Гибель гигантов - Кен Фоллетт

— Ты… — Он замолчал, подыскивая подходящие слова. — Ты что, совершила моральное падение?

— Да.

— Ах ты дрянь!

То же самое сказала и мама. Этель сжалась в комок, хотя на самом деле не представляла себе, чтобы отец поднял на нее руку.

— Смотри на меня! — сказал он. Она посмотрела на него сквозь пелену слез.

— Значит, ты говоришь мне, что совершила грех прелюбодеяния?

— Прости меня, папа!

— С кем?

— С лакеем.

— Как его зовут?

— Тедди, — вырвалось у нее.

— Тедди — а фамилия?

— Это не имеет значения.

— Как это не имеет? Что это значит?

— Это приезжий, слуга одного из гостей. А к тому времени, как я узнала о своем состоянии, он уже был в армии. И у меня нет с ним связи.

— Приезжий? И у тебя нет с ним связи? — крик отца перешел в рев. — Так ты что же, с ним даже не обручилась? Ты что же, совершила этот грех… — Он начал заикаться, не в силах выговорить омерзительное слово. — Ты совершила этот страшный грех походя?

— Полно, отец, — сказала мама, — не надо сейчас так злиться!

— Сейчас — и не надо злиться? А когда же еще человеку злиться?

Его попробовал успокоить дед:

— Дэй, дружочек, относись ты к этому спокойнее. Криком делу не поможешь.

— Извините, что напоминаю вам, но это мой дом, и мое дело, кричать мне или нет.

— Ну, хорошо, — сказал дед миролюбиво. — Кричи, если хочешь.

Но мама не сдавалась.

— Отец, думай, чтобы потом не пожалеть о своих словах.

Однако все попытки успокоить отца лишь разжигали его гнев.

— Я не позволю собой командовать ни женщинам, ни старикам! — прокричал он. Указав на Этель, он заявил: — И блудницы в своем доме я не потерплю. Убирайся!

— Нет! — зарыдала мама. — Только не это!

— Вон! — вскричал он. — И никогда не возвращайся!

— Но как же твой внук?! — воскликнула мама.

— Отец, — заговорил Билли, — разве ты не будешь руководствоваться Священным писанием? Иисус говорил: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию». Евангелие от Луки, глава пятая, стих тридцать второй.

Отец круто обернулся к нему.

— Вот что я тебе скажу, невежественный мальчишка. Родители моего отца тоже не были женаты. И никто не знал, кто был его отцом. Моя бабка пала так низко, как только может пасть женщина.

Мама ахнула. Этель была потрясена, и видела, что Билли ошарашен. А дед, похоже, знал.

— Да, — сказал отец, уже потише. — Мой отец рос в доме, пользующемся дурной славой. Если вы понимаете, что это такое. Это дом, куда ходят моряки, оказавшись в порту Кардиффа. Но однажды, когда его мать напилась и лежала без сознания, Господь направил его детские стопы в воскресную школу, где он и встретил Иисуса. Там он научился читать и писать, а потом — и воспитывать своих детей в духе благочестия.

— Дэвид, ты никогда мне об этом не рассказывал, — тихо сказала мама. Она редко называла отца по имени.

— Я надеялся никогда не вспоминать об этом! — Лицо отца исказилось от стыда и ярости. Опершись на стол и глядя Этель в глаза, он сказал громким шепотом: — Когда я ухаживал за твоей матерью, мы держались за руки, и, прощаясь, я целовал ее в щеку — до самого дня свадьбы! — Он грохнул кулаком по столу, так что чашки задрожали. — Слава Господу нашему Иисусу Христу, моя семья выбралась из этой вонючей грязи. И мы туда не вернемся! — Он снова перешел на крик. — Никогда, никогда, никогда!

Наступила долгая напряженная тишина.

Потом отец взглянул на маму и сказал:

— Гони ее вон.

Этель встала.

— Мои вещи собраны, и немного денег у меня есть. Я уеду в Лондон… — Она с горечью взглянула на отца. — Не буду тянуть семью в грязь.

Билли взял ее чемодан.

— Билли, а ты куда? — спросил отец.

— Провожу Этель на станцию, — испуганно ответил Билли.

— Не надо. Пусть сама несет свой чемодан.

Билли собрался было поставить чемодан, но передумал. На его лице появилось упрямое выражение.

— Я провожу ее на станцию, — повторил он.

— Будешь делать, что тебе сказано! — прикрикнул отец.

Билли все еще выглядел испуганным, но тем не менее он возразил:

— А иначе что, отец? Ты и меня выгонишь из дома?

— Разложу на колене да выпорю, — сказал отец. — Ты еще не настолько вырос.

Билли побледнел, но смотрел отцу прямо в глаза.

— Нет, я вырос, — сказал он. — Я уже взрослый. — Он переложил чемодан в левую руку, а правую сжал в кулак.

Отец шагнул вперед:

— Я тебе покажу, как грозить мне кулаком! Мальчишка!

— Довольно! — взвизгнула мама. Она встала между ними и уперлась руками в грудь отца. — Хватит! Мне тут только вашей драки не хватало! Дэвид Уильямс, убери свои руки! Вспомни, что ты — староста «Вифезды»! Что люди скажут?

Это его остановило. Мама повернулась к Этель.

— Ты лучше иди. Билли тебя проводит. Давайте, быстренько.

Отец уселся за стол.

Этель поцеловала мать.

— Прощай, мама!

— Напиши мне письмо, — попросила та.

— Не смей писать никому в этом доме! — подал голос отец. — Письма полетят в огонь нераспечатанными!

Мама отвернулась и заплакала. Этель вышла, и Билли последовал за ней. По крутым улочкам они спустились в центр города. Этель шла, не поднимая глаз, не желая говорить со встречными и отвечать на вопрос, куда она собралась.

На станции она взяла билет до Пэддингтонского вокзала.

— Да… — сказал Билли, когда они стояли на платформе. — Два таких удара в один день… Сначала ты, потом отец.

— Столько лет он носил это в себе, — сказала Этель. — Неудивительно, что он так строг. Наверное, я когда-нибудь даже смогу простить, что он меня выставил.

— А я — нет, — сказал Билли. — Наша вера учит не носить в себе прошлое и не наказывать ближних, а каяться и прощать.

Пришел поезд из Кардиффа, и Этель увидела, как с него сошел Вальтер фон Ульрих. Он вежливо прикоснулся к шляпе в знак приветствия, что было очень мило с его стороны: обычно джентльмены не приветствуют так слуг. Леди Мод говорила, что рассталась с ним. Наверное, он приехал, чтобы ее вернуть. Этель про себя пожелала ему удачи.

— Купить тебе в поезд газету? — спросил Билли.

— Нет, спасибо, милый, — ответила она. — Вряд ли я смогу сосредоточиться на чтении.

В ожидании поезда она сказала:

— А ты помнишь наш шифр?

В детстве они придумали шифр и оставляли друг другу шифрованные послания, которые родители понять не могли.

Билли сначала посмотрел на нее, не понимая, и вдруг просиял.

— А, помню! — сказал он.

— Я тебе напишу шифрованное письмо, чтобы отец не прочитал.

— Ладно, — сказал он. — И пошли его Томми Гриффитсу.

В облаке пара у платформы остановился поезд Этель. Билли обнял сестру. Она заметила, что он с трудом сдерживает слезы.

— Ну, будь молодцом, — сказала она. — Береги нашу маму.

— Ладно, — сказал он и вытер глаза рукавом. — Да нам-то что. Ты сама там, в Лондоне, будь поосторожнее.

Этель вошла в вагон и села у окна. Через минуту поезд тронулся. И пока он набирал скорость, Этель смотрела, как все меньше становятся зубчатые колеса над шахтой, и думала, увидит ли когда-нибудь Эйбрауэн снова.

Мод с графиней Би сидели за поздним завтраком в малом обеденном зале Ти-Гуина. Графиня была в необычайно хорошем расположении духа. Обычно она постоянно жаловалась, в Англии ей очень многое не нравилось, — хотя Мод по собственному детскому опыту жизни в английском посольстве помнила, что Россия куда менее удобна для жизни: холодные дома, неприветливые люди, ненадежные слуги и несостоятельное правительство. Но сегодня Би не жаловалась. Она была счастлива, что смогла наконец забеременеть.

Она даже про Фица говорила только хорошее.

— Ты знаешь, ведь он спас мою семью, — сказала она Мод. — Он выкупил закладные на наше имение. Но до сих пор некому было его наследовать, ведь у моего брата детей нет. Было бы поистине трагедией, если бы земли Андрея и Фица унаследовал какой-нибудь кузен…

Мод в этом трагедии не усматривала. Упомянутый «какой-нибудь кузен» вполне мог оказаться ее сыном. Но она никогда и не надеялась унаследовать состояние и не особенно задумывалась о подобных вещах.

Этим утром Мод было тяжело поддерживать разговор, как она сама заметила про себя, пока пила кофе и пыталась осилить ломтик поджаренного хлеба. Она чувствовала себя несчастной. Сегодня ее угнетали даже покрывающие стены и потолок обои с по-викториански буйной листвой, хотя она смотрела на них всю жизнь.

Она не рассказывала родным о романе с Вальтером, и теперь не могла сказать, что все кончено, а это значило, что некому было ей посочувствовать. Лишь энергичная маленькая экономка Уильямс знала обо всем, но она куда-то пропала.