Пианистка - Эльфрида Елинек

Эрика вросла в свой диван. Ноги в новых туфельках плотно сжаты. Руки лежат на коленях. Без всякой надежды она ждет от Клеммера чего-то вроде любовного припадка. Она ощущает приближение неизбежного: эта любовь грозит умереть! «Его любовь ведь еще не прошла», — страстно думает она. Пока он здесь, надежда еще жива. Она надеется по меньшей мере на страстные поцелуи. «Ну пожалуйста!» Клеммер отвечает: «Спасибо, не нужно». Она страстно желает: вместо того чтобы мучить и терзать ее, пусть он домогается ее любви в рамках австрийской нормы. Если бы он приступил к ней со всей силой страсти, она оттолкнула бы его со словами: «Или на моих условиях, или вообще никак». Она ждет от своего ученика, совершенно неопытного, чтобы он добивался ее своими губами и руками. Она ему покажет. Она ему покажет.

Они сидят напротив друг друга. Сколь близко избавление в любви, и сколь тяжел надгробный камень. Клеммер вовсе не ангел, и женщины тоже не ангелы. Откатить камень прочь! Эрика тверда в отношении своих желаний, которые она письменно сообщила Вальтеру Клеммеру. Помимо письма, собственно, у нее нет желаний. «Спасибо огромное! К чему тратить слова?» — спрашивает Клеммер. По крайней мере, он не бьет ее.

Он обхватывает руками бесчувственный сервант со всей силой, на какую способен, и постепенно сдвигает его в сторону, но Эрика ему не помогает. Он сдвигает сервант с места, пока не возникает щель, на ширину которой он открывает дверь. «Нам нечего больше сказать друг другу», — этих слов Клеммер не произносит. Он выходит из комнаты, не попрощавшись, и захлопывает за собой дверь квартиры. Вот он уже и ушел.

Мать громко храпит на своей половине кровати, усыпленная непривычным для нее спиртным, которое в их доме подают только гостям, гостям, которые никогда не приходят. Когда-то, много-много лет назад, в этой вот самой постели вожделение привело ее к святому материнству, и вожделение закончилось, как только была достигнута цель. Одного-единственного извержения оказалось достаточно, чтобы убить вожделение и создать пространство для дочери; отец одним ударом убил двух зайцев. И одновременно прихлопнул себя самого. По причине внутренней инертности и слабости духа он оказался не в состоянии предвидеть последствия этой эякуляции. Теперь Эрика заползает на другую половину постели, а отец зарыт в землю. Эрика не стала мыться и вообще не привела себя в порядок. От нее сильно пахнет потом, она подобна зверю в клетке, в которой накапливаются и долго не могут выветриться запахи от испарений животного, потому что клетка маленькая. Если одно животное хочет повернуться, другому приходится близко придвинуться к стенке. Эрика, с которой течет пот, ложится рядом с матерью и лежит без сна, глядя перед собой.

Эрика пролежала без сна, в собственной влаге, часа два, как вдруг проснулась мать. Ее разбудили мысли Эрики, ведь шевелиться она совершенно не шевелилась. Мать мгновенно припоминает, от чего она вчера пыталась спастись бегством при помощи ликера. Мать стремительно подскакивает и, сверкая, словно луч солнца, до восхода которого еще далеко, накидывается на ребенка с обвинениями, пересыпаемыми страшными угрозами и трудновыполнимыми обещаниями нанести Эрике телесный ущерб. С крутых склонов на Эрику летит осыпь недоуменных вопросов, летит в полном беспорядке и без какой-либо последовательности. Эрика молчит, и мать с оскорбленным видом поворачивается к ней спиной. Она интерпретирует свою обиду в том смысле, что Эрика ей противна. Однако мать снова мгновенно поворачивается к дочери и выпаливает новый акустический заряд угроз, только теперь более громких. Эрика по-прежнему молчит, сжав зубы, мать сыплет проклятиями и оскорблениями. Мать кричит и кричит, доводя себя неистовыми обвинениями до состояния, в котором она утрачивает над собой всякий контроль. Мать реагирует на алкоголь, который еще бурлит в ее жилах. Яичный ликер имеет опасное действие. И кофейный ликер ему в этом не уступает.

Эрика предпринимает робкую» попытку проявить любовь, ведь мать уже расписывает далеко идущие последствия для их совместной жизни, от которых ей самой становится страшно, к примеру, приобретение отдельной кровати для Эрики!

Эрику захватывает приступ любви. Она набрасывается на мать и покрывает ее поцелуями. Она целует мать так, как не делала этого уже много лет. Она крепко держит мать за плечи, а мать гневно отбивается, не задевая при этом никого. Эрика устремляет свои поцелуи в точку, находящуюся между левым и правым плечом, при этом она тоже не всегда попадает в цель, потому что мать отворачивает голову то влево, то вправо, уклоняясь от поцелуев. Лицо матери в полутьме кажется белесым пятком, окаймленным крашеными светлыми волосами, помогающими Эрике ориентироваться. Эрика сыплет своими беспорядочными поцелуями прямо в это пятно. Эта плоть дала ей жизнь! Этот рыхлый материнский пирог. Мокрыми губами Эрика тычется в материнское лицо и держит мать железной хваткой, чтобы лишить ее возможности обороняться. Эрика наваливается на мать сначала половиной, затем тремя четвертями своего тела, потому что та всерьез начинает отбиваться и вовсю молотит в воздухе руками. Мать пытается уклониться от губ Эрики, неистово мотая головой. Все происходит так, как бывает в любовной схватке, только целью является не оргазм, а мать сама по себе, мать как личность. И мать теперь ожесточенно сопротивляется. Напрасно, ведь Эрика сильнее ее. Она обвивает мать, как плющ обвивает старый дом, но мать таким уж уютным старым домом вовсе не является. Эрика сосет и гложет это большое тело, словно намерена тотчас заползти в него, еще раз в нем укрыться. Эрика признается матери в любви, а мать, прерывисто дыша, заверяет ее в обратном, говорит, что она тоже любит свое дитя, но требует, чтобы ребенок сейчас же это прекратил! «Вот я тебе сейчас!» Мать не в состоянии противиться буре чувств, рвущейся из Эрики, но она все же польщена. Она вдруг чувствует, что ее домогаются. То, что ты начинаешь чувствовать себя возросшей в цене, поскольку кто-то выделяет тебя среди других, — основная предпосылка любви. Эрика впивается в мать. Мать начинает неистово отбиваться. Чем больше Эрика целует ее, тем сильнее мать колотит по ней руками, чтобы, во-первых, защитить себя и, во-вторых, осадить дочь, которая, по всей видимости, утратила над собой контроль, хотя пить не пила. Мать на разные лады орет: «Прекрати!» Мать энергично призывает Эрику к порядку. Эрика с неослабевающим пылом продолжает целовать ее то там, то тут. Поскольку желаемой реакции от матери не следует, Эрика требовательно наносит ей удары, хотя и не очень сильные. Она бьет мать не в наказание, а лишь желая добиться от нее отклика, но та неверно все истолковывает и начинает осыпать Эрику угрозами и бранью. Мать и дитя поменялись ролями, ведь телесное наказание всегда являлось прерогативой матери; она со своих высот может лучше рассмотреть дочь. Мать принимает решение защищаться от парасексуальных атак собственного дитяти и наугад хлещет Эрику по щекам.

Дочь, эта странная и неумелая любовница, скручивает матери руки и целует ее в шею, обнаруживая свои тайные сексуальные намерения. Мать, тоже не слишком образованная в любви, использует неправильную технику и сокрушает все вокруг. При этом ее старая плоть вовлечена в борьбу в полную силу. С ней обращаются не как с матерью, а как с плотью. Эрика зубами проходится по материнскому телу. Она целует и целует. Она неистово целует мать. То, что потерявшая над собой контроль дочь вытворяет с матерью, мать называет свинством. Бесполезно — так ее не целовали уже не один десяток лет, но натиск все усиливается! Эрика продолжает страстно целовать ее, пока, после бесконечного шквального огня поцелуев, дочь не замирает в изнеможении, полулежа на матери. Ребенок заливает лицо матери слезами, а мать пытается сгрузить с себя это дитятко, спрашивая его, не сошло ли оно с ума. Ответа не следует, да мать и не ждет ответа, а приказывает сейчас же успокоиться и уснуть, ведь и завтра будет день, будет и пища! Она напоминает о том, что Эрику завтра ждет работа. Дочь соглашается, что теперь пора спать. Дочь еще раз, словно слепой крот, шарит по телу матери, однако та отталкивает ее руки. Дочери удается на несколько коротких секунд увидеть уже сильно поредевшие тонкие волосы на материнском лобке, покрывающие внизу тучный живот. Это выглядит очень необычно. Мать самым строгим образом прятала это место от ее глаз. Во время схватки дочь нарочно задрала на матери ночную рубашку, чтобы увидеть эти волосы, о наличии которых она все время знала: они там есть! Жаль, света маловато. Эрика специально раскрыла мать, чтобы увидеть все, абсолютно все. Мать безуспешно пыталась сопротивляться. С чисто телесной точки зрения Эрика сильнее своей слегка замученной матери. Дочь выпаливает матери прямо в лицо, что именно она сейчас у нее только что увидела. Мать молчит, чтобы превратить увиденное в невидимое.