Штамм Закат - Чак Хоган

И вдруг выяснилось, что все это словно бы и ни к чему. Когда служащие наконец-то открыли эскалатор и позволи­ли пассажирам спуститься вниз, на подземную платформу, Нора увидела перед собой лишь пустые рельсы. Прибытие поезда опять откладывалось, и никто не собирался им объ­яснять, по какой причине происходит задержка, или хотя бы сообщить примерный срок подачи состава.

Нора позаботилась, чтобы ее мама уселась на сумки в са­мом выгодном месте — у желтой линии. Поделив с Заком последний пакетик пончиков фирмы «Хозяюшка»*, Нора позволила всем только по глотку воды из пластиковой бу­тылки с герметически закрывающейся крышкой, которую она заблаговременно упаковала в багаж, — бутылка была уже наполовину пуста.

Дневное время суток стремительно утекало. Теперь от­правление произойдет — если произойдет вообще (тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!) — уже после заката, и от этого Нора нервничала еще сильнее. Она давно спланировала — а последние часы ни о чем другом и думать не могла, — что к приходу ночи город останется позади и поезд на всех па­рах будет мчать их в западном направлении. Нора то и дело наклонялась над краем платформы и вглядывалась в тем­ноту тоннеля, при этом не забывая крепко прижимать к боку сумку с оружием.

Порыв воздуха из тоннеля пришел как вздох облегче­ния. Свет, появившийся там, возвестил о приближении поезда, и все поднялись на ноги. Какой-то парень с непо­мерно набитым рюкзаком едва не столкнул Норину маму с платформы. Поезд плавно подкатил к перрону. Все при­нялись толкаться, пытаясь любым способом занять самое выгодное положение, и тут двойная дверь чудесным обра­зом остановилась прямо перед Норой. Наконец-то хоть кое в чем им повезло.

Створки двери раздвинулись, и напор толпы внес Нору с ее спутниками в вагон. Она тут же завоевала два спарен­ных сиденья для мамы и Зака, запихнула их общие пожит­ки на верхнюю полку, сделав исключение для оружейной сумки и рюкзака мальчика, который Зак сразу устроил у себя на коленях, а сама встала перед своими подопечны­ми, ухватившись руками за поручень над их головами. Ко­лени Норы слегка упирались в ноги мамы и Зака.

Остальные пассажиры продолжали вваливаться в ва­гон. Оказавшись внутри и осознав, что вот-вот начнется финальный этап их исхода, они с облегчением расслабля­лись и начинали вести себя чуть более цивилизованно. Нора увидела, как один мужчина уступил место женщине с ребенком. Совершенно посторонние люди помогали сво­им попутчикам втаскивать багаж. Счастливчиков, оказав­шихся в вагоне, немедленно охватило чувство общности.

Да и сама Нора неожиданно для себя испытала давно забытое ощущение близкого благополучия. Во всяком слу­чае, еще немного, и она наконец-то сможет свободно вздох­нуть.

— Все хорошо? — спросила она Зака.

— Лучше не бывает, — ответил он, сделав гримасу и слег­ка закатив глаза, после чего распутал провода своего айпо-да и воткнул в уши наушники.

Как Нора и опасалась, многие пассажиры — кто с биле­тами, кто без — не сумели попасть в вагоны. Когда двери после многих попыток все же закрылись, пассажиры, оставшиеся на платформе, стали колотить чем попало по окнам, иные же принялись упрашивать дежурных по пер­рону, которые стояли там с типичным для железнодорож­ных служащих отсутствующим видом, но было ясно, что они и сами не прочь оказаться в поезде. Люди, не попав­шие в вагоны, походили на измученных войной беженцев. Нора закрыла глаза и произнесла про себя короткую мо­литву за них, а потом еще одну — за себя. Она умоляла Бога о снисхождении, просила у Него прощения за то, что про­пустила своих любимых вперед, в обход незнакомых ей людей.

Серебристый поезд тронулся с места и начал набирать скорость, двигаясь в сторону тоннелей под Гудзоном. Люди, плотно набившиеся в вагон, разразились аплодис­ментами. Нора посмотрела, как вокзальные огни скользят мимо и исчезают позади, а через несколько мгновений по­езд пошел по уклону вверх — он выныривал из подземного мира, подобно тому как пловцы рвутся к поверхности воды, чтобы глотнуть столь необходимого им воздуха.

Норе было хорошо в поезде, прорезавшем тьму, словно серебряный меч — плоть вампира. Она посмотрела сверху вниз на морщинистое лицо матери и увидела, как веки жен­щины затрепетали, а потом сомкнулись. Две минуты легко­го укачивания, и мама тут же погрузилась в глубокий сон.

Выехав из вокзального комплекса, они попали в опу­стившуюся уже ночь, и теперь им предстояло проехать ко­роткое расстояние по поверхности, прежде чем поезд уй­дет в тоннели под Гудзоном. Окна вагона оплевывал недав­но начавшийся дождь. Сквозь водяные потеки Нора увиде­ла картину, от которой у нее перехватило дыхание, — сме­няющие друг друга сцены полнейшей анархии. Машины, охваченные пламенем... Пожары, полыхающие вдали... Люди, дерущиеся под струями черного дождя... Люди, бе­гущие по улице... Почему они бегут? Их преследуют? На них охотятся? Да и люди ли это? Может, бегущие и есть охотники?

Нора бросила взгляд на Зака и увидела, что он весь ушел в дисплей айпода. В этом умении концентрироваться Зак был вылитой копией отца. Нора любила Эфа. Она верила, что сможет полюбить и Зака тоже, хотя все еще слишком мало знала о нем. Помимо внешности, Эф и его сын имели очень много общего. Когда Нора довезет своих подопеч­ных до летнего лагеря, изолированного от всего мира, и обоснуется там, у них с Заком будет много времени, что­бы получше узнать друг друга.

Нора снова уставилась в ночь за окном вагона. Сплош­ная темень, объясняемая перебоями в подаче энергии, кое-где нарушалась лучами автомобильных фар и спора­дическими островками иллюминации, питаемой электро­генераторами. Свет равнялся надежде. Земля по обе сто­роны рельсового пути начала словно бы отступать, город отодвигался назад. Нора прижалась к оконному стеклу — ей хотелось понять, где именно они едут, и оценить, сколько времени осталось до того момента, когда поезд нырнет в очередной тоннель и вырвется наконец за пре­делы Нью-Йорка.

Тут-то она и увидела это: на гребне низкой каменной стенки, углом выдававшейся к путям, стояла какая-то фигу­ра. Она четко вырисовывалась на фоне веера света, бивше­го из невидимого источника позади стены. В этом при­зрачном видении было что-то такое, отчего по телу Норы прошла дрожь. Ее посетило предчувствие зла... По мере приближения поезда к зловещему видению Нора не своди­ла с него глаз... а фигура вдруг начала поднимать руку.

Она показывала на поезд. И не просто на поезд — каза­лось, она показывает прямо на Нору.

Проходя мимо стенки, поезд убавил скорость — или, может быть, это лишь показалось Норе: ее восприятие времени и движения было искажено вселившимся в душу ужасом.

Подсвеченная снизу... орошаемая проливным дождем... с грязными лоснящимися волосами... с чудовищно разду­тым ртом... с красными пылающими глазами... на Нору Мартинес, улыбаясь, пристально смотрела Келли Гудуэ-дер.

Поезд прокатил мимо стенки, и их взоры скрестились. Палец Келли, наведенный на Нору, ни на волосок не от­клонился от цели.

Нора прижалась лбом к стеклу. Ей стало ужасно дурно от вида вампирши. Но лишаться чувств Нора не собира­лась — она слишком хорошо знала, что собиралась сделать Келли.

В последний момент Келли прыгнула. Она взмыла в воз­дух со сверхъестественной, животной грацией и, исчезнув из поля зрения Норы, прилепилась к поезду.

Низина

Услышав, что микроавтобус Фета подъехал к задней две­ри магазинчика, Сетракян стал работать еще быстрее. Он бешено перелистывал старую книгу, лежавшую перед ним на столе. Это был третий том «Собрания рукописей древ­негреческих алхимиков» Марселена Бертло и Шарля Эми­ля Рюэля, вышедший в Париже в 1888 году. Сетракян срав­нивал гравюры, помещенные в томе, с символами, кото­рые он перерисовал из «Люмена», и взор старого профес­сора метался между страницами книги и листочками, что он держал в руке. Один символ в особенности интересовал Сетракяна. Наконец он нашел нужную гравюру, и его глаза и пальцы на секунду остановились.

Это было изображение шестикрылого ангела в терно­вом венце, с лицом незрячим и лишенным рта, — но при этом множество ртов фестонами украшали его крылья. У ног фигуры были начертаны хорошо знакомый Сетракя-ну знак полумесяца и одно-единственное слово.

— Аргентум, — прочитал Сетракян.

Он благоговейно взялся пальцами за пожелтевшую страничку... а затем резко вырвал иллюстрацию из старого переплета и засунул ее между страницами своего блокно­та — как раз в ту секунду, когда Фет открыл дверь.

Фет вернулся перед заходом солнца. Он был уверен, что вампирские выродки, мечтавшие навести Владыку прямо на Сетракяна, не засекли его и не выследили, куда он дер­жит путь.

Старик работал за столом возле радиоприемника, он как раз захлопнул одну из своих старинных книг. Радио было настроено на какой-то разговорный канал, речь зву­чала очень тихо — это был один из тех немногих голосов, которые все еще разносились в эфире. Фет чувствовал к Сетракяну искреннюю и сильную симпатию. В каком-то смысле это была та связь, которая возникает между солда­тами во время сражений, — что-то вроде ощущения окоп­ного братства, только в данном случае окопом был весь Нью-Йорк. А еще Фет испытывал огромное уважение к это­му ослабшему старику, который просто не мог вот так взять и прекратить борьбу. Фету нравилось думать, что у них с профессором много схожего: преданность избранному делу, совершенное владение предметом этого дела, доско­нальное знание противника. Очевидное различие было лишь в масштабе: Фет сражался с мелкими вредителями и всякими зверюшками, досаждающими людям, в то время как Сетракян еще в юности дал себе слово искоренить це­лую расу — нечеловеческую расу паразитных тварей.