Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу

— Не может он так приказать! — возразил было Катон, но под строгим взглядом Макрона осекся, осознав нелепость своего протеста.

— Легату виднее, парень, — проворчал центурион. — Раз он велел слушаться лекаря, так тому и быть.

Нис энергично кивнул и вернулся к похлебке. Макрон потянулся к одному из крупно наколотых поленьев и аккуратно положил его в огонь. Взметнулось маленькое облачко искр, и Катон взглядом проследил их полет к вечернему небу, пока свечение не потухло и они не затерялись среди ослепительных звезд. Он проспал большую часть дня, но, несмотря на это, все еще чувствовал изнеможение и ноющую тяжесть в мышцах. Его знобило, и лишь близость костра позволяла унимать дрожь.

Нис доел похлебку, положил свою миску, прилег на бок и, глядя на Катона, спросил:

— Оптион, а правду говорят, что ты жил в императорском дворце?

— Правду.

— А что, Клавдий и верно такой жестокий и бестолковый, каким его расписывают? Не лучше своих предшественников?

Макрон сплюнул.

— Ну и вопрос для римлянина.

— Вопрос вполне разумный, — отозвался лекарь. — Тем паче что по рождению я никакой не римлянин. Родился в Африке, хотя в жилах моих течет и греческая кровь. Потому-то я и служу здесь хирургом. Легионы нуждаются в хороших лекарях, а готовят их только в Элладе и в восточных провинциях.

— Ох уж мне эти хреновы иноземцы, — фыркнул Макрон. — На войне мы разбиваем их в пух и прах, а зачем? В мирное время они на нас же и наживаются.

— Так было всегда, центурион. Своего рода компенсация. Платить надо за все, и за власть в том числе.

Несмотря на кажущуюся небрежность тона, Катон уловил крывшуюся за этими словами горечь, и это пробудило в нем любопытство:

— А откуда именно ты родом?

— Из Карфановы. Это маленький городок на африканском побережье. Вряд ли ты о нем когда-нибудь слышал.

— А вот мне кажется, что слышал. Разве это не то место, где находится библиотека Архелонида?

— Ну да. — Лицо Ниса выразило удовольствие. — Ты знаешь об этом?

— Знаю. Кажется, твой родной город построен на месте древнего города Карфагена.

— Да, — кивнул Нис. — Верно. Прямо на старых фундаментах. По ним еще можно проследить, где проходили линии городских стен. Сохранились также руины некоторых храмовых комплексов и верфей… вот, можно сказать, и все. В конце Пунической войны город буквально сровняли с землей.

— Римская армия ничего не делает наполовину, — заметил не без гордости Макрон.

— Да, пожалуй, что так.

— И все же ты смог изучить там медицину? — произнес Катон, стремясь перевести беседу в более безопасное русло.

— Да. Несколько лет я учился там, но маленький торговый городишко не то место, где можно постичь все таинства врачевания. Взяв от тамошних наставников все, что они могли дать, я отправился на восток, в Дамаск, где продолжил пополнять свои знания и одновременно практиковался в исцелении всяческих хворей, зачастую воображаемых, которыми страдали богатые купцы и их жены. Занятие прибыльное, но скучное. Там я свел знакомство с одним центурионом из местного гарнизона и, когда несколько месяцев назад его перевели во Второй, махнул на все рукой, завербовался в легион и отправился с ним. Могу сказать, что если я искал приключений, то их на мою долю выпало более чем достаточно, хотя мне нет-нет да и взгрустнется по неповторимому стилю жизни, присущему одному лишь Дамаску.

— А что, слухи насчет Дамаска верны? — поинтересовался Макрон с воодушевлением человека, верящего, что рай существует и на земле или, во всяком случае, должен. — Я имею в виду, все, что рассказывают о тамошних женщинах?

— Женщины? — Нис поднял брови. — Право же, неужто солдат не занимает ничто другое? В Дамаске есть много чего, помимо женщин.

— Ну, ясное дело, есть, — промолвил Макрон, пытаясь проявить учтивость. — Но все-таки, как насчет баб?

Хирург вздохнул:

— Скажу тебе, что легионеры из тамошнего гарнизона тоже были схожи с тобой. Посмотришь на них, так можно подумать, будто эти ребята никогда прежде женщин не видели. Напьются и знай шатаются по борделям, из одного в другой. И эти люди считаются опорой пресловутого Римского мира, который силится распространить свое влияние на всю вселенную.

Катон приметил, что при этих словах Нис горестно поджал губы, тогда как Макрон прищурился, следя за пляской огня. На лице его расплывалась мечтательная улыбка. Похоже, центурион с головой ушел в грезы об экзотических утехах Востока.

Различие между этими двумя представителями правящего и покоренного народов внушало смутное беспокойство, и Катон призадумался. Хорош ли мир, в котором неотесанные бабники и пьяницы властвуют над учеными и мыслителями? Разумеется, Нис с Макроном вовсе не типичные образчики для сравнения, так что оно не вполне правомочно, но неужели сила всегда берет верх над разумом? Безусловно, ведь римляне восторжествовали над греками — при всей их науке, искусстве и философии. Катон прочел немало книг и знал, как много позаимствовал Рим у великой Эллады, и, следовательно, если вдуматься, получалось, что все величие Рима сводится к способности безжалостно подавлять другие цивилизации и присваивать их достижения. Мысль эта далеко не бодрила, и Катон, отвернувшись, устремил взгляд на реку.

Конечно, убеждал он себя, в случае с бриттами все обстоит иначе. И действительно, нельзя же сравнивать этих варваров с эллинами! У них нет ни правильно спланированных городов, ни мощеных дорог, ни умения по-настоящему возделывать землю. Эти дикари далеки от какой-либо культуры, так что в данном случае Рим ничего не разрушает и не присваивает. Правда, если верить купцам, этот туманный остров несказанно богат золотом и серебром, но таковы уж, видимо, капризы богов. Они частенько наделяют своими дарами примитивные, отсталые племена, не способные ни по достоинству оценить доставшееся им богатство, ни найти ему достойное применение. На это способны лишь цивилизованные народы, такие как римляне, например.

К тому же существовала и еще одна тема — друиды. Довольно зловещая, надо сказать. Вообще-то, достоверно о них было известно немногое, но все авторы, с трудами которых Катону удалось ознакомиться, описывали их культ в самых мрачных тонах. Юноша вспомнил лесную поляну, на которую они с Макроном натолкнулись несколько дней назад, и поежился. Что ни говори, а от этого места просто веяло леденящим кровь ужасом. Так что одно то, что с завоеванием туманных островов будет покончено со всей этой жутью, уже делает действия римлян достойными всяких похвал.

Неприязнь, которую Катон испытывал к бриттам, подсказывала ему все новые доводы, оправдывающие неуемную тягу империи к расширению. Они казались ясными и вескими, однако при всем при этом пробуждали и некие задние мысли. Катон был достаточно образованным и начитанным юношей, чтобы понимать — истины, которые преподносятся как бесспорные, вечные и незыблемые, в большинстве случаев видятся таковыми благодаря намеренному ограничению критического отношения к ним. Только сейчас ему пришло в голову, что все прочитанное им на латыни не может не выставлять в лучшем свете римские ценности и постулаты, ибо служит лишь одному — обоснованию превосходства римлян над всеми остальными народами (и «цивилизованными», как эллины, и «варварскими», как эти бритты). Но ведь наверняка существуют иные точки зрения и иная аргументация.