Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле - Натан Эйдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разговор окончен. Братья скоро простились, уселись в свою бричку и отправились в местечко Любар.
Вскоре, никем не узнанный, промчался вслед Бестужев-Рюмин. Еще через несколько часов — Гебель с жандармами повторил на рысях путь Сергея и Матвея: Васильков — Житомир — Троянов — Любар. Апокалиптические всадники — вестники смерти на загнанных конях.
В местечке Любар стоит Ахтырский гусарский полк, а над ним — полковник и член Тайного общества Артамон Муравьев, недавно вызывавшийся на цареубийство.
Третий день рождества, 27 декабря. Сергей и Матвей приезжают к Артамону Муравьеву. Разговор обыкновенный. Сергей не нажимает, ничего не предлагает, только спрашивает о готовности нижних чипов. Конечно, толкуют о 14 декабря, и Сергей «не одобрял сие дело». Почему? Оттого, что восстали без южных? Потом разговор перешел на предметы, совсем посторонние.
Прикажем этому мгновению продлиться.
Апостолы грустны, озабочены, подавлены — неизвестность пока многое решает за них. Как восстать, дать сигнал, если больше нет никакой надежды на Петербург, если молчат или не могут высказаться другие директора Тайного общества? Правда, предложение, сделанное в Житомире полякам, показывает, что Сергей Иванович держит палец на курке и только не знает, может ли сам скомандовать «пли» или — «не стрелять без приказа»?
Последние минуты неизвестности. Больше «посторонних предметов» не будет. Обстоятельства сами вторгаются, освобождают от выбора — дела более трудного, чем тяжелейшее исполнение…
В комнату входит Бестужев-Рюмин.
«Тебя приказано арестовать, — сказал он, задыхаясь, Сергею Муравьеву, — все твои бумаги взяты Гебелем, который мчится с жандармами по твоему следу.
Эти слова были громовым ударом для обоих братьев и Артамона Муравьева».
Не просто понять, как восстановил удивительный летописец событий, Иван Горбачевский, последовавшую затем сцену: ведь из четырех ее участников двое вскоре погибнут, одного надолго изолируют от друзей, и только Артамона можно было в Сибири расспросить, но факты таковы, что Артамон вряд ли захотел бы вспоминать, углубляться… И тем не менее, оставляя на совести автора некоторые подробности, историки уверены в большой правдивости рассказа.
«— Все кончено! — вскричал Матвей Муравьев. — Мы погибли, нас ожидает страшная участь; не лучше ли нам умереть? Прикажите подать ужин и шампанское, — продолжал он, оборотясь к Артамону Муравьеву, — выпьем и застрелимся весело.
— Не будет ли это слишком рано? — сказал с некоторым огорчением Сергей Муравьев.
— Мы умрем в самую пору, — возразил Матвей, — подумай, брат, что мы четверо главные члены и что своею смертью можем скрыть от поисков правительства менее известных.
— Это отчасти правда, — отвечал С. Муравьев, — но однако ж еще не мы одни главные члены Общества. Я решился на другое. Артамон Захарович может переменить вид дела».
План был ясен! Артамон поднимает полк, движется в Троянов к брату Александру Захаровичу, который тут уж не устоит. Затем два гусарских полка занимают Житомир, арестовывают генерала Рота и овладевают корпусом; до артиллерийской бригады, где служат друзья из Соединенных славян, всего 20 верст, и Сергей Муравьев пишет им приказ о начале восстания и движения на Житомир…
Но полковник Артамон Муравьев не соглашается поднять полк, не соглашается связаться с артиллеристами, отказывается дать Сергею и Матвею свежих лошадей.
Артамон: «Я сейчас еду в С. Петербург к государю, расскажу ему все подробно об Обществе, представлю, с какой целью оно было составлено, что намеревалось сделать и чего желало. Я уверен, что государь, узнав наши добрые и патриотические намерения, оставит нас всех при своих местах, и верно найдутся люди, окружающие его, которые примут нашу сторону».
Сергей Муравьев: «Я жестоко обманулся в тебе, поступки твои относительно нашего Общества заслуживают всевозможные упреки. Когда я хотел принять в Общество твоего брата, он, как прямодушный человек, объявил мне откровенно, что образ его мыслей противен всякого рода революциям и что он не хочет принадлежать ни к какому Обществу; ты же, напротив, принял предложение с необыкновенным жаром, осыпал нас обещаниями, клялся сделать то, чего мы даже и не требовали; а теперь в критическую минуту ты, когда дело идет о жизни и смерти всех нас, ты отказываешься и даже не хочешь уведомить наших членов об угрожающей мне и всем опасности. После сего я прекращаю с тобой знакомство, дружбу, и с сей минуты все мои сношения с тобой прерваны».
Горбачевский (много лет спустя): «Не позволяя себе обвинять поведение кого-либо из членов в сии критические минуты, можно, однако, заметить, что если бы Артамон Муравьев имел более смелости и решительности в характере и принял немедленно предложение Сергея Муравьева поднять знамя бунта, то местечко Любар сделалось бы важным сборным пунктом восставших войск. Стоит только взглянуть на карту, чтобы убедиться, что Любар был почти в самой средине сих войск, когда, при восстании, они сошлись бы в самое короткое время, как радиусы к своему центру».
В этот самый день из Петербурга на юг помчится приказ об аресте Ипполита…
Нечто, имеющее прямое отношение к спору братьев в Любаре, происходит в великой древнеиндийской поэме «Махабхарата». Между одним и другим — тысячи лет и тысячи верст, громадная культурная и историческая пропасть. Тем интереснее…
Накануне великой битвы знаменитый богатырь Арджуна засомневался в ее целесообразности, хотя много лет дело шло именно к этому междоусобному столкновению. Целых 18 глав Арджуна делится своими сомнениями с богом Кришной.
Герой ждет, что бог, так высоко ценящий мудрость и добро, согласится с ним и поможет отвратить кровопролитие. Однако Кришна опровергает Арджуну.
Кришна: Итак, на дело направь усилие, о плодах не заботясь…
Арджуна: Если ты ставишь мудрость выше действия, то почему к ужасному делу меня побуждаешь?
Кришна: Неначинающий дел человек бездействия не достигает. И не таким отречением он совершенства достигнет… Свой долг, хотя бы несовершенный, лучше хорошо исполненного, по чужого. Лучше смерть в своей дхарме, чужая дхарма опасна…
Дхарма — здесь путь, судьба.
Теперь Украина. Конец 1825 года.
Восстание безнадежно; Петербург уже проиграл, и поддержки северян не будет: два-три лишних полка — только больше крови прольется… А впрочем, кто знает логику мятежа? Смотря какая погода: из снежного шарика — либо капля воды, либо — громадный, непрерывно растущий ком… Артамон Муравьев, пожалуй, спасает множество жизней. Свою в том числе (умрет на поселении в 1845 году).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});