Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер

– Но Кейн следил.

– Кейн – это не Бог, – терпеливо повторил Эбнер. Мужчины глубокомысленно закивали и продолжали:

– Итак, раз уж Кейн заинтересован в строительстве этой церкви, и так как мы всегда любили и почитали Кейна, мы ре шили, что было бы правильно посоветовать вам вот эту дверь…

– Дверь будет находиться именно там, где я сказал, – за упрямился Эбнер. – Потому что именно с этой стороны строят двери во всех церквях. Вот, например, в Бостоне поступи ли бы точно так же. И в Лондоне дверь стояла бы на этом же месте.

Но в Лахайне Кейн не захотел бы, чтобы она находилась здесь, упорствовали кахуны.

– – Кейн – это не Бог, – упрямо повторил Эбнер.

– Мы понимаем, Макуа Хейл, – вежливо согласились старцы. – Но так как Бог и Кейн – это одно и то же понятие…

– Нет, – не отступался Эбнер. – Бог и Кейн – это совсем не одно и то же.

– Конечно, – чистосердечно признали и это кахуны. – Имена у них разные. Но мы точно знаем, что Кейну не понравилось бы, что дверь располагается именно так.

– Дверь останется здесь, – подытожил результаты спора Эбнер.

– Тогда Кейн сам разрушит эту церковь, – с грустью констатировали кахуны.

– Бог не разрушает свои собственные церкви, – попробовал убедить мужчин преподобный Хейл.

– Кейн поступает именно так, и нам это известно. Если, конечно, церковь выстроена неправильно, а так как Кейн и Бог – это одно и то же…

Внимательные и мудрые кахуны ни разу не вышли из себя и не стали нервничать, беседуя с этим маленьким человечком, который не совсем хорошо разбирался в религии, насколько они сами могли судить об этом. К этому времени Эбнер тоже научился оставаться спокойным при любых обстоятельствах, и поэтому дискуссия о правильном расположении двери длилась несколько часов, пока луна не исчезла на западе, и теперь только темные облака скользили по мрачному и такому таинственному небу. Так и не придя к обоюдному согласию, обе стороны решили закончить встречу. Кахуны весьма жалели своего заблудшего друга, так упорно вознамерившегося выстроить для Кейна церковь, которая заранее была обречена на гибель. Келоло, поднимаясь, объявил Эбнеру:

– После того как я попрощаюсь с кахунами, обязательно провожу тебя до дома.

– Но я прекрасно доберусь и сам, – заверил его миссионер.

– Но в такую ночь… – опасливо качал Келоло, поглядывая на низкие облака, проплывающие прямо над кокосовыми пальмами, – наверное, все-таки будет лучше, если я…

С этими словами он быстро попрощался с кахунами, чтобы успеть пробежаться по пыльной дороге и обогнать храброго миссионера. Однако не прошли мужчины и нескольких сотен ярдов, как Эбнер услышал, что кахуны – эти упрямые старцы – продолжают преследовать их, и тогда обратился к Келоло:

– Я не могу и не хочу с ними больше ни о чем спорить. Но когда сам вождь повернулся, чтобы самолично передать это кахунам, он не увидел за собой ни единой живой души. Старцы вовсе не намеревались преследовать их. Никого, кроме, разве что, зловещего эха, раздававшегося, словно с неба. В тот же момент Келоло схватил Эбнера, заключив его в свои железные объятия, и в страхе забормотал:

– Это они! Идущие в ночи! О, мой бог! Теперь мы погибли! И прежде чем Эбнер успел промолвить хоть слово, Келоло крепко ухватил его за талию и перебросил священника через живую изгородь в канаву, где тот сразу погрузился в грязную воду. Когда миссионер попробовал подняться, мощная рука Келоло прижала его к влажной почве, и только тогда преподобный Хейл понял, что громадный алии сейчас трясется от самого неподдельного страха.

– Что это было? – быстро проговорил Эбнер, но ладонь Келоло тут же закрыла ему рот. Это было так неожиданно, что Эбнер чуть не подавился травой и грязью, прилипшими к руке вождя.

– Это Идущие в ночи! – прошептал Келоло: при этом бы ли видно, как его губы дрожат от волнения.

– Кто они такие? – ещё тише переспросил Эбнер, убирая ладонь Келоло от своего лица.

– Великие алии прошлых времен, – сообщил Келоло, и дрожь его при этом никак не унималась. – Боюсь, что на этот раз они явились за мной.

– Это же просто смешно! – проворчал Эбнер, пытаясь высвободиться из объятий своего друга. Однако тот надежно пригвоздил его ко дну канавы, и теперь преподобный Хейл мог хорошо прочувствовать всю силу мышц вождя. Келоло был перепуган по-настоящему.

– А зачем они явились за вами? – еле слышно поинтересовался миссионер.

– Этого не знает никто, – сообщил Келоло, продолжая стучать зубами. Может быть, как раз потому, что я отдал землю, принадлежащую Кейну, для строительства твоей церкви.

С большой осмотрительностью вождь начал приподнимать свою огромную голову над канавой, пока не смог заглянуть за живую изгородь. Некоторое время он всматривался в темную тропинку, при этом все тело его сотрясалось:

– Они направляются к нам! – чуть не задохнулся от ужаса Келоло. – О, Макуа Хейл, теперь молись своему Богу за меня. Молись! Молись!

– Келоло! – с трудом прохрипел полузадушенный священник, продолжая ощущать неимоверную тяжесть на своей груди. – Там никого нет. Когда алии умирают, они так и остаются мертвыми.

– Нет, они направляются прямо сюда, – настаивал Келоло. И в тишине ночи, нарушаемой лишь шелестом сухих пальмовых листьев, в которых гулял легкий ветерок, оба мужчины отчетливо услышали топот человеческих ног. – Я вижу, как они проходят мимо строящейся церкви, – докладывал Келоло. – Они несут с собой факелы и посохи, украшенные перьями. Каждый из них одет в золотую накидку и шлем из перьев. Макуа Хейл, они идут за мной.

Огромный алии прижался к земле, пряча Эбнера под своим мощным телом, и теперь миссионер ясно услышал, как испуганный вождь принялся молиться:

– О Пеле, спаси меня! Это я, твоё дитя, Келоло, и я не хочу умирать сегодня ночью.

Топот ног все приближался, и в этом момент Келоло начал судорожно извиваться, чуть совсем не придушив несчастного Эбнера, который успел прошептать:

– Что вы делаете?

– Раздеваюсь! – зарычал Келоло. – Нельзя разговаривать с богами, пока ты одет.

Когда вождь оказался полностью обнаженным, он продолжил тревожно взывать к богине Пеле, но неожиданно замолчал и через несколько секунд совершенно спокойным голосом сообщил кому-то:

– Этот маленький человек, которого я прячу, – Макуа Хейл. Он очень хороший и добрый, и он несет образование моему народу. Он мало понимает в подобных вещах, поэтому не успел сбросить свою одежду, но я прошу тебя простить его. – Наступила долгая пауза, после которой слово снова взял Келоло: – Я знаю, что этот человек читает проповеди против тебя, о Женщина несравненной Белизны, но несмотря на это он остается очень хорошим. – И опять тишина, затем топот ног, при котором Келоло затрепетал так, словно на него налетел ураган, после чего вождь, наконец, заговорил: – Благодарю тебя, о Пеле, за то, что ты сказала Идущим в ночи, что я являюсь твоим ребенком.

В ту же секунду ветер стих. Только изредка доносился хруст листьев в самых вершинах пальм. Эхо марширующих ног людей тоже пропало. "Может быть, мы слышали, как кахуны возвращаются в свои дома? – судорожно размышлял Эбнер. – Или мимо пробегала стая собак?" Сейчас в ночи воцарилась полная тишина, исчезли даже низкие облака, и наверху выступили яркие звезды.

– Что же все-таки это было? – ещё раз обратился Эбнер к Келоло, вытирая рот от грязи.

– Они шли сюда, чтобы забрать меня с собой, – пояснил вождь.

– А с кем вы разговаривали? – осведомился священник и сплюнул, чтобы избавиться от набившегося между зубов пес ка и мелких камушков.

– С Пеле. Ты что же, сам не слышал, как она объясняла Идущим, что мы её дети?

Эбнер ничего ему не ответил. Он только отряхнул песок с одежды, думая, как же ему теперь удастся полностью очистить свой костюм от такой грязи. Когда он дошел до брюк, Келоло неожиданно снова схватил священника в охапку, повернул к себе лицом и грозно потребовал ответа:

– Ты ведь слышал голос Пеле, не правда ли? Когда она защищала тебя?

– И она называла меня по имени? – тихо поинтересовался Эбнер.

– Значит, ты слышал её! – радостно выкрикнул Келоло. – Макуа Хейл, когда Пеле защищает человека, это очень хорошее знамение. Оно означает, что… Однако радость Келоло от того, что его спасли сегодня ночью от страшных и мстительных Идущих в ночи, была настолько велика, что он так и не смог выразить свою признательность до конца. Ни за то, что богиня сумела выручить его самого, ни за то, что она проявила неслыханное милосердие в отношении маленького миссионера.

– Ты мой брат, – страстно заявил Келоло. – Теперь-то ты понимаешь, как было бы глупо с моей стороны уничтожить ту каменную площадку, которую я создал для богов. Представь себе, что случилось бы, если бы Пеле не пришла сегодня к нам на помощь!

– А вы сами видели этих Идущих в ночи? – настаивал Эбнер.