Нерожденный - Владимир Контровский

Бои на Западном фронте шли с переменным успехом, однако уже было ясно: кризис миновал, и окончательный разгром азиатских орд – это всего лишь вопрос времени.

Новое наступление советских войск в Маньчжурии началось в начале ноября, когда уже выпал первый снег, начались первые заморозки и оголённые деревья по утрам одевались инеем. При подготовке операции высказывались предложения подождать зимы и ледостава на Амуре и Уссури, но эти предложения были отвергнуты: приоритет был отдан фактору времени.

Ранним утром 7 ноября 1945 года по всему тысячекилометровому фронту загремели орудия. Самураев это не особо встревожило, даже когда они поняли, что это не обычный «прощупывающий» артналёт – включены «миязаки» или нет? – а нечто большее. Японские войска были подняты по тревоге, мангусты «второй очереди» заняли свои места за пультами резервных излучателей, подземные электростанции укрепрайонов приняли полную нагрузку, и марево, окутывавшее позиции дивизий генерала Ямады, уплотнилось – прекратились даже единичные разрывы русских снарядов, попадавших в «бреши» гасящего поля. Газовой атаки японцы также не очень опасались, и поэтому клубы густого серого дыма, затянувшие берега Амура на нескольких участках фронта, не вызвали никакой паники: в этом не было ничего необычного. А когда из-под серой завесы показались десятки и сотни лодок, битком набитых русскими солдатами, японцы даже обрадовались. Северные варвары торопятся умереть? Мы с радостью им поможем!

Первые десантные понтоны пересекли Амур, русские солдаты муравьями карабкались вверх по склонам правого берега, однако японские пулемёты молчали. Самураи не спешили снимать поле, избегая ответного удара советской артиллерии. Пусть гайкокудзины подойдут поближе – их орудия не смогут обстреливать японские окопы без риска попасть по своим, а воины микадо будут расстреливать врагов в упор. Чем больше бледнолицых переберётся на южный берег, тем больше их погибнет – земля под ногами гайкокудзинов нафарширована минами: стоит только выключить поле, и сотни варваров разлетятся кровавыми ошмётками. Японские офицеры видели в бинокли, что русские стрелки подготовились к рукопашной – бойцы штурмовых отрядов были одеты в металлические панцири[87], многие были вооружены не винтовками со штыками, а самострелами и боевыми топорами, – но до рукопашной надо ещё дойти, и вряд ли железяки, которые нацепили на себя эти глупые северяне, спасут их от пуль.

Когда атакующие приблизились на сто метров – они шли в полный рост, густыми цепями, представляя собой отличную мишень, – мангусты по команде сняли поле, и японцы открыли огонь. Вернее, они намеревались открыть огонь, но…

Не выстрелили ни одно орудие, ни один пулемёт, ни одна винтовка. Убийственное стреляющее железо молчало, а русские шли вперёд размашистым шагом, прямо по минным полям; шли, сомкнув ряды, как будто и не существовало на свете никаких приспособлений, убивающих на расстоянии, и огнестрельное оружие не было ещё изобретено. И уже видны были под стальными касками глаза воинов Севера: глаза смерти.

Массированный удар «эсэров» достиг цели. Японское командование считало, что боевые излучатели, остановившие победное шествие императорских войск по Соединённым Штатам, – это американское изобретение, и предполагало, что янки передадут русским по ленд-лизу какое-то количество излучателей, но крайне небольшое: если горит собственный дом, хозяин не будет отдавать соседу пожарный шланг[88]. Японцы не могли даже подумать, что на самом деле всё обстоит совсем наоборот: тупоголовые северные варвары создали своё «оружие богов», научились им пользоваться, и американские «кобры» – это всего лишь копии русских СР-5. Врага нельзя недооценивать – японские генералы забыли эту аксиому.

Вместо японского марева над полем битвы повисло марево русское. Огнестрельное оружие и взрывчатые вещества не работали, а русские операторы-снайперы уже выцеливали энергоблоки «миязак», стремясь окончательно обезоружить противника.

Резня была страшной. На всех участках прорыва советское командование создало многократное численное превосходство: одному японскому штыку противостояло от восьми до десяти русских штыков. И не только штыков: бойцы советских штурмовых отрядов имели «доспехи», боевые топоры и самострелы, исправно работавшие в гасящем поле, и дрались строем, плечом к плечу – так, как бились их предки на Куликовом поле и под Бородином. И катаны ломались под натиском русской стали: не прошло и часа, как японские окопы на всех атакованных участках были завалены трупами солдат микадо. Все «миязаки», прикрывавшие японскую оборону – несколько десятков излучателей, – были захвачены. Самоликвидаторы не сработали, и победители рубили секирами и провода, и операторов-мангустов, так и не сумевших переломить ход боя. А как только русские детекторы «мыслеполя» показали, что противодействия больше нет, «соловьи-разбойники» тоже сняли поле, и в прорыв пошли танки, среди которых были и передвижные излучатели-«броневагоны», смонтированные на шасси тяжёлых «исов» и напоминавшие неуклюжие танки времён Первой Мировой войны – мощная дизель-электростанция требовала много места.

Бои в Манчжурии (картина японского художника У.Хокусая, 1946 год)

Семён упивался боём. Молодой таёжник помнил посёлок, уничтоженный мангустами, и мёртвые тела людей, родных и знакомых. И теперь, став солдатом, охотник без промаха низал стрелами суетящихся японцев, периодически меняя самострел на боевой топор. Плоть человеческая – она мягче древесины, а топором Семён владел с детства: чай, не в городе рос.

Японский фронт был прорван в нескольких местах. Прорывы расширялись, и казачья конница преследовала бегущих солдат Квантунской армии, усеивая дороги порубленными телами, как во времена стародавних войн ханьцев с киданями, чжурдженями и монголами.

…Окружающее было густым и плотным. Степану казалось, что он плывёт под водой, с усилием раздвигая её руками. А впереди, под замшелыми камнями, затаился кровожадный осьминог, и он тоже заметил пловца, и уже тянет к нему длинные цепкие щупальца, чтобы схватить и задушить. «Врёшь, гадина, не возьмёшь!» – вспыхнуло в сознании «соловья-разбойника», но капитан Степан Кравцов тут же затоптал эту мысль: в ментальном бою нет места ничему постороннему…

Мангуст оказался хитрым: он укрылся где-то среди домов Муданьцзяна и поджёг три головных танка, прежде чем танкисты успели сообразить, что попали под лучевой удар. И ещё он был силён: пробить нейтральное поле, созданное двумя «эсэрами», – это надо суметь. Однако полную мощь оператора-самурая капитан Кравцов смог оценить только тогда, когда вдруг замолчал его напарник, старший лейтенант Лёха Быстрицкий, – Степан перестал его чувствовать, – а потом и самому Кравцову стало трудно дышать, и перед глазами поплыли разноцветные круги: японец его нащупал.

Противник передавливал Степана ментальной мощью, и если ему удастся это сделать, гасящее поле, надёжно защищавшее танковую колонну, входившую в Муданьцзян, растает, и бронированные машины станут уязвимыми не только для зажигательного воздействия поля вражеского излучателя, но и для обычного противотанкового оружия.

Самурай давил. Киловатт за спиной «соловья-разбойника» наверняка было больше – электростанции «избушек на курьих ножках», как называли танки-броневагоны, были куда мощнее японских «мобилок», – но грубая мощь ничего не решала: опытный фехтовальщик с мечом играючи возьмёт верх над силачом-увальнем с дубиной. И Степан рыбкой заскользил в «воде», которая его окружала, уходя от прямого удара, и на смену горячности кулачного боя пришла холодная собранность и сосредоточенность: только она могла принести победу.

Мангуст, похоже, занервничал: противодействия такого уровня он не ожидал. Его ментальные выпады сделались менее точными – японцу приходилось считаться и с тем, что русские солдаты и танки постепенно втягиваются в улицы города, и если они найдут его раньше, чем он сумеет справиться со своим ментальным противником…

Экипаж «избушки» только наблюдал за посеревшим лицом «соловья-разбойника» – помочь ему в его незримом поединке никто не мог: мало кто из танкистов даже понимал, что происходит, с каким таким чудищем схватился капитан не на жизнь, а на смерть, и что он сейчас чувствует.

Операторы излучателей не могли напрямую убить друг друга – русские учёные тоже узнали о «предохранителе», – но они могли пересилить один другого, и тогда характер поля, заливавшего город Муданьзян и людей на его улицах, определит победитель: всё очень просто. А в ходе поединка ментальный боец мог надорваться, пытаясь поднять непосильный груз (что и произошло с лейтенантом Быстрицким на соседнем самоходном излучателе), и даже умереть, бывали уже такие случаи. Капитан Кравцов всё это знал, но сейчас ему было не до абстрактных размышлений о природе ментального единоборства – Степан знал и то, что если он не выдержит, мангуст станет хозяином поля боя, и тогда…