Очертание тьмы - Сергей Малицкий

– Юайс! – поразилась Глума. – Какой Чатач? Даже я ничего не вижу.

– Научишься, какие твои годы… – прошептал Юайс, не видя, что лицо Глумы исказилось мгновенной гримасой боли. – Или эта девочка и в самом деле очень умна, или пыталась вновь стать зверем, чтобы не замерзнуть. Не получилось.

– Может быть, и тот незнакомец прикатился туда, где начались его следы? – спросила Гаота.

– Там подсохший кустарник вокруг, – бросил, не поднимая головы, Юайс. – Он бы его переломал… У Ойчи не получилось, и она встала на ноги. Вот.

Гаота наклонилась. На мшанике отчетливо отпечатался след детской ступни.

– А вот здесь ее следы уже и я вижу с трудом, – заметил Юайс. – Мшистая горная трава уходит под снег зеленой и почти не проминается.

– Ойча замерзла, наверное… – прошептала Гаота.

– Вначале – нет, – не согласился Юайс. – Пока пылала жаром – нет. Кстати, незнакомец-то еще и следопыт! Во всяком случае, он увидел ее перекатывание. Вот его след. И увидел в темноте. Здесь Ойча постояла и… пошла обратно к городу. Да уж, а куда еще идти в преддверии ночи маленькой голой девочке? Так…

Кружа по перелеску и бормоча о том, что он видит, Юайс прошел не менее трех сотен шагов. Гаота шла за ним и не могла понять, какие следы может разглядеть ее наставник, если ей кажется, будто и за ней не остается ни единого следа; а уж что может оставить на холодной траве детская босая нога – вовсе оставалось загадкой. Тем не менее защитник шел и шел по следу, и, кажется, Глума соглашалась со всеми его выводами. Да уж, непросто будет сдавать следующей весной следоведение…

– Здесь, – остановился Юайс, – след незнакомца обрывается.

– А след Ойчи – нет, – заметила Глума. – И куда же делся ее преследователь и почему бросил свою охоту?

– Что-то увидел, – решил Юайс. – Смотри, в полусотне шагов – заброшенный проселок. Мне кажется, я вижу даже отсюда свежие вывороты от копыт.

– Все понятно, – пожала плечами Глума. – Ерунда какая – прыгнуть на полсотни шагов. Если усердно тренировать тело…

– Перестань, – попросил Юайс и посмотрел на Гаоту. – У тебя есть предположения?

– Только одно, – пожала плечами девчонка. – Вдобавок к первому. Он, конечно, вряд ли превратился в птицу наполовину. Не слышала я и о такой птице, что могла бы унести человека. Даже половину человека. Ну, исключая дракона или каких-нибудь неизвестных орлов из дальних мест. Но дракон бы тут все сжег и переломал. А вот если представить себе птицу… в сапогах?

– Расскажешь эту шутку Деоре, – хмуро посоветовал Юайс и пошел дальше по следам. – Вот что он увидел. След Ойчи обрывается. Полно следов лошадей и собак…

Гаота обернулась туда, откуда уже едва различимо, но все еще доносились лай и голос трубы.

– Вот, след одного всадника уходит в сторону с тропы на пяток шагов.

– И Ойчи нет, – кивнула Глума.

– Да, – согласился Юайс. – Ее подхватили и унесли. И она даже не попыталась убежать. Была зачарована? Заметь, Глума, все собаки огибали это место. Возможно, даже скулили от ужаса. Имни нельзя распознать, если он удерживается от перекидывания, но сразу после этого, особенно если имни силен… Собаки чувствуют и боятся.

– Она всего лишь маленькая девочка, – напомнила Глума.

– А теперь представь ее ценность, которая обнаружится, когда она вырастет, – заметил Юайс. – Но почему ей хватило ума скрыться в кустах и не хватило ума уйти от охоты? Или ее приманили? Может быть, даже вызвали сюда? Ты чувствуешь магию, Гаота?

Она чувствовала не магию, а как будто голод и жажду. Именно те голод и жажду, которые заставляют идти на запах пищи и журчание воды.

– Есть хочу, – прошептала Гаота.

– Именно так, – кивнул Юайс. – Голод и жажда. И оследок колдовства продолжает действовать.

– Пойдем по следу? – спросила Глума.

– След ведет к южным воротам, – задумался Юайс. – Времени прошло много. Вечер, ночь, утро. Если всадники пошли к Гару – не догоним. Если в город… Кто может охотиться в это время? Вряд ли охот несколько. В городе всего две дружины – стража Буила и стража Диуса. Буилу точно не до охоты.

– Зачем она Диусу? – не поняла Глума.

– Ты видела Нэмхэйда? – спросил Юайс. – Думаешь, он подчиняется Диусу?

– Ты хочешь сказать, что Нэмхэйд затаился в свите Диуса? – не поняла Глума. – Сиуин в беде?

– Вся Ардана в беде, – сказал Юайс. – Весь Талэм. Но, кажется, у Сиуина причин для беспокойства больше, чем у других. Но об этом лучше поговорить с бургомистром. Надеюсь, Клокс это сделает. Думаю, пока девочке ничего не угрожает. Вряд ли ее возят за собой со вчерашнего вечера. К тому же если она то, о чем я думаю, она нужна им живой.

– Зачем? – подала голос Гаота, рассматривая сумятицу следов, которые Юайс читал так, словно разворачивал свиток.

– Для разного, – ответил Юайс. – Или для того, чтобы сделать ее такой же, как и сам Нэмхэйд. Или для того, чтобы убить во время обряда. В Гаре девятым трупом, который соединил восемь жертв, был имни редкой породы. Для чего это было нужно, я пока не знаю.

– Подожди, – нахмурилась Глума. – Ты хочешь сказать, что герцог Диус со своими слугами замешан в подготовке обряда? Может быть, и нанявший нас бургомистр Скот служит Дайреду?

– Не спеши, – процедил сквозь зубы Юайс. – Надо разобраться. Не может быть простого ответа. Возвращаемся к лошадям. Нужно успеть вернуться в город до полудня, а до лысых холмов еще не близко.

Через пять минут они уже гнали лошадей на юг. Пересекли древнюю дорогу, ведущую к Гару, по которой меньше чем через три недели должны были двинуться тысячи паломников, миновали заросли колючего бурьяна, застилающего склоны старого оврага, ползущего к реке, обогнули дубовую рощу, и тут только Гаота поняла, что прильнувшие к горизонту светлые облака, скрывающиеся за желтыми кронами дубов, были оголовками действительно лысых холмов.

– Если дракона нет здесь, его нет нигде, – обернулся Юайс.

– Всадники! – крикнула Глума.

– Это стражники Буила, – ответил Юайс. – Они ждут нас.

Всадников у начала проселка, ведущего на вершину ближайшего холма, тоже было трое. Гаота улыбнулась, узнав одного из молодых парней, которых приставлял к ней и Юайсу Буил еще вчера, но вскоре забыла и о стражниках, и даже о Юайсе с Глумой. Узкая тропа, по которой лошади могли подниматься только друг за другом, петляла между странных серых камней с разноцветными пятнами и вкраплениями. То ржавыми разводами давало о себе знать железо, то словно цветы расцветали на неровных гранях, то вспыхивали искры стекла или вовсе неведомого металла. И все это было покрыто печатью древности – пылью, мхами, врастало в землю или, наоборот, появлялось из земли, расчищенное людскими руками. Но самым страшным было то, что все это – каменное, железное, стальное, непонятное – было как будто перевернуто, разорвано, погнуто, раздроблено и сплетено огромным великаном, который топтался по чему-то неведомому огромными ногами, а то, что не мог растоптать, разгрызал страшными челюстями.