Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Савченя Ольга "Мечтательная Ксенольетта"

– Ты ведь знаешь, не пойду.

– Ну разок, милый.

Я покачал головой, отпивая отвар. Лери не особо расстроилась.

– Тебя никто не обижает? – поинтересовался, зная ответ наверняка.

После того, как Танмор провалялся у знахарки месяц и остался на всю жизнь хромым, никто не смел в открытую оскорблять меня и моих близких.

– Нет. – Она поцеловала в висок. – Как ты всем сказал, чтобы меня не трогали, так меня после того не трогают. Ходят все вежливые и только доброе говорят. За глаза лишь Онкайла смеет дурно обсуждать. Но ты с ней не говори! И подходить к ней не вздумай. И не верь ей, Кейел. Не верь! Она языкастая, болтать всякое любит.

– Не буду.

И дело не в том, что Онкайла – первая красавица из всех четырех молодых девушек деревни, которая вдруг заинтересовалась мной, а в том, что Лери снова загуляла. Вечерами она оставляла сына с моей матушкой, уходила к деревенскому костру и задерживалась, думая, что в это время я уже сплю и не слышу, во сколько она возвращается. От костра они с Тигаром часто отходили по одному. Долго пропадали за околицей и возвращались так же – по одному. Об этом мне рассказал наблюдательный Окрин. Думаю, если Онкайла и ищет встречи со мной, то только для того, чтобы сообщить, кто в очередной раз разлучил ее с Тигаром.

Я набрал воздуха в грудь, собираясь обсудить этот вопрос с Лери и пресечь рождение второго эльфеныша под крышей моего родного дома, но вспомнил последние месяцы и молча погладил Лери по руке. Теперь она чувствовала себя самой важной в деревне. Все ее слушались, повиновались ее прихотям и стремились дружить с ней. Позабылись старые ошибки, позор и стыд. Наконец‑то в доме никто, кроме мальчугана, набивающего шишки на каждом углу, не рыдал взахлеб. Никто не закатывал ежедневные истерики о разбитой жизни. И самое простое – я мог выспаться.

Лери, как и моей матушке, было важно мнение других. Но если матушку заботило мнение о ней, как о женщине, то Лери волновало больше мнение о ее сарафанах, бусах, длинной косе. Она так и не полюбила меня, как обещала, но смогла полюбить то, что стали говорить обо мне деревенские. Старики оценили, что я перебил всю разгулявшуюся нечисть в первый же месяц. Им спокойнее зажилось при негласном лесничем. Мой отец все чаще отзывался обо мне перед сельчанами в добром свете, но при этом боялся пересекаться со мной в доме один на один. И ничто так не грело самолюбие Лери, как симпатия других девиц ко мне, возросшая в связи с моими вылазками в лес. Новенькая переселенка, девица из соседней деревни, в самом деле несколько раз пыталась перехватить меня в сумерках и манила на разговор в заросли жасмина. Ее, как и многих других, девиц, не смущало наличие избранника, с кем они обменялись ис’сиарами перед ликом Луны. Девицам в деревнях скучно…

Первое время Лери, после того, как убедилась, что я не собираюсь выдворять ее, выдавать кому‑либо тайну о ее сыне, и, послушала, что говорят обо мне сельчане, стала требовать внимания как никогда прежде. Красовалась передо мной, как только умела, не подозревая, что за пределом маленькой Солнечной, есть девушки, способные увлечь мужчин без прихорашиваний и ярких сарафанов. Лери тот мир был неизвестен. И я не винил ее. Только устал притворяться, что хочу. И не желая портить дома спокойную обстановку, либо уходил в лес на несколько дней, либо ложился спать раньше. Возвращаясь, я точно знал, чего ждать от ночей. И вздохнул с облегчением, когда пыл Лери затих. Позже стали ясны причины, и я не спешил от них избавляться. Пока Тигар таскает ее по оврагам и кустам, она не будит меня ночами.

– А‑а‑а… – ласково протянула Лери мне на ухо. – Гляньте, духи Фадрагоса, кто выглядывает из‑за угла!

За дверным косяком показалась светлая макушка. Голубые глаза внимательно смотрели на меня. Я старался не двигаться, улавливая движение боковым зрением, внутренне напрягаясь и предчувствуя, чем все опять обернется. Предчувствие пробуждало злость.

– Поздоровайся с отцом, Таллаен! – Лери выпрямилась в полный рост, выпуская меня из объятий, и дернула за плечо. – Кейел, посмотри на него! Ну посмотри же! Сын пришел поздороваться с отцом!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я стиснул кружку, стараясь унять злобу. Услышав очередную глупую просьбу Лери, повернул голову к остроухому мальчику. Он мигом юркнул за угол. Раздался топот быстрых шагов, затем прозвучал грохот, и наступила пара секунд молчания. Тишина разлетелась на осколки громким ревом.

Лери подскочила к шкафу, схватила полотенце, которым протирала помытую посуду, и швырнула мне в лицо. Я не уклонялся. Снял полотенце с головы и положил на край стола.

– Это все ты виноват! – Белое лицо покрылось красными пятнами; мальчик в комнате разорался громче. – Он боится тебя! Совсем ребенка запугал отрешенностью своей! Неужто трудно хоть раз поговорить с ним? У тебя язык, что ли, отвалится, а?! За все время его жизни ни разу на руки его не взял! Ни разу с ним не поговорил! Таллаен растет, отца не зная!

– Я тоже его не знаю, – произнес тихо, намазывая варенье на краюху хлеба.

В доме стало невыносимо шумно, но Лери все равно услышала. Замолчала, сжимая кулаки и глядя на меня с ненавистью. Приблизилась быстро, когда я подносил хлеб ко рту, одним ударом выбила его из руки и, зарыдав, побежала к своему сыну. Я посмотрел на кусок хлеба с вареньем с сожалением. Хотелось есть, но не эту молочную дрянь. И было бы хорошо прервать раздражающие рыдания обоих существ в этом доме.

Стук в дверь прозвучал спасением от дурных мыслей. Я поднялся, переступил босыми ногами растекшееся по полу варенье и кусок хлеба, подошел к двери. Отворить не успел, как услышал топот за спиной. Лери прибежала посмотреть, кого принесло в такую рань. Сына она держала на руках. Увидев меня, мальчик, как всегда, стал вырываться и пытаться убежать подальше.

За порогом топтался незнакомый дед – голубокожий фангр. Растерянно глядел то на меня, то мне за спину. Что‑то сказал робко, но рыдание мальчика не позволили услышать.

– Вы кто такой?! – шмыгая носом, крикнула Лери.

– Я издали, девица. Я…

Дед замолк, поправляя пояс грязной туники и понимая, что не может перекричать детский плач. Я оглянулся на мальчика. Белокурый, поймав мой взгляд на себе, дернулся из рук Лери с силой. Грохнулся коленями на пол, раздирая их до крови, и под охи своей матери бросился прочь. Лери за ним не побежала. Прижимая руку к сердцу, второй – вытирая покрасневшие глаза, дышала надсадно и смотрела с отвращением на меня и деда. Ее сын заплакал в дальней комнате, и плач не мешал разговору.

– Меня добрый мужчина пропустил к вам, когда я сказал, что ищу Кейела, что с любой нечистью управится, – проговорил дед, щупая рукой воздух, будто хотел за что‑нибудь ухватиться.

– Зачем он тебе? – в голосе Лери появились воинственные интонации.

– Да вот беда у нас в деревне… – Дед ссутулился, становясь еще ниже чем был, а он едва ли доставал мне до плеча. Волосы когда‑то были черными, но с возрастом посерели и торчали из тоненькой косы. – Девочки наши… Спаси их, парень добрый.

– Что с ними? – я нахмурился, предчувствуя тревогу. Видел ее на старческом лице, испещренном множеством фангровских трещинок.

– Откуда ты?! – громко спросила Лери, кидаясь грудью на дверной косяк, разделяющий комнату от сеней.

– Из Заболоти, – поглядывая на меня осторожно, отчитался перед ней старик.

Остальные его вещи темным ворохом лежали на крыльце. И как он донес все? По нему видно, что слишком стар даже для таких нош, как плащ и небольшая котомка.

– Это ж в нескольких рассветах от нас! – изумилась Лери, округлив голубые глаза. О своей истерике позабыла. Сын ее тоже прекратил плакать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Путь неблизкий. – Дед склонил голову. – Я‑то думал не дойду. Но вот…

– Что стряслось? – Я скрестил руки на груди и прислонился плечом к открытой двери.

– Девоньки наши пропадают. Деревня и так маленькая, а тут еще горе такое… – Он промокнул светлые глаза посеревшим от грязи платком. – Внучка моя тоже… Уйти не успел. А первой мать ее, доченьку мою, уволок…