Семь смертей Лешего - Андрей Салов

А неделю спустя, ночью, когда механик с семьей мирно почивал, сладко похрапывая во сне, в окна его дома, полетели камни. Он помнил, как вскочил ошалевший со сна от звона разбивающихся вдребезги стекол, пронзительного визга жены и криков детей, перепуганных насмерть полуночным погромом.

Он путался в штанинах, никак не мог в них попасть со сна. Когда он в них все-таки попал и схватив стоящий в сенях топор выскочил наружу, чтобы посчитаться с погромщиками, на улице было тихо и пусто. И только где-то вдали, был еле различим топот множества убегающих ног.

Мчаться куда-то в ночи не имело смысла, все равно никого не догонит, стучаться ночью в чужие избы и что-то предъявлять, значит выставить себя в дурацком свете. Можно и по шее схлопотать от мужиков, с вечера изрядно заложивших за воротник, по случаю окончания рабочей недели.

Не нужно куда-то бежать и искать погромщиков. Хоть он никого и не застукал на месте преступления, но знал, кто и почему это сделал. Сподобиться на такой поступок могла лишь нещадно выпоротая по его доносу пацанва, сводящая таким образом счеты. Гнаться за ними не имело смысла, все они давно лежат в кроватях и изображают спящих сладким сном ангелочков. Словно у них и в мыслях не было вставать ночью, куда-то идти, и кому-то пакостить. И доказать обратное будет очень сложно, если вообще возможно. Ведь для такого серьезного обвинения одних подозрений мало, а доказательств их участия в ночном нападении, у него не было.

Сон был безнадежно испорчен. И не только он один бессонно возлежал на семейной кровати, уставившись в потолок, прислушиваясь к размеренному тиканью часов. Не спала и жена, и дети, смертельно напуганные, настороженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из темноты. Словно стремясь и страшась одновременно уловить из заоконья, крадущиеся шаги незримой опасности, готовой обрушиться на их дом. Так и провалялись они до утра не сомкнув глаз, а утром не выспавшиеся, злые как черти, с больными головами и кругами под глазами, разбрелись по делам.

Механик сбегал к председателю, к участковому Авдеичу, поделился с ними своей бедой и подозрениями. Председатель выписал ему стекол взамен побитых, в счет будущей зарплаты, а Авдеич пообещал немедленно отправиться по домам сорванцов и постараться выяснить степень их участия в ночном погроме. И ежели данное участие подтвердится, оштрафовать родителей, дабы покрыть затраты на стекло и работу по остеклению дома.

Авдеич сдержал слово и пока механик с призванной на помощь парой соседских мужиков согласившихся помочь за магарыч, остеклял зияющий пустотными провалами окон дом, обошел названные механиком адреса, и имел серьезный разговор с родителями означенных чад. Но итог воспитательной беседы был по большей части нулевой. Никто из сорванцов, находясь под двойным давлением, не сознался в своем участии в ночном нападении на дом механика. Не признался сам и не выдал дружков под градом тумаков и затрещин, щедро отвешиваемых желающими знать правду, родителями.

Так и ушел Авдеич ни с чем, сопровождаемый ревом и визгом безжалостно поротых пацанов. Родителей не провести и хоть их чада клялись и божились в своем неучастии в нападении на дом механика, им никто не верил, и удары ремнем становились все хлестче, а крики поротых, все громче.

Визг пошедший по деревне от одного подворья к другому не прошел мимо ушей главного механика, застекляющего пустые глазницы выбитых окон. Вопли вызывали в душе двойственные чувства. С одной стороны он злорадно ухмылялся, радуясь, что поганцам досталось от души, хотя наверняка они ни в чем не сознались. С другой стороны имел нехорошие предчувствия, как бы все это снова не кончилось плохо. И хотя на этот раз ходил по дворам и жаловался участковый Авдеич, все равно. Авдеичу стекла бить не станут, побоятся, а вот заявиться к нему снова, это они могут. Он чувствовал подобную развязку, когда в разговоре с председателем и Авдеичем, просил последнего сильно не давить на пацанов, когда взял со склада стекла вдвое больше, чем было нужно. Так, на всякий случай, ибо предчувствия у него были хреновые.

До вечера провозился механик, с помощниками вставляя стекла, пока дом не засиял, как новенький. Но едва ночь укрыла все непроницаемым, темным покрывалом, как в окна вновь полетели камни. Но он даже не встал с постели, не попытался куда-то бежать. Он не обращал внимания на вопли жены и визг испуганных детей. Он просто лежал, невидящими глазами уставившись в темноту, и лишь под утро провалился в бездонный омут забытья, черный, как ночь.

Едва забрезжил рассвет, он вновь принялся за работу, молча, сосредоточенно, ни обращаясь, ни к кому за помощью, не отвлекаясь на еду, работая, словно заведенный весь день и до полуночи, пока в одиночку не застеклил весь дом.

Он как-то отболтался от пришедшего его проведать Авдеича, что-то ответил набивающимся в помощники соседям, не прекращая работы до полного ее завершения.

В эту ночь он спал спокойно, как и во все последующие ночи, твердо уяснив для себя одно, связываться с местным малолетним хулиганьем, себе дороже, что на некоторые их шалости, можно закрыть глаза, и не болтать языком лишнего.

Вот и сейчас, трясясь в кабине трактора, он не задавал вопросов, просто спешил на выручку человеку, пусть это даже такой странный и нелюдимый тип, как колхозный сторож Никанорыч. Пару минут тряски по сельским колдобинам и ухабам, и они на месте, у сторожки, где тусуется испуганно озираясь, местная пацанва, да белеет халат доктора Мельниченко.

Увиденное потрясло даже готового к худшему, механика. Лицо сторожа после вмешательства доктора Мельниченко напоминало сетку-авоську, с вложенным в нее арбузом. Сходство с данным образом было полным, тем более что рожа старика из-за потери крови приняла синюшно-зеленоватый оттенок. С каждым часом его состояние продолжало ухудшаться.

Поднятый с постели, недовольно бурчащий и матерящийся сквозь зубы водила колхозной полуторки изменился в лице, узнав, ради чего его так бесцеремонно подняли в столь ранний час. Остатки сна моментально слетели с него, и он умчался заводить ночующую на подворье, колхозную машину.

Вскоре шустрая полуторка резво мчалась по пролегающей через лес дороге, унося в кузове по направлению к городу старика-сторожа, наблюдающего за ним доктора Мельниченко, и колхозного механика, забравшегося в кабину, на случай объяснений с милицией.

Старика тогда удалось спасти, умелые действия сельского доктора были отмечены ценным подарком, - наручными часами, с благодарственной гравировкой, коими он потом не раз и не два хвастался перед сельчанами, находясь в состоянии очередного подпития.