Опасный дневник - Александр Западов

Прислуги в домах знатных людей бывало две, три, четыре сотни дворовых крепостных людей: лакеи, официанты, камердинеры с помощниками, парикмахеры, кондитеры, буфетчики, повара с поварятами, дворники, садовники, скороходы, форейторы, конюхи, кучера, музыканты, песенники. В деревне к ним прибавлялись птичницы, скотники, псари, егеря, охотники. У помещика Шеншина был даже свой палач с тридцатью помощниками — пытать и мучить провинившихся, по мнению барина, крестьян, а иногда и вольных людей.

Для Порошина все на Украине было в новинку. Он жадно расспрашивал окружающих, наблюдал сам, читал в канцеляриях деловые бумаги — и вскоре смог составить себе начальное представление о том, как живут люди на украинской земле, кто управляет ими и откуда идут народные беды.

В южных губерниях обитали казаки и крестьяне. Казаки, свободные, вольные люди, пахали землю, охотились в степях, ловили рыбу. Их оружие служило защитой стране от набегов крымских татар, и сами они часто нападали на татар и на турок. Были среди казаков богатые, очень богатые, но больше встречалось неимущих бедняков. Казачество создало в низовьях Днепра Запорожскую Сечь — как бы военную республику с выборным кошевым атаманом во главе. На Дону также возникли поселения казаков. Желание освободиться от иноземных поработителей, от помещиков польских, литовских, украинских, русских влекло в ряды казаков крестьян. Среди них было много безземельных, — в некоторых полках и сотнях каждый второй крестьянин не владел собственным участком, даже самым крохотным. Барщина длилась три, а то и четыре дня в неделю, одолевали крестьян повинности возить на барский двор хлеб, дрова, сено, лишала последнего достатка необходимость покупать, что требуется, только у помещика и по дорогой цене.

В полках и сотнях царила всемогущая старшина, которой жители единодушно грозили Страшным судом на том свете, потому что на этом, видно, ничего с ней поделать нельзя. Полковую старшину, то есть начальство в округе, представляли полковник, полковой обозный — командующий артиллерией, судья, писарь, хорунжий — хранитель знамени. Старшина сотенная — атаман, писарь, хорунжий, есаул. Крестьянами управлял войт, в городах правили городовые атаманы. А наверху помещалась генеральная старшина — гетман, генеральный обозный, генеральный писарь, два судьи, подскарбий, то есть казначей, и прочие крупные чиновники.

Должности старшины считались выборными, но это лишь так говорилось, а посты получали приближенные гетмана, умевшего заставить казаков избирать нужных ему помощников. То же происходило в сотнях и полках — атаманы и полковники выдвигали своих людей, чтобы держать в собственной власти всю округу, захватывать казачьи и крестьянские земли. Способов к тому было много: получить сотни десятин с деревнями в награду от гетмана, заставить крестьянскую общину принести свою землю «в дар» атаману, то есть заставить мужиков подписать дарственную грамоту, проще всего — захватить силой.

Осмотревшись в Ахтырке, Порошин приступил к своему поручению. Он взял в полку лошадей, коляску, Огарев назначил к нему ездового и вестового — и Порошин пустился разъезжать по Малороссийской губернии. Он искал и находил офицеров, производивших генеральную опись, а попутно всматривался в состояние края, благодатного по своей природе и неудобного для крестьянского и казачьего люда по причине гнета старшины и помещиков.

Штаб-офицеры, посланные Румянцевым для описи, встречались во всех полках. Порошин, приезжая в село, иногда видел, как добывались от крестьян потребные сведения.

Прибывшие с офицером солдаты заходили в каждую хату и выгоняли народ на улицу. Офицер выстраивал собранных в две шеренги, бабы напротив мужиков, и принимался их считать, тыкая в грудь пальцем. Следом шел капрал с углем или мелом в руке и чертил сосчитанному на одежде крест. Такой человек теперь мог приводить свою скотину — ее тоже надо было осмотреть и записать. Бычий рев, коровье мычанье, блеянье овец, заливистый лай собак, людские крики, военные команды, густая ругань вызывали беспокойное настроение у поверяющих, они путались в цифрах, выстраивали шеренги снова, опять пригоняли скот — ив таких упражнениях проводили дни с утра до темноты.

От помещиков требовали документы на владение землей. Часто господа их показать не могли, потому что занимали земли силой или обманом и, вероятно, с помощью подарков и денег заставляли ревизора признавать их права действительными.

Бывал Порошин и в украинских городах, удивляясь тому, что большинство их принадлежит частным владельцам. Жители платили налог не правительству, а хозяину города, например, гетману или подскарбию, и выполняли для него разные повинности. Гетман и другие владельцы клали деньги в свои кассы, богатели, а государство недосчитывалось доходов.

Обитатели городов, убеждаясь в том, что их довели до состояния полукрепостных людей, покидали дома, уходили в казаки, в гайдамаки. Кто побогаче — начинал разносную торговлю. Города заметно пустели, и промыслы забывались.

Школы на Украине были, в Киеве более ста лет уже существовала Киево-Могилянская духовная академия, откуда вышло немало образованных монахов и священников. Но светские науки еще не получили распространения.

Порошин решил посоветовать генералу Румянцеву непременно во всех городах открыть школы, чтобы учить детей читать, писать, считать — и петь. Украинцы любили музыку и пели очень хорошо, о чем в Петербурге знали не по рассказам, — тайный муж императрицы Елизаветы Петровны граф Алексей Разумовский на первой ступени своей карьеры был придворным певчим. Где можно, школы следовало также открыть в больших селах и деревнях.

Платить жалованье учителям, рассчитывал Порошин, придется из городских доходов и с учеников имущих брать за науку деньги, а бедных принимать без всякой платы. Сельские школы должны содержаться помещиками и прихожанами. Учителями в них будут дьяконы и дьячки, им надо прибавлять за то жалованья…

Генерал Румянцев приехал из Петербурга поздней осенью, в конце октября. Порошин явился к нему в Глухов и доложил обо всем, что видел и что думает о своих наблюдениях, но писать отчета не стал и попросил отпустить его в Старооскольский полк, на место, которое было ему доверено.

Румянцев был очень любезен, благодарил за труды, однако уезжать из Глухова не разрешил.

— Жду больших новостей, Семен Андреевич, — сказал он. — Государыня затеяла пересмотр российских законов, для чего будет собирать от каждой местности депутатов. Дело нечаянное, новое, и ваша помощь мне будет нужна.

— Слушаюсь, ваше сиятельство…

Это было все, что мог ответить Порошин.

Служба…

В феврале нового, 1767 года председатель Малороссийской коллегии генерал-аншеф Румянцев получил в Глухове из Петербурга печатный манифест императрицы со многими приложениями. Верхним в пачке бумаг лежал именной указ Сенату, помеченный 14 декабря. Этот день и месяц более позднего года останутся в памяти поколений русских людей. Екатерина дорого бы дала за долгую память о ее манифесте, но с ним ничего похожего не могло произойти, ибо он вместе с «Наказом», которому предшествовал, был только литературным произведением, правда, написанным рукою монархини.

«Как намерение наше есть, — заявляла Екатерина, — с божиею помощию в будущем 1767 году в Москве учредить комиссию для сочинения проекта нового Уложения; то мы через сие повелеваем нашему Сенату присовокупленный к сему манифест со всеми приложениями обнародовать во всех нашей империи пределах».

Прочитав первую бумагу, Румянцев недовольно поморщился: предстояли новые хлопоты, нужно будет манифест перепечатывать, рассылать с ним людей, читать вслух — народ ведь неграмотен…

О чем, однако, там писано? Что объявляет императрица во всеобщее известие?

«Ныне истекает пятый год, как бог един и любезное отечество чрез избранных своих вручили нам скипетр сея державы для спасения империи от очевидныя погибели».

Румянцев во время переворота был с войсками в Пруссии, но не хуже столичных обитателей знал, при каких обстоятельствах Екатерина захватила царский скипетр. Понимал он также и то, что если сослаться на бога, то других объяснений спрашивать никто не посмеет.

Дальше в манифесте было сказано о том, что первое желание монархини — видеть свой народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольствие могут на сей земле простираться. И, чтобы лучше узнать нужды народа, распорядилась она через полгода после подписания того манифеста собрать в Москве депутатов от уездов, городов и учреждений, чтобы узнать от них о недостатках каждого места, а заодно поручить им заготовить проект нового Уложения, то есть свода законов, и поднести его императрице для подписи.