Егерь: назад в СССР - Алекс Рудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вкрадчивый голос Жмыхина напоминал осторожное, усыпляющее жужжание мухи. Тимофеев кивал на ходу, показывая, что слушает, но ничего не отвечал.
Через час неторопливой ходьбы по берегу озера мы подошли к базе Жмыхина. Здесь лес отступал от воды, образуя большую поляну, на которой стояли база и дом егеря.
В обтянутом сеткой вольере зашлись лаем две серые лайки. Мастью они напоминали волков, но были меньше, компактнее. И пушистые хвосты не висели меж задних лап, а задорными кольцами ложились на мощные собачьи спины.
Жмыхин на ходу заглянул в вольер, озабоченно нахмурился.
— Лена! — позвал он.
Из дома выглянула полная женщина. Её круглое лицо когда-то было красивым, но с возрастом чуть оплыло, потеряло форму. Длинные русые волосы были заплетены в толстую косу, которая скорее подошла бы молодой девушке. Серые глаза недовольно взглянули на Жмыхина.
— Ну, что?
— Ты воду собакам давала?
— С утра ещё.
— Так у них миски пустые! В такую-то жару.
— Возьми и налей сам. Ведро у колодца. А мне некогда — с обедом бы управиться.
Женщина скрылась в доме.
Жмыхин закусил губу, но ничего не сказал. Повернулся к нам.
— Проходите пока в дом, отдохните! Я сейчас.
Охотники сбрасывали с плеч рюкзаки, рассаживались — кто на лавке, а кто и просто на траве. Закуривали.
Жмыхин снял со стены дома два брезентовых поводка с толстыми кожаными ошейниками и пошёл к вольеру. Собаки радостно забегали, залаяли с визгом.
Я опустил рюкзак на траву.
— Помочь, Дмитрий Константиныч?
Жмыхов мельком глянул на меня.
— Спасибо.
Я взял у него из рук один поводок, вслед за Жмыхиным вошёл в вольер. В колени мне ткнулся упругий шерстяной ком. Я наклонился, поймал собачью голову и почувствовал, как горячий мокрый язык лижет мою ладонь. Застегнул ошейник на крутой холке, с трудом продев язычок в отверстие грубого толстого ремня.
— Ну, идём!
Оказавшись на свободе, пёс рванул так, что чуть не сбил меня с ног. С трудом удерживая в руках поводок, я повёл его вслед за Жмыхиным к озеру. Собака забежала в воду и, энергично молотя лапами, проплыла, сколько позволял поводок, а потом повернула обратно к берегу. На воде закачались клочья серой шерсти.
Вдоволь наплававшись, пёс принялся жадно лакать озёрную воду длинным красным языком.
Баня у Дмитрия Константиновича была основательная. Срубленная из осинового бревна, на летнем солнце она отливала мягким серебром. Просторная, с большим предбанником, в котором мог свободно разместиться десяток человек. Внутри квадратная печь с большой каменкой, сваренная из стали толщиной в четыре миллиметра и покрытая чёрной огнеупорной краской. В огромную топку запросто могли влезть расколотые пополам берёзовые чурбаки.
Выше каменки обнимал стальную трубу бак для горячей воды. На глаз, в него помещалось не меньше двухсот литров. Под холодную воду хозяин использовал три дубовые бочки, рядком стоявшие вдоль стены.
— Видал, Андрей Иваныч? — похвастался мне Жмыхин. — Сейчас затопим, воду накачаем из озера. Через два часа уже париться можно.
Я сам вызвался помочь Жмыхину с баней. Хотелось получше узнать, как живёт этот человек, чем дышит.
Насколько я мог видеть, весь свой быт он подстроил под удобство гостей базы. Ничего плохого в этом не было — любит человек свою работу, вот и старается. И охотникам в радость приезжать на хорошо обустроенное место.
Но с большим хозяйством и расходов больше. Взять хоть баню. Протопить такое строение — дров нужно куда больше, чем для иного дома. Может быть, дрова в лесу — не проблема. Но всё равно их надо выписать, напилить, привезти. Да и сама баня явно построена не на взносы в охотобщество. А Дмитрий Константинович её не жалеет, гостеприимно пускает париться всех.
Эти мысли вызывали во мне смешанную реакцию. Приятно было видеть крепко стоящее на ногах, обустроенное хозяйство. И самому хотелось сделать в Черёмуховке не хуже. В конце концов, нельзя же запретить человеку жить хорошо?
С другой стороны, я ясно понимал, что на зарплату егеря так не развернуться. Но — это уже с третьей стороны — у работящего человека в деревне всегда есть возможность заработать.
И ещё внутри копошился странный стыд. Уж не зависть ли это к человеку, который нашёл своё место в жизни и крепко стоит на ногах?
Пока я растапливал печь, Дмитрий Константинович протянул от озера длинный резиновый шланг и провод с вилкой. Со стороны причала послышалось негромкое жужжание насоса. В бак с бульканьем полилась струя воды.
Жмыхин придавил шланг тяжёлой стальной крышкой, чтобы не выскользнул и с улыбкой повернулся ко мне.
— Приглядишь за шлангом, Андрей Иваныч? Главное, чтобы бак не перелился, а то потом в сырой бане париться тяжело. Как наполнится — ты перекинь шланг в бочки, ладно?
— Хорошо, Дмитрий Константинович, — кивнул я.
— А я пока пойду, помогу супруге стол накрыть. Проголодались мужики. Хоть в парилку на полный желудок и не ходят, но червячка заморить надо.
Он, пригнувшись, исчез за низкой дверью.
Жмыхин вернулся минут через сорок. К тому времени горячий бак, и все бочки были полны водой, а в бане стало жарко до пота.
Я сообразил выдернуть провод насоса из розетки, и жужжание умолкло.
Жмыхин приоткрыл дверь в парную. Пощупал горячий бак, брызнул водой на лениво зашипевшие камни. Удовлетворённо кивнул:
— Ну, ещё часик, и готово! Можно париться. А первый пар гостям. Не взыщи, Андрей Иваныч — мы с тобой последними пойдём. Потерпишь?
— Потерплю, — кивнул я.
Жмыхин, видно, слегка выпил с охотниками. Его тянуло поговорить.
— В бане, как и в жизни, всё должно быть устроено разумно. Вот смотри, Андрей Иваныч!
Он похлопал ладонью по бревнам стены.
— Осина! От неё дух лёгкий, и не гниёт она совсем. Но не в этом дело. Осина смолу не выделяет в тепле, вот что ценно! Потому у меня всё из осины — о стены, и пол,
