Егерь: назад в СССР - Алекс Рудин

Часть 1: Здравствуй, Союз! Глава 1

— Как самочувствие, Сергей Иванович? — спросила медсестра, приветливо глядя на меня. Перед ней на подставке стоял смартфон, через который она всё дежурство напролёт смотрела сериалы. Сейчас, судя по репликам из динамика, Ира пересматривала «Ликвидацию».

Хороший сериал, сам два раза его смотрел с удовольствием.

— Ничего, нормально, — ответил я.

Я надеялся, что Ира просто запишет меня в журнал, даст расписаться и отпустит с богом.

— Давайте, всё же, давление померяем, — сказала Ира. — Хоть вы у нас богатырь, но за здоровьем следить надо!

Она улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ. Ох, Ира! Будь я чуть помоложе...

А мне через полгода шестьдесят два стукнет.

Сел на стул и привычно натянул на левую руку манжету тонометра. К среднему пальцу другой руки прицепил датчик частоты пульса.

Ира нажала кнопку на клавиатуре. Подсоединённый к компьютеру аппарат загудел, накачивая воздух. Манжета плотно обхватила плечо.

Я несколько раз глубоко вдохнул и затаил дыхание. Постарался расслабить всё тело.

— Что деньги, Сёма? — резко спросил в Ирочкином смартфоне Давид Гоцман.

И сам себе ответил:

— Деньги — мусор! Тебе «вышак» маячит!

Насчёт денег я был согласен с Гоцманом. Вот только попробуй, проживи в наше паскудное время без этого мусора. На пенсию, которой периодически грозил мне начальник отдела эксплуатации, останется только тихо сдохнуть с голоду.

Пока выручало то, что никто из молодых водителей не горел желанием работать по ночам, в дождь и в снегопад. А я работал и не жаловался. Загонял пришедшие с линии троллейбусы в мойку. Потом на смотровую канаву, или на ремонтную. И снова расставлял на площадке для утреннего выпуска.

Еженощная производственная карусель. Сто машин в парке. Три водителя-перегонщика. По тридцать с небольшим машин на каждого. Не сахар.

Но рано или поздно начальство кого-нибудь найдёт на моё место.

Манжета зашипела, выпуская воздух.

— Давление нормальное, — сказала Ира. — А вот пульс высоковат. Вы таблетки сегодня принимали?

Принимал, а как же. И от давления, и для снижения пульса. Я их каждый день принимаю. А куда денешься?

— Наверное, быстро шли от остановки, — убеждённо сказала Ирочка. — Вы посидите минут пять, а потом снова перемеряем.

Хорошая она девка, добрая. Ну, как девка? Тоже за сорок ей уже. Дети почти взрослые.

Из приоткрытого окна тянуло сырым весенним холодом. Люблю весну.

Я сидел, равномерно вдыхая и выдыхая холодный воздух. Старался успокоить пульс. Гоцман в смартфоне колол Сеньку Шалого, как грецкий орех. Быстро и безжалостно.

— Положите руку с датчиком на плечо, — сказала Ирочка, снова включая аппарат.

Ну да, маленькая хитрость. Кровь отливает от пальцев, и пульс становится реже.

Аппарат снова загудел. В этот раз манжета так сдавила плечо, что рука онемела. Кровь равномерно постукивала в кончике пальца.

Ирочка бросила быстрый взгляд на монитор.

— Ну вот, другое дело!

Придвинула к себе мой наряд и поставила заветный штамп. Допуск на работу.

Я с треском оторвал липучку, снял с руки манжету и аккуратно положил на стол.

В вытертой полировке отражалось приоткрытое окно.

Конец апреля. Скоро и черёмуха зацветёт. Надо будет не забыть — принести Ире пару веточек.

— Хорошей работы, Сергей Иванович! — кивнула Ира и снова загляделась в смартфон.

— Спасибо, Ира! И тебе хорошего дежурства!

Я загнал троллейбус на смотровую канаву. Медленно, по чуть-чуть двигая двенадцатитонную машину, поставил задний мост над домкратами.

— Стой! — крикнул из канавы слесарь Дима. — Ручник!

Я поставил троллейбус на стояночный тормоз. Внизу, в канаве зашумели домкраты, приподнимая заднюю часть кузова.

Отключил управление и вылез из кабины. Дима уже взялся за электрический гайковёрт — откручивал гайки правого колеса.

— Ты один сегодня? — спросил я его. — А Мишка где?

Дима зло мотнул головой.

— Спит в раздевалке!

— Опять выпил, что ли?

Дима не ответил, насаживая головку на очередную гайку.

— Давай, баллон придержу, — предложил я.

Надел рабочие перчатки и упёрся двумя руками в упругую резину.

Дима открутил последнюю гайку. Оттащил гайковёрт в сторону и взялся за монтировку. Поддел ей колесо.

Я упёрся крепче, чтобы не дать тяжёлому колесу спрыгнуть со шпилек. Потом не поймаем!

В сердце вдруг слабо кольнуло. И почти сразу ещё раз, уже сильнее. Руки и ноги мгновенно ослабели, сделались ватными. По спине, под курткой прошла жаркая волна.

Я навалился на колесо. Только бы не упало на Диму! Придавит парня — не прощу себе.

Прижал всем весом непослушный тяжёлый диск из резины и металла. И уже ничего не соображая — всё-таки удержал!

— Иваныч, отпускай — держу! — словно сквозь холодную воду я услышал голос Димы.

Руки согнулись. Язык распух и не помещался в рот.

Я ткнулся головой в резину и сполз на край смотровой канавы.

В памяти вдруг возникло лесное озеро. Сплетённый из ивовых веток шалаш, в котором мы с отцом караулили первых весенних уток. Едкий дым отцовского «Беломора». Бледно-алое зарево заката. Холодная сталь ружейного ствола в ладонях. И чёрные резные силуэты птиц на тихой воде.

— Никогда не бей сидящую птицу, — сказал отец. — Только влёт. Иначе другого охотника зацепить можешь.

А ведь я любил охоту. До щенячьего восторга, до радостной дрожи в руках.

Это потом не до неё стало. Когда в лихие девяностые приходилось выживать от копейки до копейки. Тогда и ружья отцовские продал, и всё забыл.

А сейчас вот вспомнил.

— Иваныч! — ещё раз услышал я.

Голос прозвучал очень тихо, словно издалека.

На душе стало легко и спокойно. В глазах потемнело.

* * *

— Эй, егерь! Ты чего?

Встревоженный мужской голос заставил меня очнуться.

— Сильно расшибся? Погоди!

Я услышал, как что-то громко хлопнуло с металлическим лязгом. Меня повело в сторону. Стенка, на которую я опирался, резко ушла из-под плеча. Я завалился набок, но чьи-то руки поймали меня и потащили.

— Ты живой? Держаться же надо!

Голос словно оправдывался.

Мои ноги тяжело стукнули по чему-то плоскому, железному. А потом я почувствовал, что лежу на спине, и сквозь закрытые веки пробивается яркое солнце.

В голове звенело, сильно болел лоб. В затылке тоже пульсировала боль.

Я повернул голову и открыл глаза.

На обочине просёлочной дороги стоял бортовой «ЗИЛ-130» с распахнутой пассажирской дверью.