Зарево над Аргуном - Александр Щелоков

В зыбких сумерках хмурого утра, перегрузив некоторые пожитки на Радуя, они вброд, придерживая друг друга перебрались через Шарааргун и вышли горную дорогу. Судя по карте, она вела в райцентр Итум-Кале.

Найдя удобное место в развалинах домов старинного аула, группа устроилась на отдых. Спали не больше двух часов и поднялись остаточно отдохнувшими. В боевых условиях недостаток сна восполняется расходом нервов.

Завтракали лениво, без особого аппетита. События минувшей ночи все ещё стояли в глазах у каждого.

Полуян достал карту и определился на местности по риентирам.

- До первой нашей цели, - сказал он, - отсюда не менее пятнадцати километров. Пешком мы не потопаем. Нужны колеса. Посему будем ждать машину.

- Ага, - отозвался Бритвин с обычной своей язвительностью. - Здесь московская кольцевая дорога. Только поток машин пожиже. Одна в месяц.

- Значит, будем ждать месяц.

- Не придется, - возразил Ярощук. - Кто-то будет искать пропавший отряд. Это однозначно.

* * *

Мулла Дага Берсаев, командир тылового Хача-Ройдукского участка, два дня назад послал на поиски моджахедов, которые должны были из Дагестана через перевал Ягодах прийти в Чечню, отряд полевого командира Астемира Везирханова. За это время Астемир всего один раз вышел на связь и больше на вызовы не отвечал.

Взяв с собой семерых мюридов, хорошо вооруженных и имевших немалый боевой опыт, погрузил их в "Тоёту" с открытым кузовом и сам поехал на поиски.

Пыля по каменистой дороге, машина бежала на восток. Дага любил сидеть за баранкой и редко кому уступал за ней место. За одним из крутых поворотов, где проезжую часть сжимали каменные стенки, дорогу перегородил человек.

Расстелив на обочине намазжай - молитвенный коврик, бородатый мужчина стоял на коленях, держал перед глазами сложенные развернутой книжкой ладони, шевелил губами, произнося молитвы и бил глубокие земные поклоны, касаясь лбом коврика. Рядом с ним на проезжей части узкой дороги стоял ишак, груженный переметными сумами.

Дага Берсаев помянул про себя шайтана: осел мешал проехать. В ином случае он бы не пожалел скотины и столкнул её с дороги бампером. Но то, что рядом находился молящийся мусульманин, заставило Дагу поумерить гнев. На глазах подчиненных потревожить покой человека, который беседует с Аллахом, он просто не рискнул.

Дага нажал педаль тормоза. Заскрипела под колесами щебенка, грузовичок плавно замедлил ход и замер, почти касаясь радиатором серого ослиного бока. Упрямая скотина только подняла голову и скосила на человека, сидевшего за рулем большой черный унылый глаз: не на того напали - Радуй мог переупрямить кого угодно.

"Тоёта" остановилась, не съезжая с дороги на обочину. На горных дорогах вооруженные джигиты ездят не думая о чьем-то удобстве, кроме своего.

- Э, крикнул водитель, по пояс высунувшийся из машины. И жестом показал, чтобы хозяин убрал своего ишака в сторону.

Ярощук приложил руку к сердцу и смиренно поклонился.

- Асалям алейкум ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! - Мир вам, милость Аллаха и его благословение!

Дага качнул головой, принимая приветствие в той же вежливой мусульманской манере ответил:

- Ва алейкум ассалам ва-рахмату Ллахи ва-баракатуху! И вам мир, милость Аллаха и его благословение!

Сказав это, Дага скосил глаза на тех, кто сидел за его спиной. Они должны были видеть и слышать, насколько ревниво соблюдает их полевой командир заветы пророка, который говорил: "Не войти вам в рай, пока вы не уверуете, а не уверуете вы до тех пор, пока не станете любить друг друга, так не указать ли вам на то, благодаря чему вы полюбите друг друга, если станете делать это? Приветствуйте друг друга часто!"

Объясняя своим людям необходимость строго следовать вере, Дага Берсаев - "воюющий мулла", как он любил сам себя называть, не раз напоминал, что лучшее проявление ислама состоит в том, чтобы угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь.

Сидевшие за спиной амера боевики вежливо качнули головами и из машины раздалось нестройное "Ва алейкум ассалам!"

- Я отстал от своих, - сказал Ярощук на урду и огладил бороду.

Дага уловил знакомое звучание слов, которые не раз слышал во время учебы в Афганистане и Пакистане. Ткнул пальцем в сторону незнакомца. Спросил:

- Ту Пакестан? - Ты пакестанец?

- Бале, амер, бале, - затряс бородой Ярощук, изображая радость встречи. - Да, командир, да.

- Это один из тех, кого мы ищем, - сказал с облегчением Дага, оборачиваясь к своим мюридам. - Сейчас мы выясним, где задержалась их группа.

Мгновение спустя Ярощук, прижав пистолет к щеке Даги Берсаева, который неосторожно вылез из машины, держа его согнутой левой рукой за горло отступил к скале. И сразу кузов "Тоёты" накрыло.

Три боевика сдались в плен.

Полуян никогда не воспринимал слово "закон" с однозначной прямотой. Он считал, что оно всего лишь служит для обозначения свода правил, которые признали удобными для себя люди, в руках которых находится реальная государственная власть в любой стране. Возьмут или перехватят эту власть другие люди, они неизбежно поспешат переделать законы под себя. Так было всегда и будет впредь.

Особенно дико с точки зрения здравого практического смысла выглядят международные конвенции, которыми юристы пытаются "гуманизировать" правила ведения войны. Запрещение химического и бактериологического оружия, разрывных пуль, запреты на взятие заложников, на добивание военнопленных все это выглядит красиво и человечно но только на бумаге, которую дипломатические представители цивилизованных стран подписывают в тиши швейцарских дворцов, где после подписания документов обязательно подается шампанское и все чувствуют себя творцами истории. А вот ворвись в момент подписания в зал террорист, поставь дипломатов к стенке и задай им вопрос о том, в какой мере им в данной ситуации понравятся не разрывные, а обычные, признанные конвенцией "законными" пули, не надо быть провидцем, чтобы узнать, каким окажется ответ.

Поэтому, уводя группу в рейд, Полуян знал, что неизбежно снимет с себя обязанность подчиняться любым законам, когда речь пойдет о жизни подчиненных и его собственной.

Когда он служил в армии, решение послать его на смерть неоспоримо принадлежало людям, которые сами принимают законы, возносящие их над обществом и обязывающие других их исполнять. Тут уж ничего не поделаешь. Это только в пору дикости племенной вождь Тумба-Юмба с поднятой над головой дубиной первым бросался на врагов рода, увлекая за собой своих соплеменников. В условиях развитой цивилизации президенты, сенаторы, парламентарии только указывают, кто должен бросаться в пекло сражения и умирать, а сами они, охраняемые законами, чтобы их не заставили идти на смерть впереди других во главе подчиненного их власти войска, прячутся за спинами мощной охраны, сытно подкармливаемой и хорошо оплачиваемой.

Реально оценивая свою армейскую службу и не желая обманывать самого себя, Полуян всегда считал, что он сам и его подчиненные всего лишь недорогой инструментарий для осуществления кровавой части государственной политики. Инструментарий, который в случае поломки или уничтожения легко заменить на новый. Умрет ли он или нет, погибнут его товарищи или вернуться - это ни в коей мере не беспокоило тех, кто сидит в Кремле и верит в свое право повелевать другими. Какой-то чиновник пробежит сводку потерь и на уголке бумаги напишет: "В архив", а затем, возможно, подвинет к себе другой, более интересный и близкий его сердцу документ - ведомость на получение заработной платы.

Спорить со сложившимися в обществе порядками Полуян никогда не собирался. Он прекрасно понимал, что все это будет бесполезным. Он знал Россия не исключение и весь мир свою военную мощь основывает на принципах показного миролюбия и гуманизма, а также на праве властей посылать на смерть своих сограждан.

Больше того, Полуян понимал, что кому-кому, а ему протестовать против сложившихся порядков глупо: он был военным-профессионалом и другого применения своим способностям и знаниям, кроме как воевать, вряд ли сумел найти. Поэтому, заключив контракт на проведение глубокого рейда, он исключил из своей морали понятие "законы войны".

Вот перед ним стояли четверо моджахедов, бойцов ислама, выступивших участниками священной войны против неверных. На их лицах - хмурых, посеревших от страха, не читалось радости от перспективы скорой встречи с Аллахом. Он видел, как у бледного худолицего паренька помокрела левая штанина камуфлированных брюк. От испуга он не сумел совладать со строптивым мочевым пузырем. Он заметил, что у боевика с бородой, тронутой проседью, дергается щека. Он представлял с какой радостью, с торжеством и азартом, доведись такая возможность, боевики его самого испластали ножами, причем резали бы долго, чтобы продлить мучения. Но в то же время Полуян сознавал, что даруй он этим людям жизнь, они сочли бы его дураком и трусом. Они, в полной мере исповедовавшие культ жестокости, относили чужое миролюбие и добросердечие к проявлениям слабости и страха, перед лицом силы, которой они сами себя считали.