Последний солдат Империи - Александр Щелоков

Александр Щелоков

Последний солдат Империи

«Силуэт американского авианосца замаячил на горизонте под вечер. Капрал Курода долго разглядывал в бинокль незнакомый корабль с огромной палубой и скошенной на бок трубой. Даже на большом расстоянии чувствовалось, какая это на самом деле громада. Однако ни страха, ни удивления Курода не испытал. Лишь озабоченно подумал, что завтра янки начнут высадку десанта, и ему, Куроде, придется их встретить, как подобает солдату. В то, что янки пошлют десант к берегу ночью, капрал не верил. Он хорошо знал — в темноте эти вояки рисковать не станут.

Устроившись на камнях Лысой скалы, прогретой за день солнцем, Курода заснул. Пробудившись посреди ночи он еще раз оглядел в бинокль корабль противника и удивился, что тот застыл в океане, обозначив себя стояночными огнями. Для военного корабля это было по меньшей мере непростительной беспечностью, но янки есть янки и от них всегда можно ожидать чего угодно. Курода прислушался к равномерному шелесту волн, убедился, что на берегу ничего не происходит, и снова крепко уснул.

Едва забрезжил рассвет, капрал занялся делом. На Лысой скале он установил два пулемета, разнеся их друг от друга на двадцать шагов. Закрепил оружие камнями, приладил к спусковым крючкам шнурки, пропустил их через вбитые в камень колышки. Теперь, потянув за поводки, он мог заставить стрелять оба пулемета, не приближаясь к ним. Сам Курода расположился посередине позиции.

Низкорослый, скроенный грубо и прочно, он походил на колоду, узкую снизу и широкую поверху. У него было круглое, будто очерченное циркулем лицо с приплюснутым широким носом, узким ртом и тяжелой нижней челюстью. Немигающие глаза глядели на мир внимательно, словно постоянно прицеливались. Медлительные, хорошо выверенные движения капрала маскировали его способность бросаться вперед с силой и скоростью разжимающейся пружины. В нем жила постоянная настороженность, которая не ослабевала даже во сне.

Рядом с собой — справа и слева — Курода положил два пистолета-пулемета Томпсона с постоянным прицелом и свою любимую винтовку — «арисаку». Предстоявший бой капрала нисколько не страшил. Он слишком хорошо знал противника. Высадившись на берег янки остановятся, едва попадут под обстрел. Эти вояки не умеют идти напролом. Они обязательно вызовут авиацию. Начнется бомбежка. Это, конечно, похуже атаки морской пехоты, но и бомбежку Курода готов был пережить. Кое-какой опыт у него уже имелся. Как никак капрал уже пятнадцать лет держал на этих камнях оборону.

На тропический остров Кулатан девять солдат японской императорской армии под командованием капрала Куроды высадили с эсминца «Ивадзима» в июне сорок третьего года. Покрытый густым лесом остров был необитаем, и командование решило разместить здесь пост раннего оповещения флота о появлении американских самолетов. Спустя полгода с проходившего мимо транспорта «Ниссио-мару» на Кулатан забросили запас провианта и боеприпасов.

То был последний контакт Куроды с соотечественниками. Дальше он и его солдаты продолжали войну сами.

Первым погиб рядовой Цугумиси. Его укусила в ногу лесная змея. Солдаты — неотесанная деревенщина — восприняли случившееся как предвестье беды и упали духом. Курода сам решил расправиться со змеей, чтобы дать подчиненным урок мужества. Два дня он сидел на поляне, где аспид настиг Цугумиси. Змея появилась внезапно. Поначалу слегка дрогнули лезвия сочной осоки на краю болота. Потом зашелестела сухая трава. Курода напрягся, зажав в руке, обмотанной полотенцем, штык, снятый с винтовки. На поляну, легко скользнув по земле, выползла гадюка огромных размеров. Обдери с такой кожу и можно сшить прекрасный пояс на брюхо среднего по весу борца сумо. Черное тело змеи, перехваченное желтоватыми опоясками, маслянисто играло мускулами. Заметив противника, змея мгновенно свернулась в кольцо, высоко подняла голову, отчего та стала похожа на ладонь человека, готовую к тычку.

Курода шевельнул левой рукой, отвлекая внимание гада, и когда голова качнулась влево, он молниеносным ударом штыка рассек змею пополам.

Изрезанное на части пресмыкающееся солдаты поджарили на костре и съели. Казалось, все несчастья отведены. Однако в течение месяца один за другим от лихорадки умерли рядовые Комуро и Наганари. В отделении осталось шестеро, не считая командира.

В один из дней марта сорок пятого года ближе к вечеру на Кулатан высадился американский десант — тридцать пять морских пехотинцев с двумя офицерами. Вдали у самого горизонта маячили силуэты крейсера и двух эсминцев. Что собирались делать на Кулатане янки Куроде не было ясно. По всему казалось, что они не знают о присутствии японцев на острове.

Десантники держались на берегу без всякой осторожности. Они вытаскивали из тупоносых катеров тяжелые ящики, гоготали, громко орали и переругивались. Курода в душе негодовал — ему предстояло вступить в бой не с организованным подразделением, а с табором наемных уборщиков кукурузы. Тьфу!

Натянув на пляже тенты, закутавшись в противомоскитные сетки, янки устроились на ночевку. Их покой охраняли два часовых.

Курода наблюдал за поведением врагов с нескрываемым презрением. Ишивата и Такеда — ловкие парни — бесшумно сняли охрану. Остальное не составляло труда. В ту ночь пировали ножи. Бесшумные, острые, злые. Всех, кто высадился на берег, перерезали одного за другим.

Той же ночью солдаты Куроды перетаскали трупы и побросали их со скалы в Голубую бухту. Тенты сняли. Захваченный провиант и оружие перенесли в джунгли.

На Лысой скале напротив песчаной косы Курода поставил сразу три пулемета, прибавив к одному своему два новых, захваченных у янки. Приготовившись, стали ждать.

К полудню, не получив сигналов от десанта, командир эскадры выслал к острову катер. С него на берег сошли три солдата. Они сиротливо бродили по пляжу, изучая место, где еще вчера вечером располагался десант. Ничего, что могло бы рассказать о случившемся, не обнаружили. По команде офицера с катера высадился взвод морской пехоты. Янки развернулись цепью и двинулись в глубину острова. И вот тогда по ним ударили пулеметы…

С места боя невредимым ушел только катер. А час спустя над островом появились американские самолеты. Они шли густыми волнами — одно звено за другим — как на полигонных учениях. Над какой-то невидимой линией строй распадался, и машины, ревя моторами, поодиночке устремлялись к земле, роняли на нее смертоносный груз. Воздух стонал от грохота взрывов. Тяжелые удары осыпали землю каменным дождем, рвали барабанные перепонки. Оранжевые вспышки слепили глаза. Остров сотрясался до основания. Трещали заросли бамбука. А самолеты все шли и шли…

В тот день погибли Кабаяси, Нагата, Ишивата, Такеда, Масасиге. Остались в живых только двое — капрал Курода и рядовой Хацуми. После бомбежки, собрав американское оружие, оба снова залегли на Лысой скале. Они были готовы встретить янки огнем, но те новых попыток высадиться не предпринимали. К вечеру корабли растаяли в океане, и над островом снова воцарилась тишина.

Два года спустя Хацуми умер. Он ушел проверить рыбацкую снасть и не вернулся. Курода отправился на поиски и обнаружил солдата. Он сидел у большого камня на самом берегу океана. Безвольно опустившиеся плечи, руки, разбросанные в стороны, полуоткрытый рот без слов говорили — товарищ умер. Просто так, от старости. Ему шел пятьдесят первый год, и он отбыл в страну предков безболезненно, тихо.

Капрал остался на острове один…»

Полковник Юрий Михайлович Лялин шагал по ковровой дорожке коридора вдоль ряда тяжелых, наглухо закрытых дверей. Шагал бодрым легким шагом хозяина, который осматривает только что купленную недвижимость. Энергичный, полный здоровья, силы и уверенности, он уже знал: только считанные дни отделяют его от солидной должности, которая позволит обрести огромную власть над одним из направлений советской военной разведки.

В большом таинственном доме, о котором даже хорошо осведомленные офицеры, отдавшие многие годы армейской службе, знают лишь понаслышке, Лялин не был новичком. Он ориентировался здесь не только в расположении коридоров, но и в хитросплетениях личных и служебных отношений, которые связывали и разделяли сотрудников могущественной конторы. Именно в этом здании он начинал службу еще не Юрием Михайловичем, а лейтенантом Юриком, как его ласково называли уже ушедшие в прошлое полковники и генералы.

Юрик обладал немалыми талантами. Он, например, с детства понял, что живет в мире, где процветает тот, кто умеет доставать. В их доме слово «купить» почти не звучало. Папа — полковник интендантской службы — сделал карьеру на том, что умел доставать все. Он обеспечивал мыслимыми и немыслимыми благами своего генерала во всех случаях, когда возникала необходимость. А необходимость возникала почти ежедневно. То требовалась свежая байкальская рыбка командующему армией, то дубленка жене начальника штаба военного округа, то норковые шкурки на шубу теще маршала из Москвы, то заграничная кафельная плитка для отделки сортира любовнице заместителя начальника управления кадров. И все это Лялин старший доставал мигом, без промедления и разговоров. Его старания в конце концов окупились сторицей. Командарма перевели в Москву в министерство, где как оказалось, также требовалось что-то доставать, причем в объемах больших, чем раньше. Поэтому верного полковника без проволочек перетянули в столицу. Издавна говорят, что город Ростов — отец, Одесса — мама, Чита — едрена мать. Так вот, попасть из Читы в первопрестольную — это не халам-балам! Смешнее всего, что контора, в которую приписали Лялина-старшего оказалась прямо на Красной площади, напротив Спасской башни Кремля, чем новоиспеченный генерал страшно гордился.