Шаг в палеолит - Сергей Николаевич Быков

с застёжками в виде пуговиц. На такой ассортимент я мог обобрать всё племя до нитки, если бы они у них были. Но мне нужно только соль, хорошие шкуры и кожи. Ну и от бивня не отказался бы…

Из бивня мамонта вырезано Копьё вождя. Полуметровый широкий наконечник с завитушками и прорезными узорами насажен на резное же древко, покрытое простеньким лаком. В целом смотрится красиво, но… как я и обещал, мало функционально. Грешным делом, подумал, что Хатак и себе захочет такое, но старому охотнику такой выпендрёж оказался не нужен. Взяв за образец мой клевец, он сделал себе воистину убойную штуку. Тяжёлая, граммов пятьсот, ударная часть, стилизованная с большой экспрессией под голову цапли, была надета на вязовую рукоять, обмотанную плетёным шнуром из крапивного волокна и покрытую несколькими слоями лака.

При проверке Хатак, казалось, обманчиво лёгким ударом пробил череп лошади, добытой на недавней охоте. Ударить таким клевцом человека нужно только раз! Пятнадцатисантиметровая рабочая часть гарантированно отправит на тот свет любого. Он и мне такой подогнал. Пришлось в ответ, так сказать, от нашего стола – вашему столу, сделать ему всё из того же бивня пальцатую цепуру с медальоном. Сама цепь – из овальных бляшек с прорезным геометрическим орнаментом, а медальон – в виде оскаленной морды саблезуба. Хатак был в отпаде, снял все свои старые ожерелья из когтей и зубов и повесил их на столб в землянке. Теперь ходил только в этой цепи.

Третьей с нами идёт Соле. Конечно, и её брату, и Хвату хотелось покрасоваться в племени, но я сказал: рано! Они и увяли.

Соле! Эта огневолосая зеленоглазка за год на отличных харчах, в тепле и ласке, при правильной физической нагрузке из девочки-подростка стремительно трансформировалась в юную девушку. Похорошела, вытянулась, даже шнуровочку кое в каких местах на одёжке пришлось подраспустить. Чистенькая, сияющая, и если разбивать сердца мужчин ей пока ещё рано, то своим прикидом она убьёт если не всю, то половину женского состава племени точно. В общем-то, как модель а-ля «Каменный век» я её и беру, помимо одежды на ней будет висеть целая выставка «Последний писк неолита». Серьги, резные крупные бусы, резные кольца на пальцах, плетёный ремешок с подвесками на поясе, гребень, заколки в волосах, фибулы. Как только всё это разглядят женщины, у мужчин племени Правильных Людей настанут «весёлые времена».

Кстати, то, что на обильной и разнообразной еде брат с сестрой пошли в рост, неудивительно, но и Хатак весьма преобразился. Мягкая пища, супы, каши, варёные и свежие овощи. И вот уже старый Хатак выглядит не таким уж и старым. Да, морщины никуда не делись, и зубов не прибавилось, и волосы по-прежнему седые, но… Хатак стал гораздо бодрей, резче. Его лицо часто посещает довольная улыбка. И уже видно, что ему не шестьдесят, а слегка за сорок. И если, извините за анатомизм, ему не будет поддувать в задницу морозным сквознячком, если у него будут сухие ноги и он не будет дышать угарным газом возле костра, ютясь в тесной яранге, то вполне может прожить ещё многие годы. На таких-то деликатесах.

Через три дня, как и предрекал Хатак, явились гонцы сообщить, что племя уже стоит на переправе и Острый Рог ждёт в гости Великого шамана. Пришёл Молодой, что неудивительно, а также ещё четверо охотников, одним из которых был Батор. Значит, всё-таки выжил, и даже встал на ноги. Красавчик!

Хатак был искренне рад видеть Батора, он часто поминал его в своих разговорах, хвалил как охотника и тепло отзывался как о человеке. Даже сдержанно одобрял, как тот мечет дротики. Это Хатак-то, у которого кто не косорукий, тот косоглазый, а остальные и то и другое одновременно. И очень сожалел, что его нет с нами. Я даже однажды поинтересовался, может, Батор – сын Хатака? Старый долго смотрел в огонь и ответил, что был бы счастлив этому, но он не знает. И да, отцам необходимо знать своих детей! Теперь, после долгого общения со мной, он это отчётливо понимает.

Чтобы в будущем избежать лишнего геморроя с праздношатающимися аборигенами там, где мы живём и работаем, я велел ставить лагерь наверху, на одной из полян, расположенной недалеко от обрыва. И приглашать в нашу зону проживания не больше, чем по два человека зараз. Подстраховался на будущее: и чтобы поговорить с потенциально нашими людьми без лишних ушей, и показать им можно чуть больше, чем остальным, да и вообще…

В результате все пришлые по очереди побывали у нас в гостях, поохали, поахали. Уж не знаю, кто из них стучит шаману, а кто вождю, но на ночь у нас остались Молодой и Батор. И если Батор приглядывался с неким непониманием, того ли он перед собой видит, то Молодой первое время вообще смотрел на меня, открыв рот и вытаращив глаза. Он-то, в отличие от Батора, общался со мной гораздо дольше и плотнее и не заметить странностей в моём облике не мог. Было осмелился спросить, а я ему так подмигнул, что у него все вопросы в горле и застряли.

Молодой – и есть Молодой. Хороший парень, но и только. Поэтому был сдан на попечение Хвату. А вот с Батором у нас состоялся обстоятельный разговор.

Уход Хатака не улучшил климат в племени. Если раньше дурацкие закидоны шамана и вождя ещё как-то удавалось сгладить группе авторитетных охотников во главе с Хатаком, то теперь всё стало только хуже, так как у них появилось сильное недовольство друг другом. На Осенней охоте вождь зажёг в стойбище костёр огнём из руки, все в шоке, а шамана чуть кондрашка не хватила. В ответ он грозился призвать духа Чёрной воды и всем всё показать. Народ выжидает. Но ничего хорошего, как думает Батор, не будет. А ещё никто не сомневался, что мы все не пережили зиму. Три охотника, один из которых старый, другой молодой, да двое детей… Какой бы я ни был могучий шаман, шансов у нас не было. Острый Рог так и сказал своим людям, при всех, не стесняясь, чтобы они принесли всё, что от нас осталось. Но Батор верил, нет, знал: мы все живы.

– Кгм… – как всегда очень содержательно прокомментировал Хатак.

Я ясно видел, что Батор хочет, но никак не может начать важный для себя разговор.

– Великий шаман Горький Камень, – решился наконец он. – Я давно хотел поблагодарить за то, что ты спас мне жизнь.

– Батор, – прервал я его, – поверь, моей заслуги тут нет: если пациент хочет жить, никакой доктор не поможет.

Батор недоуменно воззрился на меня,