Наизнанку (СИ) - Медведева Евсения

— Наскалов! Ты, что тут забыл? — как только я вышел из салона, правую руку крепко сжали, заводя за спину. — Ты же знаешь, что тебя здесь ищут!

— Знаю, Акир, знаю… Поэтому ты должен мне помочь, и я свалю.

— Как ты въехал в страну? — парень отпустил мой локоть и отпрыгнул к забору, прислонившись лбом к желтому пыльному камню. Он морщился и с силой растирал морщинистый лоб. — Ты в розыске уже три года.

— Через Пакистан. — улыбнулся, рассматривая друга. На нем была длинная светлая рубаха, коричневая жилетка, светлые шаровары и тюрбан на голове.

— Олег, у меня осталось мало людей, способных помочь в твоем деле…

— Акир, мне нужна другая помощь. Нужно найти того, кто продал фуру «кайфы». Я видел упаковку, фирменный узел Халика. Только он так скрупулезно завязывает подобные узлы бечевкой, с вкраплениями сухих стеблей мака.

— Сколько? — перебил парень, округлив глаза.

— Фуру. Я дошел до Кабула, все нити идут отсюда. Хотя его плантации находятся на юге.

— Черт! — выругался парень, а потом задрал голову к небу и стал что-то нашептывать, быстро перебирая в руках деревянные четки. — Халик давно захватил рынки Кабула, задавив всех, кто мог более-менее конкурировать. Подкупил деревни. Люди, находящиеся на грани бедности, сдавали полиции плантации конкурентов, после чего их выжигали дотла.

— Это все знаю, Акир. Ты мне скажи, как выйти на тех, кто купил. Я приехал не для того, чтобы перекраивать рынок опиата, я здесь, чтоб найти того, кто ввез это в мой город.

— Твой? — парень скинул тюрбан и взъерошил черные волосы. — Как только Халик узнает, что ты снова здесь, то ты уже ничего не сможешь сделать для своего города. Я думал, что ты умнее, что не вернешься, тем более один…

— Сведи меня с Халиком, — я закурил, делая глубокие затяжки. Горячий густой дым заполнил мои легкие. Кабул не тот город, где можно вычислить людей, фамилии, лица, только просматривая городские камеры, потому что их тут нет. Фура пересекла границы нескольких стран, и ни на одной камере я не нашел лиц. Шестерку в панаме я нашел уже давно. Клим работал шофером у Моисея, пока Козырев не привел своего родственника. Собственно, после этого Козыря и убрали. Но компания, с кем был Клим, остается для меня главной целью. Узнаю компанию— пойму на кого они работают. Пойму на кого они работают — пущу на корм собакам. Он станет первым. Первым и долгожданным…

— Я помогу, а ты вывезешь мою семью в Индию…

Глава 24

Яна

Рано радовалась выпавшему снегу. Земля, как по волшебству, сбросила белоснежный, почти свадебный наряд, облачившись в траурное одеяние из грязи. Собственно, все это настолько сильно гармонировало с моим душевным настроением, что становилось еще грустнее. Деревья зябко покачивались на ветру, размахивая уродливыми голыми ветками. Центральный проспект опустел. Люди старались не выходить из дома в такую погоду. Для нашей широты отсутствие снега в середине декабря — это что-то страшное, потому что морозы приходят как по расписанию — в ноябре. Они медленно осваиваются, наслаждаясь победой над «плаксивой» осенью, постепенно усиливая давление на еще хранящих тепло лета прохожих. Ветер зверствовал, показывая свою власть над нами, он резко врезался в девичьи фигурки, стараясь сбить их с ног, словно играя прохожими в боулинг. Но мы привыкли и к серому дождливому лету, лишающему нас хоть капли тепла, и к холодным ночам, морозным зимам, и растянутым, слякотным вёснам.

— Моисеева, ты хочешь промечтать еще одну пару? Я не узнаю тебя в последнее время. Сессия на носу, а ты часами смотришь в окно, будто видишь то, чего не видим мы. — Валентина Ефимовна сняла узкие очки, машинально прикусив металлическую дужку.

— Простите… — смахнув так и неоткрытые тетради с парты в сумку, выскочила в коридор и побежала в гардеробную.

Конечно, видела! Сияющая зеркальной поверхностью высотка на противоположной стороне городской плотины притягивала все мое внимание. Если аудитория, где проходила пара, находилась на стороне с видом на это строение, то стараться вслушиваться в монотонное повествование преподавателя было бессмысленно. Прошло так много времени. Слишком много. Две недели. Я не видела его две долбанные недели, а меня уже скручивало от грусти и тоски. Мечтала отмотать время вспять, только бы не сказать тех ужасных слов. До сих пор отчетливо помню вспышку гнева в его глазах, а в ушах стоит тихий шорох босых ног по паркету. Я даже не посмотрела ему вслед, не насытилась идеально очерченной спиной. От одного только воспоминания о его обнаженном торсе стало душно. Горло сжало тисками, а легкие начинали гореть, отчего каждый вдох становился мукой. Не думала, что он смог так глубоко засесть в моем сердце. Да при чем тут сердце? Казалось, что каждый орган кровоточил от тоски.

Так сильно захотелось выбежать на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Крашеные в нездоровый бежевый оттенок стены давили, вызывая ставшую привычной мигрень. Боли стали посещать все чаще, усиливаясь по вечерам, когда дом замирал в тишине, где властвовал лишь стук моего одинокого сердца. Не радовало даже то, что отец перестал пропадать на работе, засев в своем домашнем кабинете. Не радовал Снежок, заметно подросший за эти две недели, да даже малиновый диван перестал поднимать настроение.

Схватив шубу, затормозила у дверей, посмотрев на огромный циферблат электронных часов в фойе университета. Куранов приедет только через час. Мы договорились, что он доверяет мне, а я не подставляю его, предупреждая о своих передвижениях заранее. Но сейчас мне было просто необходимо сбежать отсюда.

— Моисеева! — знакомый голос за спиной выдернул из неясных мыслей. В последнее время ясности в моей жизни совершенно не хватало.

— Привет, Марат! — увидев школьного друга, стала размахивать рукой, пробиваясь сквозь толпы студентов, спешащих перекурить перед парой.

— Ну, ты краса… — он схватил за руку и стал вращать, разглядывая, как экспонат в картинной галерее. — С каждым днем становишься все краше!

— Ладно тебе!

— Ты же помнишь, я никогда не вру!

— Ага, никогда не врал, когда прятался от Наськи в мужском туалете, тиская молоденькую практикантку английского, или не врал, притворяясь больным, когда мы всем классом шли на субботник…

— Хватит…. А то я получаюсь каким-то злодеем.

— А ты хороший? Белый и пушистый?

— Ага, — он дернул меня, выхватывая стиснутую в руках шубку. — Ты снова учишься? Решила освоить все профессии мира?

— Да, — я повернулась спиной, просовывая руки в рукава шубы. — Решила попробовать себя в детской психологии, как ты и говорил. Хотя… Если честно, то я очень сомневаюсь, что сделала верный выбор.

— А что так?

— А то, Маратик, что я в своих узлах мыслей разобраться не могу, куда мне к деткам? Да мне вообще к ним нельзя подходить.

— Ян, дети не ждут от тебя психоанализа высшей категории. Им нужна капля понимания и любви. А в тебе этого хоть отбавляй. Знаешь, я приглашаю тебя к себе. — Марат прищурился и полез во внутренний карман пальто.

— Куда? — я резко отшатнулась от друга, пытаясь рассмотреть его мимику.

— Расслабься, ты чего такая запуганная? Я уже два года руковожу детским домом— интернатом. Недалеко отсюда. Мой контингент — детки, вырванные из семей. Так сказать, жертвы гос. системы. А мы им помогаем, показываем, что пьяные матери, обкуренные отцы — не норма. Влияем на еще гибкий детский мозг, чтобы избежать, предупредить повторение сценария, только уже во взрослой жизни детей. Ну, что я тебе объясняю. Присоединяйся, у нас коллектив молодой. Детки от пяти до двенадцати лет. Приходи!

— Даже не знаю… — я сжимала в руке втиснутую визитку.

— Ну, Моисеева! Ты что? Попробуй для начала.

— Хорошо…

Выскочила на улицу, вдохнув ледяной воздух полной грудью, и тут же застыла на месте, наткнувшись на скучающего Куранова. Он стоял, прислонившись к капоту машины, и играл в телефоне.

— Ну… И часто ты освобождаешься раньше? — абсолютно ровный, даже холодный, как декабрьский ветер, голос, не сулил ничего хорошего. Он продолжал быстро перебирать пальцами по широкому экрану смартфона.