Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт Уигглин

— Есть и другое место, — возразила набожным и замогильным шепотом Эмма-Джейн, извлекая из кармана клубок толстых хлопчатых ниток, который всегда был при ней, и начала связывать в гирлянду белые цветы.

— Ну что ты! — отозвалась Ребекка, прибегнув к той удобной теологии, которой она придерживалась. — Ее просто не могли отправить туда, вниз, с этим крошечным ребенком. Кто стал бы там о нем заботиться? Ты же знаешь, на шестой странице Катехизиса говорится, что после смерти дурных людей их единственные спутники — это отец их дьявол и прочие ангелы мрака. Там совсем неподходящее место для воспитания ребенка.

— Ну, где бы и когда бы она ни проснулась, надеюсь, ей не станет известно, что старший мальчик попадет в богадельню. Интересно, где он сейчас?

— В доме миссис Деннет, наверное. Она, кажется, ничуточки не огорчилась, правда?

— Правда, но я думаю, она просто устала сидеть по ночам и ухаживать за чужой. Мама тоже не огорчилась, когда дедушка Перкинс умер; как она могла огорчиться, если он все время был такой сердитый, да и кормить его приходилось с ложки, как ребенка?.. Почему ты снова плачешь, Ребекка?

— Ах, я не знаю, не могу сказать, Эмма-Джейн! Но только я не хотела бы умереть вот так — чтобы не было никаких похорон и никто не жалел обо мне! Я просто не вынесла бы этого!

— Я тоже, — сочувственно кивнула Эмма-Джейн. — Но, может быть, если мы будем действительно хорошими и умрем молодыми, прежде чем нас придется кормить с ложки, то люди будут огорчены… Хорошо бы, ты сочинила для нее какой-нибудь стишок, как тогда, когда умерла канарейка Элис Робинсон, — только, конечно, еще лучше, чем тот. Что-нибудь вроде тех, что ты читаешь мне иногда из твоей Книги Мыслей.

— Я могла бы сочинить, и довольно легко! — воскликнула Ребекка, отчасти утешенная мыслью о том, что ее стихотворческий дар может как-то пригодиться в таких чрезвычайных обстоятельствах. — Хотя не знаю, не будет ли это дерзостью. Меня всегда смущает вопрос, как именно попадают люди на Небеса, когда их похоронят. Я этого совершенно не понимаю. Но ведь мы хотим положить листок со стихами на нее, и что, если этот листок тоже пойдет с ней на Небеса? И как я могу написать что-нибудь настолько хорошее, чтобы это можно было прочесть вслух на Небесах?

— Маленький листок бумаги не сможет попасть на Небеса, — уверенно заявила Эмма-Джейн. — Он был бы весь разорван в клочья и сгорел бы. Да и никто не знает, умеют ли ангелы читать написанное от руки.

— Ну, они, должно быть, образованные, как мы, а то и больше, — возразила Ребекка. — Я думаю, что они не просто мертвые люди, а иначе почему они с крыльями? Но я все-таки пойду и напишу что-нибудь, пока ты доделываешь гирлянду. Как это хорошо, что ты всегда носишь с собой нитки, а я карандаш.

Через пятнадцать или двадцать минут она вернулась с несколькими строчками, написанными на клочке оберточной бумаги, и, остановившись возле Эммы-Джейн, приготовилась прочесть их вслух.

— Вышло не очень хорошо. Я боялась, что не успею закончить раньше, чем вернется твой отец. А первые строки звучат точь-в-точь как погребальные гимны в церковной книжке. Я не могла назвать ее в стихе прямо — Салли Уинслоу, ведь я не знала ее при жизни, так что я решила написать так, будто у нее есть друзья и это они горюют о ней.

Земной ее закончен путь,И скорбь в сердцах друзей.Господь наш, милосерден будь!Грехи прости Ты ей!Дай об утрате мужу знатьВ далекой стороне.Пришли его, Господь, отдатьПоследний долг жене.И не забудь, Господь, сирот.Яви любовь ТвоюТому, что на земле живет,Тому, что с ней в раю.

— Совершенно великолепные стихи! — воскликнула Эмма-Джейн, с жаром целуя Ребекку. — Девочки умнее тебя не найти во всем штате Мэн! Звучит прямо как молитва священника. Вот бы нам с тобой скопить денег и купить печатный станок. Тогда я научилась бы печатать и печатала все, что ты пишешь, и мы стали бы компаньонами, как папа и Билл Мозес. Ты напишешь под ним свое имя, так же как мы подписываем наши школьные сочинения?

— Нет, — сдержанно отозвалась Ребекка, — конечно, не подпишу, не зная, ни куда оно пойдет, ни кто его прочитает. Я просто спрячу его в цветах гирлянды, и кто бы его ни нашел, догадается, что здесь не было ни священника, ни пения, ни надгробного камня — ничего и кто-то просто сделал что мог.

Усталая мать с «крошечным ребеночком» на руке лежала на длинном верстаке, завершив свое земное странствие, и, когда Ребекка тихонько вошла и положила гирлянду цветов вдоль края грубой доски, смерть вдруг приняла более кроткий и милосердный вид. То были лишь сочувствие и интуиция ребенка, но они помогли смягчить суровость горестного момента, и бедная, «сумасбродная» Салли Уинслоу в обрамлении маргариток выглядела так, словно недружелюбному миру все же ее немного не хватает, а крошечный ребеночек, чье сердце замерло, едва научившись биться, крошечный ребеночек с букетиком лютиков Эммы-Джейн в маленьком сморщенном кулачке, улыбался так, словно его любили, и ждали, и оплакивали.

— Мы сделали все, что можно было сделать без священника, — прошептала Ребекка. — Мы могли бы еще спеть «Бог вечно благ» из нашего сборника песен для воскресной школы, но я боюсь, кто-нибудь услышит, как мы поем, и подумает, что нам хорошо и весело… Что это?

Странные звуки нарушили тишину: гуканье, зевок, веселый короткий крик. Девочки побежали туда, откуда доносились звуки. Там, в зарослях золотарника, на старом пальто лежал малыш, только что пробудившийся от освежающей дремы.

— Это другой ребенок — тот, о котором говорила миссис Деннет! — догадалась Эмма-Джейн.

— Ну не прелесть ли? — воскликнула Ребекка. — Иди скорее ко мне! — И она раскрыла объятия.

Ребенок с трудом встал на ножки и, покачиваясь, заковылял в сторону тепло приветствующих его голоса и глаз. Ребекка чувствовала себя матерью; ее материнский инстинкт развился в большой семье, где она была второй по старшинству, и хотя она всегда соглашалась с тем, что на Солнечном Ручье детишек было, пожалуй, многовато, но тем не менее — слышала она эту японскую пословицу или нет — с готовностью поддержала бы выраженное в ней мнение: «Где пришел на свет — в горах или в поле, ничего не значит; более чем сокровище в тысячу ryo[47] ценен ребенок».

— Милый! — заворковала она, схватив и подняв ребенка. — Ты прямо настоящий Джек-тыковка.[48]

Мальчик был одет в очень свободное и пышное платьице из желтого полотна. Волосы у него были такие золотистые, глянцевитые, блестящие, что он действительно напоминал хорошую гладкую тыкву. К тому же у него были большие смеющиеся голубые глаза, аккуратный прямой маленький носик и аккуратный прямой маленький ротик с несколькими аккуратными маленькими зубками, которые были очень хорошо видны в улыбке, и в целом сравнение, предложенное Ребеккой, было не так уж неуместно.

— Ax, Эмма-Джейн! Разве он не слишком милый, чтобы везти его в богадельню? Если бы мы только были замужем, то могли бы оставить его у себя и никому ничего не говорить, и никто не знал бы, что он не наш! Теперь, когда Симпсоны уехали, в Риверборо нет ни одного ребеночка, а в Эджвуде только один. Так досадно, но я ничего не могу поделать; помнишь, тетя Миранда не позволила мне взять малышку Симпсонов даже только на одно дождливое воскресенье?

— Моя мама тоже не возьмет его — бесполезно и просить. Она почти каждый день говорит, как она рада, что мы с братом выросли, и благодарит Бога за то, что нас у нее только двое.

— Миссис Мизерв слишком нервная, — продолжила Ребекка, перебирая по очереди дома поселка, — а миссис Робинсон слишком любит порядок.

— Люди, как кажется, любят только своих собственных малышей, — заметила Эмма-Джейн.

— Ну, мне этого не понять, — ответила Ребекка. — Я считаю, что ребенок есть ребенок, чей бы он ни был!.. В понедельник возвращается мисс Дирборн; не захочет ли она взять его? Ей все равно нечего делать, пока каникулы, а мы могли бы все время одалживать его у нее!

— Я думаю, это показалось бы всем не очень учтивым, если бы молодая леди, которая, как мисс Дирборн, «обедает по кругу»,[49] носила с собой еще и ребенка, — с неодобрением отозвалась Эмма-Джейн.

— Наверное, ты права, — уныло согласилась Ребекка, — но мне кажется, что, если у нас в Риверборо нет никаких… никаких… личных младенцев, нам следовало бы завести одного для всего поселка, и все участвовали бы в его воспитании. Есть же у нас для всех здание управления, фонарные столбы и водопровод… Все распределено так неравномерно! Один дом, как мой на Солнечном Ручье, переполнен детьми, а в другом — пусто! Единственным способом распределить их правильно было бы разрешить, чтобы все дети, какие есть, принадлежали всем взрослым, какие есть, — ну, просто поделить их на всех — понимаешь? — если хватит… Ах, идея! Как ты думаешь, не возьмет ли его тетя Сара Кобб? Она часто носит цветы на кладбище и однажды брала меня с собой. Там стоит мраморный крест, а на нем надпись: «Священной памяти Сары-Эллен, любимой дочери Джеримайи и Сары Кобб, скончавшейся в возрасте семнадцати месяцев». Да ведь это еще одна причина, чтобы тетя Сара взяла этого малыша! Миссис Деннет говорит, что ему семнадцать месяцев… На Солнечном Ручье без меня осталось пятеро, но, если бы только наша ферма была поближе к Риверборо, как охотно мама взяла бы еще одного!