Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт Уигглин

— Ты должна поехать немедленно, — сказала Орилия, приподнимаясь на подушках. — Даже если бы мне грозило умереть, пока тебя не будет здесь, я все равно сказала бы то же самое. Твои тетки сделали для тебя все — больше, чем я смогла бы сделать для тебя, — и теперь твоя очередь проявить любовь и выказать благодарность. Доктор говорит, что мое положение неопасно, и я сама чувствую, что это так. Дженни справится как-нибудь одна, если Ханна будет заходить к нам раз в день.

— Но, мама, я не могу поехать! Кто будет поворачивать тебя в постели? — воскликнула Ребекка. Она ходила взад и вперед по комнате, в смятении ломая руки.

— Не имеет значения, перевернут ли меня, — заявила Орилия стоически. — Если у женщины в моем возрасте и к тому же матери семейства не хватает ума, чтобы не свалиться со стога, она должна страдать. Иди, надень черное платье и собери саквояж. Я многое дала бы, чтобы самой отправиться на похороны сестры и доказать, что я забыла и простила ей все те жестокие слова, которые она говорила мне, пока я была замужем. Ее поступки были лучше ее слов, и она возместила тебе все то, в чем когда-либо согрешила против меня или твоего отца. Ах, Ребекка, — продолжила она дрожащим голосом, — я так хорошо помню то время, когда мы с ней обе были девочками и она гордилась тем, что у меня вьются волосы. А однажды, когда мы были уже девушками, она дала мне надеть свое лучшее голубое муслиновое платье. Это было в тот раз, когда твой отец пригласил меня в первую пару большого марша на рождественских танцах. А потом я узнала, что она думала, будто он собирается пригласить ее.

И Орилия, не выдержав, горько заплакала. Воспоминания смягчили ее сердце и принесли с собой слезы, которых не вызвало само известие о смерти сестры.

На сборы оставался только час. Уилл Мелвилл должен был отвезти Ребекку на поезд в Темперанс и привезти домой из школы Дженни. Он вызвался также нанять какую-нибудь женщину, которая могла бы ночевать на ферме на тот случай, если миссис Рэндл ночью почувствует себя хуже.

Ребекка бегом спустилась вниз с холма, чтобы принести последнее ведро воды из источника. Поднимая ведро из хрустальных глубин и вглядываясь в пламенеющую красоту осеннего пейзажа, она заметила группу землемеров с инструментами. Они делали замеры и прокладывали свои линии, которые пересекали Солнечный Ручей в ее любимом месте, где лежала Зеркальная Заводь, ясная и безмятежная, с желтыми листьями на поверхности воды, такими же яркими, как и искрящийся песок на дне.

Ребекка затаила дыхание. «Время пришло, — подумала она. — Я прощаюсь с Солнечным Ручьем, и золотые ворота, которые почти сомкнулись в тот последний день в Уэйрхеме, теперь закроются навсегда. Прощайте, дорогой ручей, холмы, луга! Вы тоже увидите настоящую жизнь, поэтому будем надеяться и скажем друг другу на прощание:

Друг мой, надейся и жди,Счастье твое впереди».

Уилл Мелвилл тоже видел землемеров и слышал утром на почте в Темперансе о сумме, которую миссис Рэндл предположительно получит от железнодорожной компании. Он был в отличном настроении по случаю собственных значительно улучшившихся перспектив, так как его ферма была расположена таким образом, что ее стоимость благодаря новой железной дороге возрастала. У него также было легче на душе оттого, что семья его жены не будет больше пребывать в страшной нищете у самого его, так сказать, порога. Да и Джона можно было теперь поторопить и поставить во главе семьи на несколько лет раньше, чем ожидалось, так что мужу Ханны приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не засвистеть от радости, пока он вез Ребекку на станцию в Темперанс. Он не мог понять печали на ее лице, молчания и слез, время от времени катившихся по щекам. Ханна всегда отзывалась о своей тете Миранде как о сварливой скупой старухе, которая не станет потерей для мира, когда бы ни решила его покинуть.

— Не унывай, Бекки! — сказал он, когда оставлял ее на станции. — Когда вернешься, твоя мать уже будет сидеть. А потом всей семьей переедете в какой-нибудь хорошенький домик, туда, где ты найдешь работу. Дела больше не будут так плохи, как в прошедшем году. Мы с Ханной так думаем. — И он уехал, чтобы сообщить новости жене.

Адам Ладд находился в здании станции и сразу же подошел к Ребекке, как только она появилась в дверях, совсем не похожая на обычно живую и полную бодрости Ребекку.

— Принцесса печальна в это утро, — сказал он, взяв ее за руку. — Аладдин должен потереть свою волшебную лампу, тогда появится джинн и вмиг осушит эти слезы.

Он говорил весело, думая, что ее огорчения связаны с тем, как обстоят дела на Солнечном Ручье, и был уверен, что может быстро вернуть на ее лицо улыбку, сообщив о продаже фермы и о той значительной сумме, которую получит ее мать. Он собирался также сказать, что, хотя ей придется покинуть дом детства, не стоит грустить, так как это слишком глухое и уединенное место, совсем не подходящее для нее или ее одинокой матери с тремя младшими детьми. Ему казалось, он слышит ее слова так же отчетливо, как если бы они прозвучали вчера: «Ничто не заменит человеку фермы, где он жил в детстве». Ему казалось, он видит забавную маленькую фигурку, сидящую на крыльце в Северном Риверборо, а затем исчезающую в кусте сирени после получения памятного заказа на триста кусков «Пунцового» и «Белоснежного».

Но из нескольких слов он быстро понял, что горе ее иного рода. К глазам ее все время подступали слезы, она была такой рассеянной, такой печальной, что он мог только выразить ей свое сочувствие и попросить позволения посетить в ближайшее время кирпичный дом, чтобы самому увидеть, как идут дела.

Посадив девушку в поезд и попрощавшись, мистер Ладд подумал, что Ребекка, печальная и серьезная в своем горе, была красивее, чем когда-либо прежде, — в высшей степени прекрасной и женственной. Но во время этого недолгого разговора ее глаза оставались все теми же глазами ребенка, в их сияющих глубинах не было знания мира и людей, никаких страстей. Адам свернул от маленькой сельской станции к ближайшему лесу — прогуляться в ожидании своего поезда. Время от времени он присаживался под каким-нибудь деревом — подумать, помечтать, взглянуть вверх на великолепие листвы. У него было с собой купленное для Ребекки новое издание сказок «Тысяча и одна ночь», эта новая книжка должна была заменить потрепанную старую — источник стольких радостей в дни ее детства, но, встретив Ребекку в такой неудачный момент, он по рассеянности унес книгу с собой. Сидя под деревом, Адам лениво переворачивал страницы, пока не дошел до истории о волшебной лампе Аладдина, и неожиданно, несмотря на то что ему было уже тридцать четыре года, старая сказка очаровала его так же, как в те дни детства, когда была прочитана впервые. Были там некоторые абзацы, что особенно привлекли взгляд и приковали внимание, — абзацы эти хотелось читать и перечитывать, в них открылись новые, неизвестные прежде прелесть и значение. Это были странно звучавшие теперь отрывки, рассказывавшие о том, как изменилась жизнь некогда бедного Аладдина, ставшего обладателем чудесных сокровищ, и другие, где описывались красота и обаяние дочери султана, принцессы Бадр-аль-Будур.

Не только те, кто знал Аладдина, когда он в лохмотьях играл на улицах с мальчишками, не узнавали его теперь; даже те, кто видел его совсем недавно, едва узнавали, так сильно изменились его черты. Таково было действие лампы, которая постепенно изменяла того, кто обладал ею, и придавала ему совершенства, соответствующие высокому положению, достигнутому им с ее помощью…

Принцесса была прекраснейшей брюнеткой на свете. Глаза ее были большими, живыми, сверкающими, ее внешность — приятной и скромной, нос — правильной формы, рот маленький, губы пунцово-красные и чарующие своей симметрией — словом, все черты ее лица были совершенно безупречны. Неудивительно поэтому, что Аладдин, никогда не видевший подобных прелестей и чуждый им, был ослеплен. Вдобавок ко всем этим совершенствам Принцесса обладала такой стройной фигурой, держалась так величественно, что одного ее вида было достаточно, чтобы внушить уважение.

— Обожаемая Принцесса. — сказал Аладдин, приблизившись и с почтением приветствуя ее, — если я имел несчастье вызвать ваше неудовольствие моим дерзким желанием завладеть таким прелестным существом, то я должен сказать, что вам следует винить в этом ваши яркие глаза и чарующие прелести, а не меня.

— Принц, — ответила Принцесса, — мне достаточно взглянуть на вас, чтобы сказать, что я повинуюсь без неохоты.

Глава 31 Оправдание тети Миранды

Ребекка вышла из поезда в Мейплвуде и поспешила на почту, где стоял дилижанс, отправляющийся в Риверборо. И какова же была ее радость, когда она увидела, что держит лошадей под уздцы не кто иной, как дядя Джерри Кобб!