Шлейф - Елена Григорьевна Макарова

загрязненные полуразрушенные помещения, где разместятся штабы. А ведь бригада была послана загодя. Видно, работала с ленцой. Поставили всего шесть палаток, лишь в трех были нары. Его-то хоть под крышу пристроили, а остальные заночевали под большим шатром голубых небес.

На следующий день вырубили оставшийся кустарник, выкорчевали все пни и приступили к организации ленинской палатки.

«Идея Ленпалатки принадлежала мне. Добросовестно трудился весь политсостав. Работали много. От избытка труда и не особенно важного обеда начало портиться политико-моральное состояние моих ребят. Этому способствовало еще то, что нарядами крыли в среднем почти через сутки. На всю эту организацию, в которой было порядочно хаоса и бестолочи, ушли полностью первая половина июня и значительная часть второй половины».

Смычково — в девяти верстах от Луги. Бывший и, по-видимому, прогоревший совхоз стал штабом авиалагсбора для четырех авиачастей: Истребительской эскадрильи № 1, Разведывательной эскадрильи № 7 и двух пусковых отрядов № 1 и № 41. С прошлогодним лагерем в Стругах не сравнить. Паршивое впечатление: «Живешь на вырубке, вместо песка — суглинок, вокруг непролазная грязь, до реки Луги две версты, бани нет, купаться приходится раз в две недели. Недостаток воды чувствуется особенно остро: не умоешься путем с какого-нибудь умывальника».

Начались несчастья. Расшибся симпатичный военлет-коммунист, благо упал в болотистое место, так что не до смерти — поломал ребра да получил рану через всю щеку. Сидевший с ним летнаб поломал ноги.

«Наших летунов еще нет. Ждем. Остальные, хавеланды-разведчики, здесь. Летают почти каждый день. Утром мешают спать своим треском. Вот и сейчас передо мной аэродром, и птички одна за другой подымаются и садятся».

Дублин

Аэродром за стеклом являл необычную картину. Прежде, ожидая посадки, можно было видеть, как взмывают ввысь железные птицы. Теперь воздух был пуст, но Шулин самолет стоял у рукава, и в него загружали багаж. Улететь она явно успеет, а там будь что будет.

Оказавшись ночью в маленьком гостиничном номере города Дублина с большой кроватью, застеленной белоснежным покрывалом, и теплым полом, покрытым белым ворсом, Шуля первым делом проверила связь. Ее не было. Она поднялась наверх. В бюро сообщили, что до цокольного этажа вайфай недобивает. Утром освободится комната наверху, и ее туда переведут. А пока спокойной ночи.

Возле ее номера в конце коридора была какая-то дверь в торце. Шуля нажала на кнопку в защелке, дверь поддалась, и перед ней предстал темный двор, огороженный высоким забором. Есть, где курить. Главное, не захлопнуться. Набросив на себя куртку и сунув в торцовую дверь ламинированную страницу с памяткой для гостей, Шуля вышла из белой темницы в дублинскую ночь. После пещерной истории она не ездит одна в лифте и не запирается в общественной уборной.

То, что она находится в Дублине, никак не подкреплялось видом со двора. Забор, за ним голые деревья — такое может быть где угодно. В такси она проспала весь город, здесь попала в бессвязное цокольное помещение. Что-то между меловыми горами и пещерной тьмой. Арон. Содом и Гоморра. Почему они об этом ни разу не вспомнили, будучи вместе? Некогда было. А потом он закинул чемоданы в багажник и отчалил. Будь он ее пациентом, она доискалась бы до причины, но любовников она не анализирует. Хотя бы потому, что они ей за это не платят.

Выкурив сигарету, она махом затворила за собой дверь и угодила защелкой по пальцу. Номер был открыт. Аккуратно, стараясь не закапать кровью белое покрытие, Шуля подобралась к мойке и сунула руку под воду. Оттирая пятна жидким мылом — все же несколько капель въелось в ворс, — она представляла себе Арона и так, и этак. То он лежит голый рядом со своей уже спящей ивритоязычной женой и, удовлетворенный тем, как он ее оттрахал, получает смс с видеозаписью, где Шуля на конференции читает доклад на тему «Иерусалимский синдром паломников»; то он сидит, этакий лев с зачесанными со лба темно-русыми волосами, попыхивает трубкой, и бах — привет, мой милый, из Дублина со ссылкой на конференцию, прости уж, что я стибрила у тебя тему. Знай рыжих-бесстыжих! Не отвечаешь на мои звонки, не возвращаешь награбленное… Верни чемоданы, упырь! Надеюсь, вы с женушкой не снесли их на помойку… Это было бы преступлением. Перед русской историей в первую очередь.

Стоя под душем, Шуля продолжала нападать на Арона. Чего-то ее разобрало в Дублине. «Иерусалимский синдром», кстати, открыт вовсе не тобой, а психиатром Хайнцем Германом в 1930-х годах, проявления же синдрома зафиксированы еще в Средние века. Это-то ты наверняка знаешь из путешествий Феликса Фабера и биографии на всю голову ебнутой Марджери Кемп… Твои кейсы я не трогала, не ищи плагиат. Воспользовалась другими историями, ну, и одним общеизвестным фактом. Про христианского паломника из Австралии, который в 1969-м явился на Святую землю с указанием от Всевышнего — уничтожить мечеть Аль-Акса на Храмовой горе. Дорога из Австралии долгая, вот беднягу и заглючило: «Евреи, во исполнение пророчеств Захарии, обязываю вас возвести на этом месте Третий Храм, это приблизит второе пришествие Иисуса Христа!»

Чего он добился попыткой поджога Аль-Аксы? Массовых беспорядков в Старом городе. Беспорядков у нас и без австралийского мессии хватает. Того упекли, но не в твой дурдом, нас с тобой еще на свете не было. Мало того, наши папеньки с маменьками ничего друг о друге не знали. А уж что мы станем врачевателями душ, да еще заведем романчик в память об Алексее, австралийцу не снилось.

Родителей наших тоже следовало бы отправить на принудительное лечение: чего они нас привезли сюда, в жару и вавилонское столпотворение? Известно ведь, что Иерусалим вызывает экзальтацию в неустойчивой психике. Мы тут все — пророки, мы тут все знаем, как спасти