Паутина грез - Вирджиния Эндрюс

— Температура упала. Кризис миновал, — сияя, сообщил он. — Даже дыхание улучшилось. Теперь он поправится.

Я испытала такое облегчение, что заплакала. Мужчины переглянулись, рассмеялись, а затем Тони сгреб меня в объятия.

— Спасибо тебе, Ли, за твое доброе сердце и любовь к Трою, спасибо, — шепотом произнес он и поцеловал меня в лоб.

Я подняла глаза и встретила теплый, участливый, искренний взгляд… и смутилась. Неужели я так быстро обрела новую семью, дорогих людей? Непросто было разобраться в своих чувствах. Как бы ни привязалась я к Трою, как бы ни восхищалась Тони, не могла избавиться от ощущения, что предаю папу. И в то же время Таттертон покорял меня своей отеческой заботой, открытостью, нежностью. Мы встретились с ним по маминой прихоти, мы не обязаны были проникаться друг к другу теплотой и любовью, но… ненависти, неприязни не было. Более того, в его объятиях мне было уютно и хорошо. Прости, папа, но я не могу ненавидеть его.

— Может быть, ты хочешь заглянуть к Трою, Ли? — спросил Тони. — Он еще не проснулся, но побыть пару минут в его комнате можно.

— Да, конечно, спасибо.

Мы подошли к палате, и с порога я увидела малыша, который показался еще более крошечным, чем утром. Больничная койка, дыхательный аппарат, паутина трубок лишь подчеркивали его хрупкость и слабость. Сердцем я рванулась к мальчику, но сдержалась, только слезинки показались в уголках глаз. Тони заметил это и промокнул их своим носовым платком.

— Он поправится, Ли, — подбодрил он меня и приобнял за плечи. — Поехали домой.

Эти слова эхом отдались во мне, когда спустя полчаса мы проезжали ворота Фартинггейла. «Поехали домой».

Да, я была дома. Быть дома не значит жить в определенном здании, на определенной улице. Это значит находиться среди любящих, дорогих людей, жить в атмосфере искренности и доверия. Я любила папу, но он плавал по морям, и в нашем бостонском особняке сейчас было пусто. Несмотря ни на что, любила маму, любила Троя… а они принадлежали Фартинггейлу. Интересно, буду ли я любить Тони? Ощущение его теплой, сильной руки, в которой он держал мою ладошку, когда мы поднимались на крыльцо, настойчиво подсказывало положительный ответ.

Мама наконец-то проснулась. Мы с Тони обнаружили ее в спальне, в обычной позе у туалетного столика. Она вдумчиво расчесывала волосы. Видимо, мать только что встала с постели, так как была одета в пеньюар ярко-зеленого цвета, которым обзавелась в Европе.

— Ли, я звала тебя час назад. Где ты была? — спросила она.

Мы, стоя в дверях, лишь обменялись многозначительными взглядами.

— Я была в клинике с Тони, мама. Мы навещали Троя.

— Я ведь просила, чтобы ты не подвергала себя риску заражения. Теперь ты видишь, Тони, как трудно растить повзрослевшую дочь, — заявила мама. — Она как дикая лошадь — упрямая и непредсказуемая.

— Не волнуйся, Джиллиан, опасности заразиться нет. Ли держалась на почтительном расстоянии. И я, кстати, считаю ее приезд в клинику замечательным поступком.

— Ты мог бы позвонить. Вообще вы оба обошлись со мной скверно — бросили дома одну, в полном неведении, где кто находится…

— Я звонил, — возразил Тони, — но прислуга сказала, что ты не велела беспокоить.

— Ну, тебе лучше, чем другим, должно быть известно, как я утомлена поездкой. Ладно, раз уж вы дома, скажите, как мальчик? — спросила мама, вновь поворачиваясь к зеркалу.

— Температура упала. Теперь пойдет на поправку.

— Вот видишь! — Мама ткнула пальцем в мою сторону. — Нам вообще не было нужды сидеть в клинике. Ребенок под присмотром врачей, в руках передовой медицины, которая делает теперь чудеса, — пропела она почти с ликованием.

— И все-таки Трой — очень слабый мальчик. Хорошо, что кризис позади, — заметил Тони.

— Да, слава Богу. Ну что, будем ужинать? Я проснулась голодная как зверь.

Мы с Тони снова переглянулись. Мама заметила это и подняла брови.

— В чем дело?

— Я водил Ли в ресторан к Леону, пока мы ждали новостей от лечащего врача, — признался Тони.

— Вы ужинали там? Вдвоем? Без меня? — завопила мама.

— Но ты же была дома…

— Прекрасно, — неожиданно заявила она без тени огорчения. — Пусть мне подадут сюда что-нибудь легкое! — (Эти перепады ее настроения всегда доводили меня до головокружения.) — В столовую я спускаться не собираюсь. Чтобы прийти в себя, мне понадобятся как минимум сутки, — закончила она таким тоном, будто только что вышла из больницы, а не вернулась из свадебного путешествия на европейский курорт.

— Хорошо, — коротко молвил Тони и подошел к маме, чтобы поцеловать, но она уклонилась, будто бы опасаясь испортить прическу. Так же точь-в-точь она вела себя дома с папой. Тони нахмурился.

— Я еще не отдохнула как следует, — сказала она.

Тони кивнул и быстро вышел.

Только он закрыл дверь, мать бросилась ко мне и с расширенными глазами начала жаловаться:

— Ну, Ли, ты даже не представляешь, как тяжело мне пришлось.

— А что такое? — Я не могла вообразить, о чем она говорит.

— Нелегко провести несколько дней в обществе такого молодого и сильного мужчины, как Тони. Послеобеденный сон ему не нужен, одевается, собирается он в один момент, — сообщила мама с раздражением и даже завистью. — Кое-кому, может, это и понравится… — Она досадливо покачала головой.

— Неужели плохо прошел медовый месяц?

Мне хотелось знать, подтвердит ли она то, что рассказывал Тони.

— И да, и нет. Тони такой спортивный, энергичный, чуть свет на ногах — и уже теребит меня, чтобы одевалась и шла с ним завтракать. А когда я возражаю, он расстраивается. Что за непонимание женщины? Неужели он ждал, что я побегу на завтрак, не приведя лицо в порядок, не одевшись как следует? Я отправляла его одного, чтобы иметь возможность спокойно заняться собой, но не была готова и наполовину, как он уже являлся обратно. Это его раздражало. Мне приходилось отправлять его одного и на улицу, где он как заведенный катался по этим жутким снежным горам. Ты думаешь, эти насыщенные физической нагрузкой дни требовали отдыха? Нет, он и днем, и вечером, и ночью пребывал в самом оживленном настроении. Можешь представить, во что это выливается, если знать его темперамент.

Мать заметила мое смущение, но лишь подмигнула и продолжала:

— Любовью он занимается так, будто это в последний раз. Совокупление на грани изнасилования, — пояснила она, явно забавляясь тем, как мучительно я покраснела от ее откровений. — А когда наконец он кончает и ты ждешь, что можно будет перевести дух, не тут-то было. Тони снова наготове. Нагрузочка как у проститутки. Более того, он способен навалиться на меня посреди ночи, вырвать меня из сна, поскольку ему, видите ли, захотелось любви. А то, что я полусонная, не имеет значения. И еще сердится, обижается, когда я не отвечаю на его бурные ласки. — Она помолчала. — Да, не отвечаю. И не собираюсь потакать ему, не собираюсь жертвовать своим здоровьем ради животных аппетитов молодого мужского организма, — решительно добавила мать.