Кровь Заката - Вера Камша

Ответить я не могла, так как вообразить себя на месте Циалы у меня не получалось, слишком уж мы были разные, начиная от цвета волос и кончая цветом души, если таковая у моей прапрапратетки имелась, в чем лично я сомневалась. Я попыталась свалить все на проклятые Рубины, но Эрасти не был ни глупцом, ни новичком в магии, он прекрасно знал, что камешки прихватывают только тех, кто к этому готов. Скрипнув зубами, я признала, что у меня не возникло ни малейшего желания нацепить на себя эту красоту. Потом мы целый день проговорили о камнях, и оставалось только догадываться, сколько месяцев и лет пролетело за это время в Арции.

Эрасти было все равно, столетием больше, столетием меньше, но я-то ждать не могла. Рене был жив, и я хотела его найти, а для этого требовалось вытащить Проклятого за волосы из его страданий и заставить спасать Арцию. Был у меня и еще один долг. Я мучительно хотела знать, что случилось с Шарло и Эстелой, все ли с ними благополучно. Мне отнюдь не улыбалось вернуться и услышать, что герцог Тагэре мирно скончался в возрасте девяноста пяти лет, оставив после себя прорву наследников, которые, не сменилось и семи поколений, принялись рвать друг другу глотки… Но в такое я отчего-то не верила. Если честно, я боялась за этого сероглазого красавца, было в нем что-то, что не позволяло дожить до девяноста пяти лет и скончаться на руках у любимой правнучки.

Я помнила, как они уезжали и как я смотрела им вслед. Я много чего знала и помнила, а потому должна была вырвать Эрасти из этой его слезливой спячки, заставить вновь стать самим собой. Он был силен, Великие Братья, как же он был силен. Да, он не был богом, так как не был изначальным сгустком осмыслившей себя силы, он шел к осознанию своих способностей медленно и страшно, но теперь он мог смело бросить вызов самым сильным магам иных миров, – миров, которые никогда не бросали на произвол судьбы высшие силы. Но мне от этого было не легче. Эрасти Церна, Святой и Проклятый, великий маг, бунтарь и защитник справедливости упивался своими страданиями, как какой-нибудь увядающий поэт, и я ни лаской ни таской не могла оторвать его от этого занятия.

Он не мешал мне говорить, слушал молча и внимательно, склонив голову к левому плечу, но когда я ловила его взгляд, то понимала, что он далек и от Арции, и от Пророчества и все еще пытается понять, что и когда сделал не так. Хотя что бы он ни делал (кроме, разумеется, захвата Тарры), он вряд ли бы удержал свою подругу, она его не любила, хотя он и был ей нужен. Но Эрасти не пожелал идти у нее на поводу, и началось…

Нет, она не сломала его до конца, то высокое и гордое, что было в нем, за что его и избрал Ларэн, не позволило ему предать все и всех ради женщины. Он, подчинившийся ей почти во всем, в главном был непреклонен. Он хотел спасения Тарры, а не власти над ней. Циала же хотела власти и блеска. Наверное, она напоминала Эанке, но не была столь уверена в собственных силах, да и сил-то у нее не было никаких. Ей повезло влюбить в себя единственного истинного мага Тарры, это была ее великая удача, но никоим образом не заслуга. Эрасти она не стоила, впрочем, она не стоила никого из тех, с которыми сплеталась моя судьба, за исключением моего недоброй памяти батюшки. С ним бы она поладила, но Михай не смог завоевать Тарру, а Эрасти мог, но не захотел. Он поклялся Ларэну ее спасти, но и без этой клятвы не предал своей сути, как не предали бы Рене, Астени, Роман… И Циала проиграла, хотя вряд ли это поняла. Она проиграла и то, что могла понять – вечную молодость, красоту, истинное могущество, – и то, что оценить была не в состоянии, как не в силах свинья оценить красоту заката и аромат цветов. Эта дура потеряла любовь!

Есть души, которые нельзя предавать. Терпеть не могу рассуждения о Добре и Зле, греховности, святости и прочей ерунде, которыми пичкают паству клирики всех миров и которая особенно любезна адептам тех, кто величает себя светом, спасителями и прочими красивыми, но ничего не значащими словами. Но предательство Циалы было грехом. Подлостью. Тем, чему нет и не может быть прощения. Если не любишь – уйди. Но уйди сразу и навсегда. Да, можешь потребовать то, что хочешь, попытаться убедить, вынудить, заставить. Не получилось, значит, не получилось. Исчезни. Не мучай возвращениями, примирениями и новыми уходами.

Раньше я думала, что у Циалы и Эрасти все было очень просто. Он полюбил. Она тоже, потом она стала его толкать к власти, он не захотел, она его предала и в меру своих сил и понимания насладилась плодами предательства, показавшимися ей вкусными. На деле же все оказалось еще горше. Циала была с Проклятым несколько лет, и каждый год для него стоил тысячелетия на Дне Миров. Я не знаю, как он не сошел от этого с ума и не возненавидел всех и вся. Потом она его предала окончательно, а он все равно ждал, но вместо Циалы пришла я, в которой течет… Только Великий Дракон знает, какая часть крови Циалы течет во мне. Для Эрасти я была чужой и далекой, но только от меня он узнал, что все кончено. Потому что считал ее предательство очередной уверткой, ждал, что она опять вернется, чтобы предъявить новые требования. И он хотел этой встречи. Он молился на эту дрянь, а я стала вестницей ее смерти. Вместо пусть злой, пусть жестокой, но богини – известие о кончине пожилой женщины, причисленной к лику святых за свое предательство.

Зря я ему рассказала все и сразу. Поглупела, видимо! А что было бы, если б я ждала Рене, а пришел Шарль и рассказал о том, что… Да ничего бы не было! Постыдного и подлого Рене не совершил бы никогда, а, узнав о его гибели, я бы вряд ли впала в летаргию. Я бы или отомстила, если б было кому, или исполнила то, что не сделал он, а потом не мытьем, так катаньем отделалась бы от своего бессмертия. Собственно говоря, так я и поступлю. Если Эрасти не очнется, я уйду из этого сада и скорее всего сложу свою разноцветную голову, только вот толку никакого не будет.

Я должна разбудить Проклятого, вырвать его из лап давным-давно умершей стервы, но это куда труднее, чем прикончить присосавшихся к Шани Гардани фину́сов. Те были настоящим, а совладать с настоящим проще, чем с прошлым. И потом… Потом я не хотела бросать его среди цветущей сирени и отчаянья. Рене бы точно не бросил, он бы смог найти слова, дал бы ему пощечину, в конце концов, не знаю что, но сделал бы… Астени тоже бы достучался. По-другому, спокойно, ласково, но заставил бы выслушать, очнуться, вновь стать самим собой. А я могла только злиться и при этом бессловесно плакать вместе с ним. И конца этому не было…

2862 год от В.И.

Вечер 11-го дня месяца Зеркала.

Тагэре

За высокими березами погас последний луч, небо на западе еще отливало тревожной желтизной, но над головой уже проступили фигуры созвездий. Сола ждала, хоть и понимала, что Шарль придет не раньше полуночи. Все было готово. Ее искать не станут – она возвращается в монастырь по приказу бланкиссимы, а в Тагэре отныне будет другая сестра. Если бы не письмо, привезенное невозмутимым Муланом, герцог вряд ли бы решился на побег, но Сола не могла больше оставаться в замке и не могла возвращаться в обитель, потому что была беременна.