Яблоко по имени Марина - Николай Семченко

— Не знаю. Да! Не знаю, как объяснить. Мне надо улететь.

— А как же с нашим проектом? Через неделю должны его сдать.

— Какой проект, Паша! О чем ты говоришь? Я сдохну, если не улечу. Да! Понимаешь: сдохну!

— В чем дело-то?

— Ты не поймешь. Да! Долго объяснять, чтобы понял. Значит, так: первое, заявление я пошлю почтой, у меня осталось четырнадцать дней от отпуска — пусть считают, что догуливаю его; второе, мне будут нужны деньги, сможешь вернуть долг?

— Да, с зарплаты и верну. Через три дня, как договаривались.

— Деньги придется отправить переводом. Адрес простой: Петербург, Главпочтамт, до востребования, мне.

— Что ты забыл в Петербурге?

— Себя. Вот, искать поеду.

— Ты пьяный, что ли?

— Да! Допил коньяк. Помнишь, мы с тобой не смогли бутылку осилить?

Действительно, две недели назад у Дартишвили был день рождения. После работы в нашей «камере» все прошло, как обычно, скромное чаепитие: бутылочка винца, тортик, коробка конфет, чай из пакетиков. Отар считал меня своим другом, и мы посидели потом у него дома, пили настоящий коньяк «КВ», присланный Отару из Тбилиси. Оказывается, у него там жил родной дядя — брат отца.

За разговорами под коньяк я наконец узнал историю семьи Дартишвили. В тридцать восьмом году его деда объявили «врагом народа» и сослали в Хабаровский край, в район имени героя гражданской войны Сергея Лазо на Третий сплавной участок — валить лес для строек СССР. Бабку отправили куда-то в Сибирь, а двух их сыновей определили в разные детские дома. После смерти Сталина деда освободили, но он не захотел возвращаться на родину. Одного сына, будущего отца Отара, дед отыскал довольно быстро: он, оказывается, обитал в городе Свободном, попав туда из детдома как сын «врага народа» на спецпоселение. Следы другого сына затерялись, а жена к тому времени скончалась в лагере от дифтерии. Старик вскоре тоже умер, а обрусевший отец Дартишвили женился на хабаровчанке и, не испытывая по Грузии даже ностальгии, стал жить на Дальнем Востоке. Отец не оставлял попыток найти своего родного брата, и, уже потеряв всякую надежду, все-таки выяснил, что его усыновила бездетная чета из Тбилиси, он жив-здоров, женат, доволен жизнью и ничего не знает об истории своей настоящей семьи. К вновь обретенным родственникам он отнесся довольно прохладно, но приличия соблюдал: не забывал поздравить с праздниками, посылал гостинцы. Коньяк «КВ» дядя послал племяннику специально ко дню рождения.

— Допил я тот коньяк, — повторил Отар. — Подумал: вдруг не вернусь — «КВ» пропадет. Да! И настроение, знаешь, плохое. Взбодриться захотелось.

— Как не вернешься?

— Паша, я ничего не знаю. Мне одно лишь ясно: надо ехать!

— Не возьму в толк…

— Я вдруг понял, что жизнь проходит мимо. Да! Нет, даже не так. Понимаешь, мне кажется: живу тут, а на самом деле — там. Тут меня нет. Потому надо ехать к себе.

— Ты много выпил, Отар.

— Не понимаешь, о чем говорю? — он громко засмеялся. — Я тоже не понимал. Да! Ничего, когда-нибудь поймешь. Прощай!

Он положил трубку. Я хотел ему перезвонить, но Аня сонно проворчала: «Что у вас там за переговоры? Прекращайте! Завтра наворкуетесь. Мешаете спать…».

Отар улетел в Петербург. Вскоре от него пришла в институт телеграмма: «Прошу уволить по собственному желанию…» А денежный перевод, который я послал ему в Петербург, вернулся обратно с пометкой: «Вручить адресату не представляется возможным».

Часть третья, а может, Эпилог

Я сидел в ресторанчике на Мтацминде — Святой горе и, ожидая, пока принесут чашку кофе, листал книжку, купленную в газетном киоске по дороге. Не знаю, почему выбрал именно ее. Может, из-за названия? «Любовь — это болезнь». Ничего себе, да? Я раскрыл брошюрку посередине и глаз выхватил фразу:

«…единственное, наверное, заболевание, от которого не хочется лечиться. Человек начинает неадекватно воспринимать действительность и объект своей страсти, он совершает странные, безрассудные поступки. Влюбленные становятся невероятно смелыми и неожиданно робкими. Где бы они ни были и что бы ни делали, постоянно думают о предмете своего обожания — это их идея-фикс».

Неужели, подумал я, люди сходят с ума, а думают: это любовь? Во, дела! И купил брошюрку. Все равно мне чем-то надо занять себя, ожидая Отара. Работа у него заканчивалась только через час, мне не хотелось возвращаться в гостиницу, уж лучше посижу в ресторанчике на Мтацминде, где мы уговорились встретиться. Отар обещал удивить меня чудесами грузинской кухни именно тут.

«В общем, как только мы влюбляемся, становимся другими. Чувство трудно воспринимать как болезнь, но, тем не менее, это недуг. К тому же вполне излечимый. Лекарство запрограммировано самой природой», — читал я. Согласно воззрениям автора книжки механизм возникновения любовного чувства очень прост. Когда человек влюбляется, то при одном только виде объекта его страсти у него в организме начинает вырабатываться серотин, или, как его еще называют, «гормон удовольствия» — вещество, дающее человеку ощущение блаженства. Многомудрые японские ученые даже определили срок, в течение которого серотин действует на влюбленных, — четыре года. В этом есть некий прагматизм: за этот период женщина может зачать, выносить и родить ребенка, причем она растит его при участии мужчины-родителя, у которого «гормон удовольствия» пока продолжает вырабатываться организмом. Однако через четыре года мужчина и женщина вынуждены жить друг с другом уже без любовного допинга — серотина. Он, к сожалению, перестает активно вырабатываться в их организмах. Вероятно, так задумала сама матушка природа: она решила, что генетическое многообразие человеческих особей можно обеспечить путем скрещивания различных пар — значит, через положенный срок они должны меняться. По статистике вроде так и получается: через четыре года многие браки распадаются, поскольку супругов ничего, кроме серотина, не связывает. Но человек мнит себя выше матушки природы, он придумывает всякие моральные установки, которые не давали бы распасться семье как первичной ячейке любого общества. Общество не заинтересовано в нестабильности, ему требуется прочная основа. Но как удержать мужчину возле женщины, которая уже не вызывает у него любовного томления? И как заставить женщину не изменять ему, когда вокруг много других привлекательных особей противоположного пола? Природа изобрела для этого секс, а хитроумное общество придумало, как его разнообразить, не меняя партнера. Интимные отношения стали той ниточкой, которая привязывает мужчину к женщине и, соответственно, к их общим детям, которых надо растить…»