Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Символично! – прошептал Оболенцев.
Скупая улыбка осветила его лицо, но тут же гримаса боли опять стерла ее. Оболенцев вспомнил, что уже никогда не сможет рассказать Ольге того, что видел, или того, что чувствовал.
И слезы навернулись на глаза.
А во внутреннем дворике без устали кружились под звуки концертино три собачки, танцующие на задних лапках, и обезьянка все так же корчила рожи и хлопала в ладоши.
Дверь номера резко распахнулась, и в номер буквально ворвался Ярыгин.
– Кирилл!..
Оболенцев отвернулся от танцующих собачек и вопросительно посмотрел на друга.
– Что еще случилось? – спросил он обреченным голосом.
Ярыгин закрыл за собой дверь и прошел в номер. Взяв попавшийся на дороге стул, он сел на него и, стараясь не смотреть на друга, сказал:
– Я ребятам звонил… в Москву! В свою «контору»… – Он поднялся и подошел вплотную к Оболенцеву. – Надеинов умер! – тихо произнес он.
– Как умер? – оцепенел Оболенцев.
– В Кремль его вызвали! А возвращался оттуда сам не свой, машину оставил… упал в переходе… и все…
Ярыгин с тревогой смотрел на темнеющее лицо Оболенцева, готовый в любой момент подхватить его, если тот не выдержит второго удара.
Но, как ни странно, Оболенцев взял себя в руки и уже обрел былую уверенность и способность быстро действовать и здраво рассуждать.
– Наши головы теперь недорого стоят! – глухо проговорил он.
Ярыгин даже растерялся.
– Что, Кирилл?
– Недорого, говорю! – повторил он.
Ярыгин, оставив Оболенцева, достал свой «стечкин», стал его протирать и смазывать.
– Постараемся их подороже продать! – усмехнулся он. – Кстати… Дело Юрпалова – красивое дело. Кирилл, выходи из игры, иначе тебя растопчут, как Надеинова. Борзовых они так и так не отдадут, хоть лопни.
– Ставки поздно менять! – растягивая слова, сказал куда-то в сторону Оболенцев.
– Ну что ж, ты свое дело сделал, а у меня руки чешутся! – неожиданно заявил Ярыгин, загоняя полную обойму с патронами в пистолет.
– Не дури! – одернул его Оболенцев, выхватив у него из рук «стечкина».
– Надоело! – злобно выкрикнул Иван и вскочил. – Разуй глаза! Нас стреножили! У них всё! А у тебя что? Только шариковая ручка!
Оболенцев молча сел за стол, достал несколько листков белой бумаги и стал писать:
«Генеральному прокурору СССР тов. Рекункову А. М. Рапорт…»
– Ты что надумал? – не унимался Ярыгин.
– Иван, борьба вступает в новую фазу. Я буду ставить вопрос лично перед Генеральным прокурором о лишении всей этой компании депутатской неприкосновенности. Вызови Розанова, пусть сегодня же с моим рапортом вылетает в Москву.
– Не обольщайся! И его, генерального твоего, так же схарчат. Твой Майер, ссылаясь на своих любимых классиков, сейчас, наверное, сказал бы так: «История понеслась вскачь, стуча золотыми копытами по головам дураков…» – Ярыгин сделал паузу и добавил: – Нас же, как волков, обложили… И плевать они хотели на все законы…
Оболенцев сурово посмотрел на друга и твердо сказал:
– Тэрциум нон датур. Третьего не дано!..
После смерти Ольги Оболенцев долго не мог прийти в себя. С Ярыгиным они побывали и на месте гибели Ольги. Обоим интуиция подсказывала, что это не несчастный случай, но доказательств не было никаких. Оба метались в догадках и казнили себя за то, что не сумели уберечь ее. Маховик самоедства порой так затягивал Оболенцева, что он ощущал себя если не убийцей, то его ближайшим пособником. И тогда желание вывести всех этих местных лордов преисподней на чистую воду захлестывало его. Он начинал работать с удвоенной энергией, чем вселял оптимизм не только в Ярыгина, но и во всех членов бригады. Иногда после работы он ненадолго приходил к морю и слушал, как шумит прибой. Это успокаивало. После чего шел в гостиницу, где до поздней ночи обсуждал с Ярыгиным дела.
В один из таких вечеров в дверь номера раздался громкий стук.
– Войдите! – сказал Ярыгин с такой интонацией, что Оболенцев добавил:
– Введите!
Дверь открылась, и в проеме показался один из артистов цирка, гастролирующего в городе-курорте.
– Москвичи! – сказал он торжественно. – Мы устраиваем отвальную. Завтра утром переезжаем в другой город. Просим вас составить нам компанию!
– Обязательно придем! – обрадовался Ярыгин. – Гитара есть? – спросил он на всякий случай. – Если есть, сыграю!
– Даже если нет, то найдем обязательно! – обрадовался циркач. – Так мы вас ждем!
– Ну что, двинем? – обратился Ярыгин к Оболенцеву, едва циркач покинул их номер.
– Нет, Ваня, иди один. Настроение не то.
Ярыгин хорошо понимал друга и не стал настаивать.
– Я приду попозже, – пообещал Кирилл. – Просто покажусь, но пить и гулять не буду. Не смогу. Ольга перед глазами стоит. Чувство вины не покидает меня…
– Буду ждать! – даже обрадовался такому решению вопроса Ярыгин и отправился прямиком на репетиционный манеж, где циркачи справляли отвальную.
Вокруг сдвинутых столов с внушительной батареей бутылок и обильной закуской толпилась цирковая братия, наполняя тарелки. Что-то вроде шведского стола.
Ярыгину обрадовались и сразу же налили стакан водки. Клоун, недавно репетировавший номер с собачками и обезьянкой, прокричал ему знаменитое: «Ин вино веритас!» – после чего Ярыгину ничего не оставалось, как выпить…
А Оболенцев, как только его друг исчез за дверью, рухнул бессильно на кровать и закрыл глаза.
Кто-то постучал в дверь, Оболенцев подошел к ней с очень недовольным видом, опасаясь, что пришли пьяные циркачи и будут его уговаривать пойти с ними веселиться.
Открыв дверь, он вздрогнул от неожиданности. Перед ним стоял тот самый молодой парень с короткой стрижкой, с которым он встретился в коридоре прокуратуры. Тогда этот парень сопровождал хорошо знакомого Оболенцеву государственного деятеля.
– С вами хотят поговорить! – коротко сказал парень.
– Сейчас?
– Да, вас ждут у входа.
Оболенцев спустился вниз, на учебный манеж, а крепкий парень отправился ждать его на улицу, к газетному киоску, возле которого стояла машина.
Отвальная была в самом разгаре: в причудливом хороводе кружились гимнасты, крутили сальто акробаты, жонглировали гирями силачи, бегали и весело орали лилипуты.
Оболенцев с трудом нашел Ярыгина. Тот, уже сильно нагрузившись, сидел на стуле в укромном уголке с гитарой в руках и пел небольшому кружку почитателей песню «Гусарская рулетка»:
…Что нам жизнь – деньги медные, Мы поставим на белое. Жребий скажет, кому умирать. Гусарская рулетка – жестокая игра! Гусарская рулетка – дожить бы до утра!..
На его плечо вскочила маленькая обезьянка, он оторвал глаза от гитары и увидел Оболенцева.
– Свершилось чудо! – завопил Ярыгин голосом Карлсона. – Друг спас друга! Кирилл, дай я тебя обниму!
Он полез обниматься, но Оболенцев шепнул
