Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев

Цвях молча поднял ручку и заявление. Стряхнув с листа бумаги пыль, он аккуратно положил его в «дипломат» и, подойдя вплотную к Ольге, скомандовал Амбалу:

– Изобрази нас на память.

– Слушаюсь! – ответил Амбал.

Цвях, ни разу не взглянув на свою жертву, отправился к машине.

Лишь садясь в автомобиль, он крикнул ей:

– Вякнешь слово, отправлю фотографию твоему хахалю. Мы его сюда не звали! За что боролся, на то и напоролся!

Амбал, жадно взглянув на полуголую Ольгу, сказал Цвяху:

– Давай ее трахнем! Чего добру пропадать?

– Глохни, пацан! – рявкнул тот на него. – Ну ее, баб много, а служба у нас одна. Поехали.

И они укатили, оставив Ольгу наедине с бывшим мужем.

Ольга, надев на себя порванную кофту, шатаясь, пошла по шоссе в город. Эдуард подъехал к ней и усадил в машину. Ольга не сопротивлялась.

– У меня другого выбора не было! – оправдываясь, заявил он. – Не хотел пять лет получать за травку. А у тебя язык как был злым, так и остался. Только теперь сама себя ужалила. Сурово они с тобой обошлись, но их тоже можно понять. Каждый за себя.

– Молчи… – сквозь слезы простонала Ольга. – Лучше бы ты меня убил!

– Ха-ха-ха! – саркастически засмеялся Эдуард. – Идти под вышку дураков нет. Да и смерть твоя была бы им только на руку. Будь уверена, они постарались бы свалить ее на Оболенцева.

– И фамилию знаешь? – удивилась Ольга, постепенно приходя в себя.

– Просветили! Ты опаздываешь?

– Опаздываю! – обреченно произнесла Ольга и как-то заговорщически посмотрела на бывшего мужа. Тот прибавил скорость.

Впереди показался крутой поворот. И когда Эдуард собрался лихо повернуть направо, Ольга неожиданно для него рванула руль на себя, и машина, сломав бетонное ограждение, полетела в пропасть…

На самом верху

На этот раз по красным ковровым дорожкам холодных державных коридоров в кабинет Надеинова Оболенцев прошел без малейшей задержки.

Едва он появился в приемной, секретарь Надеинова сообщила, что его ждут.

Хозяин кабинета встретил Оболенцева очень приветливо. Ему нравилось, как работал этот следователь по особо важным делам. Те материалы, которые он предоставил в прокуратуру Союза, были подобны бомбе.

– Как вы и предполагали, Майер проявил излишний педантизм, – не договаривая до конца, спокойно сказал Надеинов после обмена приветствиями.

– На то он и Майер, – также невозмутимо ответил Оболенцев, уже догадываясь, о чем пойдет речь. – Интересно сравнить, насколько его рассказ отличается от того, что он мне наговорил.

– Если и отличается, то в очень незначительных деталях. Я вам только конец покажу. У вас еще будет достаточно времени изучить его полностью.

Надеинов включил монитор. На экране показался Майер. За его плечами виднелись небоскребы Нью-Йорка. Еолос его звучал ровно, хотя было видно, что он нервничает:

«…Таким образом, гражданин прокурор, я изложил все, что мне известно об этой мафии, ее структуре, связях. Ерустно сознавать, что они тянутся от насильников и грабителей, убийц и воров к более высоким представителям власти. Что еще я могу добавить к сказанному?.. Постараюсь как можно скорее выслать вам показания своих земляков, эмигрировавших в Штаты. Знаю, что никакой доказательной силы они у вас не имеют. Но, может, хоть в чем-то помогут вам сориентироваться. Да хранит вас Бог, гражданин прокурор!»

Четкое изображение сменили прыгающие полосы. Надеинов выключил монитор и подошел к столу, на котором была разложена схема связей лиц, проходивших по делу. За это время схема разрослась и напоминала огромную паутину с множеством больших и малых пауков.

– Итак, операция «Империал» материализовывается, – утвердительно и четко произнес Надеинов.

– Обратите внимание, – Оболенцев взял карандаш и стал им водить по схеме, – тандем Борзов – Багиров был взаимовыгодным: милиция прикрывала коррупцию в системе общепита и продторга и в то же время использовала партийную крышу для незаконного обогащения.

– То, что интендантское ведомство исконно воровское, – это не новость. Об этом еще Петр Первый писал, требуя платить им меньше других. Но как в захребетники попали руководители местной партийной организации, органов внутренних дел и, судя по всему, таможни?

– Проще простого! Прежде всего: отсутствие всякого контроля, круговая порука, вседозволенность, умноженные на высокое покровительство и низкие моральные качества лиц, случайно прорвавшихся к власти.

– Ну, а как же юношеский Манифест Коммунистической партии?

– Это не закон Архимеда! Поэтому даже преданные ему партийные лидеры не очень-то верят в эти идеалы.

– Та-ак… – Надеинов оторвал глаза от схемы и вновь посмотрел на Оболенцева. – Откуда Борзов попал в горком?

– Из комсомола.

– Он местный?

– Родился и вырос в Черноморске. В школе дважды оставался на второй год и получил аттестат зрелости исключительно за счет общественной активности: начал с барабанщика пионерской дружины. Затем сразу – горком комсомола: от инструктора до первого секретаря. Умеет подбирать способных людей и выезжает на этом.

– Достаточно!

– Простите, Виктор Сергеевич, еще одна примечательная деталь. Из свидетельских показаний известно, что на городской отчетно-выборной конференции комсомольцы «прокатили» Борзова, но его выручил Липатов – он фактически принудил фальсифицировать результаты тайного голосования.

– Липатов… Будьте осторожнее в выражениях… – Надеинов вышел из-за стола, взял в шкафу Советский энциклопедический словарь и, отыскав нужное место, прочитал вслух: – «Липатов Егор Сергеевич, 1915 года рождения, сов. гос., парт, деятель. Герой Соц. Труда (1975). Член партии с 1939. С 1967 – пред. Черноморского облисполкома. С 1975 – 1-й секретарь обкома. Член ЦК КПСС с 1973. Депутат Верховного Совета СССР с 1970». – Он с шумом захлопнул словарь. – Понимаете, с кем вы меня столкнули лбами?

Оболенцев выдержал взгляд Надеинов а.

– А Ольга Северина – тоже местная? – спокойно поинтересовался Надеинов, не сводя глаз с Оболенцева.

– Я обязан отчитываться о своей личной жизни? – без вызова, ровным голосом спросил Оболенцев, заранее зная ответ.

– Обязаны, таковы наши правила. Так что готовьте объяснение и… и ходатайство о лишении Борзова депутатской неприкосновенности…

В огромном кабинете, отделанном светлым деревом, в высоком кресле, больше напоминающем трон, сидел разъяренный Липатов и барабанил пальцами по подлокотнику. На стенах, друг напротив друга, висели в дорогом багете портреты Ленина и Брежнева. На пустом полированном столе стояла большая хрустальная ваза с роскошным букетом только что срезанных высоких роз. В нишах встроенных шкафов блистали девственной незапятнанностью корешки многочисленных томов классиков марксизма-ленинизма. Горчичного цвета огромный ковер закрывал весь пол кабинета и скрадывал звуки шагов. Массивные кресла в тон ковра готовы были принять участников собрания в этом кабинете властных единомышленников.

Осторожно прикрыв за собой дверь, в кабинет с видом побитой собаки вошел Борзов. Переминавшийся с