Вот тако-о-ой! - Эдна Фербер

– А как ты себе представлял войну? – спрашивала Селина. – Какого ты искал для нее оправдания? Его нет и быть не может.

Предполагалось (по крайней мере, на это надеялась Селина), что Дирк оставил свою специальность только временно. Обычно такая проницательная и быстро делающая выводы, она, когда дело касалось Дирка, теряла эти качества. И на этот раз Селина слишком поздно поняла, что сын окончательно бросил архитектуру ради коммерции; то единственное, что он способен был строить, были воздушные замки в беседах у камина. Первые два месяца работы в качестве банковского дельца дали ему больше денег, чем он зарабатывал в год у Голлиса и Спрага. Когда он с триумфом сообщил это Селине, она возразила: – Да, но это не особенно интересно, не правда ли? То ли дело архитектура! Создать на бумаге проект и увидеть, как он превращается в реальность, как люди создают у тебя на глазах то, что ты создал в мыслях! Линии, цифры на синей бумаге превращаются в стиль, и в камень, и кирпич. Ты создал как бы кусочек города, где шумят лифты, где люди входят и выходят, где кипит жизнь. И это твое! Вот это деятельность!

Лицо ее было настолько оживленным и увлеченным, что ему на минуту стало тяжело смотреть на него.

Он искал для себя оправданий. Торговля, которая дает возможность строить такие здания, не такая уж скучная вещь и не бессмысленная!

Но она отмахнулась от этого заявления почти пренебрежительно:

– Какие глупости, Дирк! Ведь это то же самое как если бы ты стал расхваливать продажу билетов в кассе, которая дает возможность проникнуть в театр и насладиться искусством.

За последние год-полтора Дирк приобрел множество новых приятелей. Более того, у него появился новый тон, новая манера держать себя: спокойная уверенность и внушительность. Архитектура была окончательно заброшена, да и к тому же за время войны ничего и не строили, и, по-видимому, такая ситуация могла длиться целые годы. Материалы были недоступны, цена на рабочие руки непомерно возросла. Дирк не говорил матери, что окончательно отказался от своей профессии, но, проработав шесть месяцев на новом поприще, он понял, что никогда к ней не вернется.

Успех сопровождал его с того дня, как он из архитектора сделался коммерсантом. Через год Дирк мало чем отличался от сотен других преуспевающих молодых дельцов Чикаго, заказывавших костюмы у Пиля, ослеплявших всех своими воротничками и обувью, завтракавших в Нуy-клубе на крыше Первого национального банка, где собирались миллионеры Чикаго. Дирк помнил легкий трепет, с каким он впервые вступил сюда, в этот клуб, все члены которого были тузами финансового круга города. Теперь он даже питал к ним некоторое презрение. Дирк, разумеется, знал с детства старого Ога Гемпеля и Майкла Арнольда, а позднее Филиппа Эмери, Теодора Шторма и других. Но все же этих тузов он представлял себе какими-то иными, пока не познакомился с ними ближе. Это произошло благодаря той же Пауле. Как-то она заметила мужу:

– Теодор, отчего вы не возьмете Дирка с собой когда-нибудь в Нун-клуб? Там бывает множество видных людей, с которыми ему было бы полезно встретиться.

И он был введен в это святилище. В большом, с целую комнату, лифте они поднялись наверх. Обстановка клуба его разочаровала. Здесь было точь-в-точь как в каком-нибудь пульмановском вагоне. Стулья, обитые черной кожей или красным плюшем. Зеленый ковер. Всюду отделка под красное дерево. Кухня здесь была превосходная. Из каждых десяти посетителей девять были миллионерами. Но все они предпочитали простые демократические блюда вроде солонины с капустой или рубленого мяса с овощами. Это не были изображаемые в сатирических журналах американские крупные дельцы – желтолицые существа, нервные, страдающие несварением желудка, завтракавшие молоком и сухариками. Среди членов клуба было много пожилых людей – между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, крупных, с ярким цветом лица, склонных к полноте. Многих из них врачи предупреждали, что им грозит апоплексический удар, склероз, что почки и сердце у них не в порядке. Поэтому они были теперь осторожны и благоразумны, проводя время после ленча в курении и разговорах. Лица у них были бесстрастные, глаза глядели сурово и проницательно. Речь их была уснащена простонародными выражениями, неправильна. Говорили они много. В юности большинству из них редко удавалось играть – теперь они играли с увлечением, но немного печально, как люди, которым слишком поздно дана была возможность проводить некоторое время в блаженной праздности. В субботу днем их можно было видеть в зеленых чулках для гольфа или костюмах для гребного спорта на озере. Они разрушали свою печень и легкие крепкими сигарами, считая, что курить папиросы несолидно, а трубки – слишком демократично. Лишь немногие из них обладали достаточной самоуверенностью и были так богаты, что, не боясь себя скомпрометировать, курили дешевые легкие «panatellas»: старый Ог Гемпель был одним из них. Дирк заметил, что при входе этого ветерана в Нун-клубе воцарялось на минуту почтительное молчание. Он приближался к семидесяти пяти годам, был еще крепок, держался прямо, сохраняя прежний аппетит к жизни. Великолепный экземпляр старого пирата среди шайки более мелких разбойников. Его методы всегда отличались прямолинейностью и грубостью: раз! два! – и враги исчезали с лица земли.

Более молодые взирали на него с любопытством и почтением.

Эти молодые, чей возраст колебался между двадцатью восемью и сорока пятью, были сторонниками новой системы ведения дел. У них были университетские дипломы. Они выросли в роскоши и привыкли к ней. То было уже второе или третье поколение старых пиратов, в большинстве своем вышедших из низов.

Молодые коммерсанты употребляли уже слово психология, умели сохранять выдержку. Дирку бросилось в глаза, что они никогда не разговаривали о делах за едой, если только не собирались специально для деловой беседы. Не в пример старикам, тратили много времени на развлечения и отдых. Они были сыновьями и внуками бородатых, грубых, даже грозных парней, переселившихся сюда в 1835–1840 годах из Лимерика, Килкинена, Шотландии или с Рейна, чтобы взять эту новую страну в свои сильные волосатые руки. И неустанный труд этих рук дал возможность родиться яхт-клубам, гольф-клубам, симфоническим оркестрам, всему, чем заполняли теперь свой досуг их потомки.

Дирк вслушивался в обрывки разговоров в Нун-клубе. Скоро и он научился их деловому жаргону. Он спокойно слушал, поддакивал, улыбался, соглашался или не соглашался. Пристально, ничего не упуская, вглядывался во все вокруг. Прекрасно сшитый и ладно сидящий костюм, морщинки, лучами расходящиеся от глаз и свидетельствующие о некотором опыте и искушенности. Заведующий конторой объявлений, завтракающий с банкиром; торговец, беседующий с замечательным коллекционером книг; экспортер – за маленьким столиком с Горацио Крафтом – скульптором.