Выродок (Время Нергала) - Вячеслав Барковский

Полностью раздев жертву, ОН надевал на нее белый халат и подвешивал за руки к трубе, проходящей под потолком, так, чтобы тело висело в проеме окна.

Скоро в операционной, залитой кровью, на окнах висели существа, в свете луны казавшиеся какими-то неземными, чудовищными и вместе с тем призрачными созданиями.

Наконец ОН вышел в коридор и потребовал у сжавшихся от страха нянечек принести свечи, как можно больше свечей, все, какие найдутся. В интернате действительно были свечи. Их закупали на всякий случай, поскольку частенько бывало, что электричество отключали.

Свечи ОН расставил в беспорядке по всему залу, и обычная операционная превратилась в сумрачный подвал, потолки опустились, стали сводчатыми, покрылись непонятными разводами, похожими на древнюю плесень. Огромные тени плясали по стенам. В окна сквозь белые халаты сестер просачивался рассеянный лунный свет.

Любомудров пытался закрывать глаза, чтобы, открыв их, убедиться, что все это не кошмар, который ему привиделся, что он действительно стал свидетелем грандиозного и чудовищного зрелища, воплощенного в жизнь тем, кого он так искал и в безумный мир которого пытался проникнуть.

Успенский и Тимохин сидели в корпусе напротив и силились понять, что происходит в операционной.

Сначала они отдали приказ снайперам стрелять по НЕМУ, когда совсем стемнеет и в операционной загорится свет.

Но вскоре стрелки доложили, что в проемах окон висят человеческие фигуры. Скорее всего женщины, Живы они или нет, сказать трудно, поскольку явно не похожи на повешенных, скорее распяты, подвешены за руки за что-то под потолком. И самое главное, окна теперь загорожены, свет погашен, и они не могут стрелять.

— Свет-то там есть, — сказал Тимохин, но какой-то странный.

— Свечи, ублюдок, зажег, — сказал Успенский. — ОН же, сволочь, не просто убивает, ОН ритуальное действо совершает.

— Давайте я влезу по трубе водосточной, доберусь по карнизу до окна и пристрелю ЕГО, — предложил один из бойцов. — Что же ОН так и будет убивать, а мы сиди и жди, когда всех перебьет?

— Всех убивать ОН не будет, — возразил Успенский. — Все ЕМУ не нужны.

— Ну, спасибо, утешил, — сказал Тимохин. — Ты хоть понимаешь, что здесь происходит? Один-единственный подонок, маньяк, садист угрожает жизни сотне людей! А мы сидим! И ждем, когда этот ублюдок позвонит и скажет: „Все, дяди дорогие! Я наубивался! Спасибо, очень вами доволен!“

— Что ты предлагаешь, Тимохин? Я на все соглашусь.

— Попробуйте и впрямь по водосточной трубе. Двое! — приказал Тимохин. — А вы четверо попытайтесь открыть окна на первом этаже. Только осторожно, старичков не покалечьте!

Бойцы побежали к корпусу. Успенский устало и безнадежно подумал, что все это зря, и самое страшное ждет всех впереди.

На улице послышался рокот мотора подъехавшей машины.

В комнату вошли трое молодых людей с фотоаппаратами.

— Мы из трех газет Питера, — сказал один из них. — Скоро здесь будет толпа нашей братии. И телевизионщики собирались. Наверное, уже выехали.

— Ну-ну, — безразлично сказал Успенский. — Располагайтесь.

— А что происходит? — спросил самый юный и, смутившись, представился: Юрий Никонов, „Свободная газета“.

— Пока ничего не происходит, — угрюмо ответил Тимохин. — ОН там, мы здесь.

— А штурм?

Ответить ему никто не успел. Из дома напротив раздался звериный рев, тут же на асфальт шмякнулось что-то мягкое. Спустя короткое время рев повторился, и второе тело упало с глухим стуком на асфальт дворика.

— Нергал свои обещания держит, — закричал ОН из операционной. — Держите! Из окна вылетели сначала одна, затем вторая рука, потом ОН швырнул далеко на середину двора обезглавленное тело одного из пациентов интерната.

Тут же в корпусе раздались выстрелы.

Бледный от отчаяния, осунувшийся Тимохин с надеждой встал, подошел к окну.

Но выстрелов было сделано только три. После этого из окон второго этажа вылетели один за другим два обезглавленных трупа. Еще двое бойцов с перекошенными от страха лицами влетели в дом.

— Во дает! — не без тени восхищения заметил корреспондент газеты „Напряженное время“.

Тимохин посмотрел на него с отвращением и спросил у бойцов:

— Как же так? Вы же у меня отборные?

— ОН нас ждал внизу, — немного заикаясь, ответил парень. — Или их там несколько, — добавил он. — Мы только влезли, ОН накинулся, ребята еще выстрелить успели, только не знаю, попали или нет, а ОН тут же двоих разорвал. Уже на нас нацелился, но мы успели назад спрыгнуть.

— Да ведь ОН же в это время наверху был, — сказал Тимохин.

— А оказался внизу, — закончил за бойца Успенский.

— Ладно, я думаю, скоро конец! — добавил генерал.

— Вряд ли, — усомнился Тимохин. И как бы в подтверждение его слов из корпуса напротив донесся снова крик, который смешался с рычанием и каким-то победным уханьем.

В операционной, залитой кровью, журналист, привязанный к стулу, временами терял сознание. Очнувшись в очередной раз, он смотрел мутными, почти ничего не видящими глазами на Нергала, пляшущего по операционной, на стариков, часть из которых уснули, видно, от слабости и невозможности воспринимать окружающее, а часть довольно бодро смотрела, вроде даже с интересом…

Пляшущие тени на стенах, фигуры мертвых сестер, распростертые полы белых халатов, словно ангельские крылья, кровь, залившая пол, — все казалось настолько нереальным, что Любомудрову постепенно стало казаться, что это он виновник всего, что происходило вокруг. И не только виновник, но и главное действующее лицо.

Нергал, весь покрытый кровью, но со светящимся, как показалось журналисту, лицом, развевающейся огромной рыжей гривой, сверкающими глазами подошел к нему и сказал:

— Давай, журналист! Теперь твоя очередь! Любомудров непонимающе посмотрел на него. А Нергал отвязал его от стула и подвел к телефону.

— Звони, журналист, передавай свою информацию и будем переходить к последнему акту. Жертва ждет Нергала!

Любомудров непослушными пальцами набрал номер.

Когда ему ответил Тимохин, он все еще неуверенно, как бы не веря, что это он сейчас будет говорить, произнес:

— Дайте к телефону кого-нибудь из корреспондентов. — И вдруг словно что-то прорвалось в нем, он яростно закричал: — Вы слышите меня? Вы хотите знать, что здесь происходит? А что в мире происходит вокруг вас вы знать не хотите? Так слушайте, мой материал должен быть опубликован во всех газетах мира. Заголовок „Время Нергала“. Диктую. — И он стал с яростью, но вполне отчетливо говорить. Они там должны услышать его боль, его бешенство, его отчаяние.

— Записываете? Итак, вот ОН, Нергал! Неведомый Бог. Человек с телом льва! ОН снял с себя всю одежду! Тело ЕГО — переплетение мышц. — Журналист почти кричал. — На плече татуировка. Это стилизованное изображение змеи. ОН считает ее своим символом. ОН родился в день, когда Луна находилась в созвездии Змеи! ОН подходит к жертвеннику. Это раньше был операционный стол. Теперь — жертвенник Богу Нергалу. Жертва распластана на жертвеннике. Перед Нергалом зрители. Они восхищены. Желтые пергаментные лица безумных стариков и старух мерцают, то погружаясь во мрак, то вспыхивая багровым отраженным светом свечей. Многие из этих немощных безумцев, казалось, давно уже потерявших себя и не понимавших, где они находятся, сейчас вдруг оживают, как будто запах крови и ужаса вдохнул в них новую жизнь. Глаза многих из них, потухшие для родственников и друзей, вдруг ожили, в них появилось любопытство, интерес и даже вроде бы веселье и жажда жизни.

По стенам мечутся тени. Свечи пылают, как факелы!

— У него что, крыша поехала? — спросил Тимохин у генерала.

Оба слушали напряженно и вместе с тем недоверчиво. Журналист не просто диктовал репортаж, он будто выплевывал из себя что-то омерзительное, что должно было привести в ужас и вызвать отвращение у слушателей.

— Он на грани! — ответил Успенский. — До конца, боюсь, ему не выдержать. Что-то произойдет. Да и не мудрено. И помочь ему мы не можем…

— …Нергал наклоняется над жертвой. ОН целует ее и… — Журналист поперхнулся. Раздался дикий крик. Его услышали все. Кто побледнел, кто закрыл лицо руками… После паузы Любомудров с прежней яростью но одновременно, похоже, со слезами в голосе продолжал: — Нергал поцеловал свою жертву и по очереди выплюнул на пол отгрызенные губы. Сначала одну, потом вторую… Нергал поднимает скальпель и вспарывает живот жертве. ЕГО глаза сверкают от счастья и ярости. Вы слышите ЕГО слова? ОН говорит: „Нет, рано еще тебе подыхать. Нужно, чтобы ты увидел свое нутро“. ОН поднимает жертве голову и говорит: „Посмотри на свои кишки! Видишь, как они омерзительны? Это для тебя! Для меня вид их прекрасен!“

Теперь ОН подходит к жертве сзади и руками раздирает ягодицы. Жертва уже не может кричать. Только хрипит. Одной рукой ОН берется за мошонку, другой вводит свой член в разрыв ануса и работает им словно поршнем! Это… это… не могу! Это не просто отвратительно, это… — Слышно было как журналист давится, кашляет, но потом уже явно через силу, хрипя, продолжает: — ОН отрывает мошонку, отходит от жертвы, любуется делом своих рук, снова подходит к жертве… ОН… ОН выдавливает глаза жертве и вставляет вместо них яички жертвы… Вы слышите? Вот каково время Нергала! Кровь, кругом кровь… Все багряное. Я ничего не вижу! Нет! Я не позволю! Повсюду внутренности жертвы! На шкафах, на полу. Время Нергала! ЭПОХА НЕРГАЛОВ! ОНИ ПЕРЕГРЫЗАЮТ горла своим жертвам, ОНИ УНИЧТОЖАЮТ… Врешь! Я сам уничтожу вас! Я сам…