Фирмамент - Михаил Савеличев

Одри видит множество я. Она везде и нигде. Она - все этого крохотного мирка среди прокаленных радиацией мертвых глыб. Она - колоссальное тело и множество послушных ей пальцев. Она проснулась здесь уже тем, чем она есть таким же полиаллоем, только более живым, разумным и теплым. Она разрастается вширь и вглубь, отвоевывая у мертвой машины все новые и новые уголки, она знает, как сдвинуть корабль с орбиты, и ждет только приказа. Приказа? Кто может приказать ей? Она постоянно беременна, если это можно назвать беременностью. Все новые и новые одри пробуждаются к жизни - славные подруги, все новые и новые отражения, новые взгляды, характеры, мысли, страхи... Она - бездна, ее нельзя исчерпать, можно исторгнуть множество своих вариаций, но всегда найдется каприз, который отличит одри-53 от одри-786.

- Мне обязательно нужно туда? - спрашивает Одри.

- Да. И ничего не бойся. Оно защитит тебя. Просто одежда.

Одри поднимает правую ногу, но все еще не решается переступить невысокий бортик. Одри толкает ее и смеется, видя как Одри неуклюже пытается сохранить равновесие, но оскальзывается на зеркальной луже и падает в жидкий металл. Кажется, что должны быть брызги, и другие Одри вскрикивают, приседают, но полиаллой без следа проглатывает очередную "жертву", и она оказывается в плотном клубке мягкого света. Она видит себя со стороны распростертое обнаженное тело, которое впитывает в себя жидкое золото, каждая пора кожи становится каналом, сквозь который металл инфильтруется в хрупкий организм, проникает в кровь, лимфу, процеживается сквозь печень и почки, покрывает волшебной амальгамой кости, тонкими контактами проникает в мозг, наводит новые мосты восприятия, протягивает паутину послушания, вкрадчиво вторгается в уже ненужное таинство возможной жизни, выскабливая излишество детородных функций. Она становится тяжелой, она пропитана силой, она - магнит, который притягивает твердые чешуйки и формирует поверхностную броню. Еще одно рождение, еще одно воскресение к новой, целесообразной жизни.

- Я видел и других, - говорит трутень. Он хорошо поработал и теперь может поговорить. Одри расслабленно слушает. - Они не такие, как ты. Все в золоте. Твердые и... и страшные... Мы им безразличны.

Там - тепло и мокро. Теперь просто тепло и мокро. А вокруг - темно. Здесь нет материнской стены, нет глаз и ушей. Здесь - только одна Одри Одри, Делающая Нехорошие Вещи.

- Вы излишни, - говорит Правильная Одри. - Вы - тупиковая ветвь. Когда-то полезная, но теперь подлежащая стиранию. А они - чистильщики. Золотые чистильщики. Мир корабля был устроен мудро, но теперь пришла пора сделать его еще лучше.

- Но в тебе что-то есть, - говорит Похотливая Одри. - Ты - алкаэст. Ты растворяешь меня своим семенем. Оно проходит сквозь меня, но падает на безжизненную почву. Оно - нецелесообразно, но оно слишком сладко, чтобы отказаться...

- Женщины слабы, - смеется трутень. Что-то новое в его гадком репертуаре. Необычный оттенок необычного феромона.

- Что такое - женщины?

Он поворачивается к ней и дотрагивается кончиком пальца до ее носа, губ. Щипает за соски. Похотливый звереныш. Грязная тварь. Иногда ей кажется, что нет никакого предательства. Что она участвует в тайном эксперименте, санкционированном Одри, и все идет так, как и задумано. У нее есть узник. Она таскает ему еду и прячет на темных верхних уровнях корабля, потому что внизу - смерть. Золотая и твердая смерть. Истома. Приторная истома стучит в виске. И уже не угадать - кто здесь раб, а кто - господин.

- Ты - женщина, - говорит трутень. - Или ты об этом не знала?

- Я - Одри. Единая во множестве.

- Ты - предательница! Ты придумала себе ложную жизнь, ты предала все, что можно было предать! Нет такой казни, которой можно покарать тебя! Ты похотливая шлюха! Но самое страшное - в тебе нет боли! Твоя совесть проржавела в похоти, и ты смело смотришь в мои глаза и смело лжешь в мои уши! Вон! Вон!

Она готова сжаться, закричать, но понимает, что это только сон. Короткий сон и краткий кошмар. Она стала слишком много спать. Она готова засыпать где угодно. И ей кажется, что она стала толстеть. Что-то с метаболизмом. Паршивый трутень расшатал обмен веществ. Поэтому сегодня он так легко не отделается.

- Ты знаешь, как мне еще нравится, - говорит она ему. - Ты все обо мне знаешь...

Харибда продолжала двигаться. Колоссальное тело наползало на край полыньи, выбрасывало черные завитушки крючьев, вцеплялось в лед, подминала его под себя, как ветхую бумагу, выбрасывая фонтаны воды. Догонит ли черепаха Ахиллеса? Одри была уверена - догонит... У нее нет щупальц и крючьев, у нее нет сил - вот уже долгое время она не чувствует уколов, а значит запасы коктейля иссякли, и скоро придет боль. Жуткая боль. Можно даже сказать, что боль здесь, она бежит впереди чудовищной твари и хватает ее за ноги, за две тяжелые, неподъемные ноги. Удар, еще удар, и Одри кричит. Крик изнуряет, но она уже ничего не может поделать - метаморфоз продолжается, слишком много света, и жизненный цикл харибды неимоверно ускоряется. Наверное. Может быть. Она не знает точно. Она продолжает строить гипотезы, потому что от гипотез зависит ее жизнь. Многочисленные отражения ее жизни.

- Внимание! Внимание! Всем, кто меня слышит! Мы совершили посадку в районе Большого Канала... Мы совершили посадку в районе Большого Канала... Высадка прошла успешно, но после начала монтажа системы мы обнаружили, что...

Наверное она потеряла сознание. Ей было видение, что кто-то раскрыл ее рот, раздвинул чем-то твердым стиснутые зубы и вылил в глотку нечто горячее и густое, отвратное на вкус. Она задыхалась и кашляла, что-то отрывалось внутри нее, плотные куски проходили пищевод, и она отплевывала их. Тело умирало, пришла ледяная мысль. Спокойная и твердая. Тело умирало, и его нельзя спасти. Осталось недолго. И она последует за остальными - на корм харибде. Проклятая тварь победила. Заря. Утренняя заря. Буйство розовой пастели. Коричневый, карий, алый, багряный, пунцовый, желтый, шафранный. Ее друзья. Ее лучшие друзья. Она ненавидит индиго - насыщенную тяжесть смерти, и она радуется рассвету. Она поднимает руку и хочет дотронуться до близкого горизонта. Пальцы светятся золотистым, крохотные чешуйки брони вспыхивают тайными бриллиантами. Драгоценная киноварь тончайшей паутиной опутывает пальцы и спускается ниже к запястью, набирает червонной сыти крохотных рек, но спотыкается о выступ датчика - расцвеченное гранатовыми огнями кольцо. Высший уровень опасности. Высший уровень опасности. Тревога. Тревога. Высший уровень опасности. Всем, кто меня слышит...

- Мы такие разные, - говорит Одри и проводит пальцем по проступающим из материнской стены губам. Ее губам. Уж она знает их изгиб и припухлость.