Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но к тому времени королевство уже состарилось. В XVII веке изнеженные, праздные обы прекратили войны, при дворе господствовали ритуалы, правители почти не покидали пределы дворцов, проигрывали целые состояния и проводили время в своих гаремах из пятисот наложниц. Акензуа I, необычайно честолюбивый оба, в 1690-е годы попытался возродить мощь королевства, но это вызвало гражданскую войну и дальнейшее ослабление влияния Бенина на подчиненные общины[469]. Некоторые превосходные образцы бенинского искусства свидетельствуют о возвращении процветания в XVIII веке. Бенин никогда не зависел от экспорта рабов и потому не пострадал от упадка этой торговли; если другие государства в середине XIX века развалились, Бенин уцелел; но если государства-соперники процветали ввиду растущей потребности в пальмовом масле, Бенин проводил изоляционистскую политику, отгородившись от мира.
Равнодушие к торговле стало поводом для британской интервенции. А человеческие жертвоприношения, которые в течение XIX увеличились в числе и стали утонченно жестокими, создали предлог. Оба Овонравмен, захвативший трон в 1891 году, попробовал защититься от британского империализма; но его власть над королевством слабела, и он был не в силах отменять приказы и распоряжения непокорных вождей. Резня в британской миссии в 1896 году произошла без одобрения Овонравмена[470]. Но ответный удар англичан был неотвратим. Газеты призывали к завоеванию и аннексии Бенина, «к священной войне против города смерти»[471]. Фотографии, сделанные участниками карательной операции, показывают пришедший в упадок город и королевский дворец, запущенный и разрушающийся — еще до того, как британская артиллерия превратила его в бесформенные развалины.
Все цивилизации или протоцивилизации тропических низин либо не доживали до зрелости, либо после короткого расцвета приходили в упадок. Следы этих цивилизаций поглощали джунгли или болота. Хотя некоторые тропические низины в изобилии дают продукты, в большинстве сред равновесие непрочно и цивилизации хрупки. Но почти любую цивилизацию почти в любой среде побеждала и превращала в руины природа: долговечность и великолепие некоторых грандиозных усилий цивилизаций в тропиках удивляет больше, чем их конечное поражение.
Существует явное сходство в том, какие решения принимали строители цивилизаций в тропических лесах и болотах: в некоторых отношениях Ангкор напоминает город майя; курганы ольмеков и Маджахаро похожи; политическое устройство Бенина, представлявшее собой полное соперничества объединение городов-государств, обнаруживает сходство с политической вселенной майя. Однако различия более заметны. Возможно, нам никогда не удастся найти удовлетворительное объяснение, почему в тропиках усилия людей приводят к столь различным результатам: почему омагуа или люди Маджахаро не достигли в строительстве масштабов ольмеков; почему жители острова Фредерика Хендрика не добились сколько-нибудь заметных достижений; почему майя сумели преодолеть ограничивающее воздействие своего исключительно трудного окружения и достигли уровня, не имеющего параллелей в других тропических лесах, за исключением Ангкора, где условия были гораздо более благоприятными; и в более общем виде — почему некоторые тропические леса стали родиной великих цивилизаций, другие были лишь слегка затронуты в попытках преобразования, а в третьих жители довольствовались тем, что дает природа, не пытаясь усовершенствовать ее. Пока ответа на этот вопрос нет, можно сделать только один вывод: попытки создания цивилизаций в тропических лесах предпринимались часто и часто успешные. Тропический лес и болота — это среда, которая удивляет нас своей неожиданностью, как «затерянный город в джунглях», неожиданности здесь встречаются так часто, что мы их почти ожидаем.
Часть четвертая
БЛЕСТЯЩИЕ ПОЛЯ ГРЯЗИ
Аллювиальные почвы в сухом климате
Великолепная грязь!
Майкл Фландерс и Дональд Суэн. Песнь гиппопотамаЯ знаю Нил. Когда он приходит на поля, его приход дает жизнь каждой ноздре.
Стела в храме Хнума, приписываемая Джосеру
7. Одинокие и равнинные пески
Вводящие в заблуждение случаи на Ближнем Востоке
Заливная равнина Карсамба. — Долина Иерихона. — Шумер и Египет
Они сажают многие сорта зерна,
В этих зернах влажная жизнь.
Полоса за полосой, они пропалывают всходы.
Теперь в должном порядке они жнут;
Плотно уложены их копны —
Миллионы и мириады копен.
И не только здесь так.
И не только сейчас так.
Давным-давно было так.
А. Уэйли. Книга песен[472]Однажды рано утром в Афганистане я встретил группу людей, одетых в многоцветные разукрашенные кафтаны, широкие шаровары и остроносые туфли. У них было два барабана, и они пели и танцевали, размахивая в воздухе серпами. За ними следовала группа женщин, в чадрах, но, очевидно, тоже празднично настроенных. Я остановился и спросил на ломаном фарси: «Это свадьба или что-то другое?» Они удивленно посмотрели на меня и ответили: «Нет, ничего подобного. Мы просто идем жать пшеницу».
Джек Р. Харлан. Хлеба и люди[473]Плодородная почва: ранние попытки интенсификации растениеводстваГрязь хлюпает и переливается. Но если ее высушить на солнце, вылепив из нее кирпичи, и обжечь эти кирпичи в специальной печи для обжига, из нее можно строить прочные здания. Подходящий сорт грязи может создать основу цивилизации: плодородная почва, пропитанная жизнью, в свою очередь формирует общество, вознаграждая коллективные усилия большими количествами пищи. В Древней Месопотамии в обязанности царя входила формовка первого кирпича для нового храма. На аккадских печатях изображены боги, создающие мир из грязи. Они смешивают грязь, делают из нее кирпичи, поднимают их по лестницам и ряд за рядом выводят кладку[474].
Повторяющиеся наводнения разносят эту грязь по полям, и она — в особенности аллювиальная грязь, постоянно возобновляемая разливающимися реками, — чрезвычайно богата питательными веществами, которые способствуют процветанию растительности. На такой почве можно работать: в нее легко сажать, не вспахивая и не внося удобрения, ей легко придавать любую неестественную форму для строительства домов и плотин. Аллювиальная почва позволяет кормить плотное население — особенно если хозяйство эффективно организовано сильной элитой. Правители, контролирующие производство и распределение пищи, могут использовать свое богатство для преобразования окружения, для превращения среды из грязи в город, могут воздвигать гигантские монументы, вести легкую, полную развлечений жизнь, содержать класс образованных людей и заказывать произведения искусства.
Цивилизация не «зарождается» на аллювиальных почвах (хотя они могут в этом помочь). Так же как и возделывание растений. Но такой тип среды порождает особый тип хозяйства, что в свою очередь ведет к особому типу цивилизации: к форме своеобразного сельскохозяйственного массового производства, основанного на выращивании одного-двух основных видов зерновых; при этом земля покрывается каналами — ирригационными и отводящими излишек наводнений — и засаживается растениями, «неестественными» в том смысле, что они не могли появиться и не могут выжить без участия человека. Этот тип растениеводства представляет крайнее проявление стремления к цивилизации. Он поддерживает многолюдные, урбанизированные, высоко организованные общества: человеческие муравейники, тиранию коллективных целей.
Часто утверждалось, что «гидравлика» таких обществ приводит к деспотизму[475]. Более справедливо считать их примерами обычной утопии, рожденной идеалистами и окаменевшей на практике. Сложность управления водой — или даже в более общем виде управления кампанией по покорению природы — делает такие общества добычей организаторов; то же самое можно сказать и о проблеме создания и сохранения разумных запасов пищи. Корни сверхорганизованности, которая может привести к крайней эксплуатации среды, к ослаблению и разрушению созданного, лежат ниже уровней ила, в глубинах человеческих стремлений — стремлений к цивилизации.
Аналогичные решения проблемы прокорма большого населения и управления им принимались независимо и в других средах (см. выше, с. 90–94; ниже, с. 356–360); так что, хотя аллювиальные почвы особо благоприятны, одним их плодородием невозможно объяснить зарождение в древности интенсивного сельского хозяйства. Наше собственное растениеводство — его прямой потомок: наши засеянные пшеницей прерии — все равно что увеличенные зерновые поля древности. Поэтому легко понять, почему ученые до самого последнего времени считали, что наши далекие предки стремились стать похожими на нас: мы считаем свои методы лучшими и поэтому каждый шаг к ним рассматриваем как прогрессивный и представляем его логичным итогом рациональной предусмотрительности. Но чем больше мы узнаем о раннем растениеводстве цивилизаций аллювиальных долин, тем более удивительным кажется то, что любое общество отказалось от «первоначального богатства» охоты и собирательства в изобильной среде, чтобы отяготить себя такой непродуктивной и беспокойной системой[476].
