Неверный. Свободный роман (СИ) - Лакс Айрин

— Тебе дети были не нужны, — напоминаю. — Что изменилось?

— Все. Жизнь иногда ломает хребет. За чертой понимаешь, что важное, что шелуха, а чего в проебанной жизни просто нет.

От его слов у меня на глаза наворачивается что-то. Наверное, от выпитого вина размазывает… Или снежинка в глаз попала. Или просто я уже подмерзла сидеть, поэтому носом в салфетку шмыгаю.

— Насколько?

— Что?

— Насколько тебе нужен сын?

Не отрицаю. Глупости… Так глупо отрицать, когда они сильно похожи…

— На час-два? На день? На неделю поиграться? На две? А потом… Потом себе новую игрушку найдешь, и Алим останется один.

— Не останется. Клянусь, не останется, — Мирасов присаживается поближе. — Послушай!

— Осторожнее!

Но он уже присел задом на пакет с уткой, а она жирненькая, и Расул своим задом угодил прямо в застывший сок с жирком, растекшийся по пакету.

— Блин, я же сказала, что надо осторожнее, чего ты такой неуклюжий?!

— Здесь что?

— Утка, блин. Я ела утку.

— На улице?

— Выкинуть хотела. Жалко стало, поела немного. Что? — нервничаю, столкнувшись взглядом с глазами Мирасова.

Они полны удивления и какого-то смущения. Расул отводит взгляд первым.

— Ничего. Так что насчет сына, Саш?

— Ничего, Мирасов. Ничего насчет сына. Не верю я тебе, понял? С тобой, как на американских горках. Взлет и падение. Больно. Я уже на них каталась и не могу позволить тебе прихотью разбить сердце моему сыну! Тебе сегодня надо, до усрачки, до звездочек, а завтра… завтра пошла на хрен и храни ноги в тепле!

Мирасов скрипит зубами.

— Обвинения… справедливые, — говорит хрипло, голос корежит. — Но сейчас иначе все. И с сыном я так не поступлю.

— Нарисовался, отец-молодец. Когда все самое трудное и сложное позади, когда ночами не спишь, потому что у него зубки, а потом на энергетиках ебашишь работу. Когда не знаешь, от чего, блин, у него живот твердый. Когда тупо не можешь уснуть рядом с ним от страха, что не вывезешь это… Когда руки опускаются от его истерик и хочется по сладкой заднице надавать, а потом, блять, стыдно! Стыдно, что я за мать такая.

В голосе звенят слезы. Делаю паузу, отдышавшись.

В тишине неожиданно громко звучит:

— Полагаю, лучшая.

— Ой не звизди, Мирасов. Сейчас ты мягко стелешь, а потом мне спать жестко. Нет! Не хочу тебя отцом сыну, не заслужил. Не заслужил!

— Дай заслужу, — снова вгоняет тон в безэмоциональный, а самого трясет.

Трясет и глаза пустые, больные, но с огоньком дикой надежды.

— Хочешь, чтобы я тебя пожалела?! А ты…. ты меня пожалел? — обида вскипает. — Ты меня убил, Мирасов. Просто убил. У меня есть работа и сын. Больше нет ничего. Отщипнуть и от этого хочешь? Откусить побольше?

— Жалеть меня не надо, — гневается.

В голосе пробуждается рык.

Ощущение, что он задыхается, но полной грудью так и не дышит.

— Просто прошу о встречах с сыном. Можешь даже не говорить, что я ему не чужой человек.

— Чужой. Чужой, Мирасов.

— Дай шанс стать не чужим, — вцепился в меня.

Хуже клеща.

И почему я уйти не могу? Его взгляд как кнут, что обмотался вокруг моего горла.

— На тебя не претендую, — ставит точку. — С сыном познакомь.

— Вот как…

Даже не знаю, обидно мне или радостно.

Должно быть радостно, но что-то не наблюдаю я в себе радости.

— И что… шмара какая-то вокруг тебе увивается? Учти, грязь рядом со своим сыном не потерплю. Унюхаю, что от тебя гулянками и бабами воняет, нахрен пойдешь, сразу же!

Боже, неужели я соглашаюсь, а? Больная, что ли? Сумасшедшая? Вирус короны подхватила и сознание путается?

Что со мной?!

— Ааа… — кивает расслабленно. — За это можешь не переживать. Ни шлюх, ни гулянок.

— Ой, Мирасов! Ни шлюх, ни гулянок? — морщу нос и смеюсь. — Да кому ты звиздишь? Неделю, дай бой, продержишься, а потом все по звезде пойдет!

— Так когда я могу с ним остаться? — жадно смотрит в сторону Алима.

В конце концов, Расул пришел с миром, и это многого стоит. Но и не могу вот так сразу, поэтому я обрываю, ставя условия:

— Я не представлю тебя, как отца. Не оставлю с ним наедине. Буду сообщать иногда, когда появится возможность провести время вместе. Требовать ничего не смей. Услышу, как ты льешь ему про отцовство, нахрен идешь сразу же.

— Иногда — это когда? Как часто?

— Притормози, Мирасов. Рискуешь влететь в никогда!

— Мама, домой! — подбегает Алим.

— Пошли.

Я поднимаю пакет с уткой. Вкусная вышла. Не буду выкидывать. Иначе, какого лешего я с ней сутки парилась?

Чтобы собак бродячих кормить? Труды свои выбрасывать?

Вот еще.

Ни один хрен с горы не заслужил, чтобы я себя в ноль оценивала. Никому не нужно?

Значит, сама поем.

Блин, выходит кое-как. Расул жир размазал. Придется нести осторожно.

— Провожу, — поднимается Расул. — И можно у тебя переодеться?

— Переодеться?

— Да. Я сел на твой пакет. У меня все брюки в жиру и в маринаде.

«Пусти козла в огород!» — бьется в моей голове мысль.

Но уже согласилась, пусть переоденется где-нибудь скромно, мне не жалко! Чего я там не видела, как говорится.

Пофиг.

Но сердце постукивает неровно…

Глава 60

Глава 60

Александра

Поднимаемся на лифте, пространство кажется слишком тесным. Алим вертится, постоянно оглядывается на Расула, потом прячет лицо у меня в ногах.

— Мама. Там дядя… — бросает быстрый взгляд. — Смотрит.

Еще как смотрит! Глазеет!

— Мирасов, — шиплю с улыбкой. — Напор сбавь, сына пугаешь.

— Конечно, — соглашается мгновенно и смотрит на приборную панель.

Мне кажется, она сейчас закипит или взорвется от накала во взгляде мужчины.

Окидываю взглядом его профиль: на виске пульсирует вена, капелька пота стекает рядом с ухом.

— Тебе жарко? Температура? Ты не болеешь? Если болеешь…

— Я не простывший и не заразный, Саша.

— Надеюсь. Если сын завтра с соплями и температурой сляжет…

— Я понял.

Долго выуживаю ключи, вынимаю их из кармана, открываю дверь.

Все как во сне. Господи, что я творю. Переступаю порог, и немного шатает. Мирасов за моей спиной.

Приступ удушья.

Сердце как шальное, пульс мчится.

Спокойно, говорю себе, увещеваю, спокойнее!

Это всего лишь общение моего сына с биологическим родителем. На отца Мирасов не тянет.

Я разуваюсь первой, быстро отношу утку на кухню, переложив из пакета на блюдо, где она была раньше, мою руки от жира и возвращаюсь, чтобы раздеть сына. Мирасов, присев перед ним на корточки, предлагает помощь.

Алим вцепился пальчиками в варежки и трясет головой, не желая снимать. Он вообще никому не позволяет снимать свои любимые варежки, кроме меня.

— Алим, давай мы твоих рыбок почистим, чтобы снова были красивыми? — предлагаю я. — Отправим их немного погреться в теплой водичке?

— Да-да…

Сын радостно кивает и позволяет стянуть с себя варежки, шарф, шапку, выныривает из комбинезона и первым несется в ванную комнату.

Мирасов наблюдает. Внезапно близко.

Его дыхание овевает мое лицо, касается шеи.

— Алим очень любит рыб. Обожает купаться, — объясняю Расулу, не глядя на него. — Если мы идем в аквапарк, это на целый день, Алим из бассейна не вылезает.

— А на море были?

— Мы часто летаем самолетами, но на море я пока так и не выбралась. Первый год я посчитала, он слишком мал, второй год Алим заболел, на третий… у меня очень плотный график, — отвечаю, развешивая нашу одежду. — Пальто дашь? Я повешу.

Мирасов все еще сидит.

— Я сам сниму, иди к… сыну.

Мирасов так по-особенному произносит все это слово, у меня внутри аж екает.

— Там уже вода шумит.

Сбросив оцепенение, спешу к сыну. Он уже плескает свои варежки в раковине.

— Поплаваешь или искупаешься в душе?