Неоконченный полет - Анатолий Хорунжий

В паре с лейтенантом Семеновым он полетел посмотреть немецкие переправы через Прут.

Разведать... В бой не вступать... О последнем Покрышкин вспомнил над Прутом, когда заметил три и выше еще два «мессершмитта».

«Пять», — звенело в сознании Покрышкина, хотя видел он пока только тройку, что нависала. Он думал о тройке и о той паре, которая была где-то выше и могла в любую минуту упасть на голову, и думал о своем ведомом — лейтенанте Семенове. «Не оторвался бы от меня...»

Разворот на сто восемьдесят градусов, то есть просто навстречу противнику. Передний из тройки приближался с быстротой молнии, уже виден желтый «кок», поблескивающий круг пропеллера. Воля становится каменно-твердой. Не уступлю врагу, не сверну! Глаз на прицеле, руки на гашетке, сердце клокочет. «Не оторвался бы Семенов». Мысль работает синхронно с движениями.

Пора стрелять. Нажимает на гашетку, его трасса скрещивается с трассой, выпущенной «мессершмиттом». Покрышкину показалось, что самолеты сейчас врежутся друг в друга и разобьются вдребезги. Но машины уже расходились в разные стороны. Летчики где-то в глубине своего сознания почувствовали, что так погибать им нет смысла. Это сближение было только завязкой боя.

Покрышкин пошел вверх. Круто, как только позволяла машина. Мотор тянул сильно. От стремительного движения тело пилота вдавливалось в сиденье, в глазах потемнело. Это от перегрузки, той самой, которую часто испытывал Покрышкин на тренировках. Он понял, что именно рывком в высоту, этим физическим и волевым напряжением, добывается перевес над врагом. Поэтому он не выведет своего «мига» с подъема до тех пор, пока машина не откажется идти вверх.

В стеклах приборов он увидел, как удлинилось и отекло его лицо.

Мотор уже исчерпал себя. Пилот перевалил машину на крыло. Земля далеко внизу, она виднеется словно дно сквозь чистую воду.

Где же «мессершмитты»? Где Семенов?

Присмотревшись, Покрышкин увидел трех «мессершмиттов», а ниже их — своего напарника. Такова обстановка. Однако действовать он будет вопреки ей. Он упадет с высоты, как орел на свою жертву. Ударит жестоко и неуклонно. Конечно, по ведущему вражеской тройки.

Свист воздуха, боль в ушах, приближение земли. «Мессершмитт» уже совсем близко... Но что там творится с самолетом Семенова? Его атакуют? За ним уже тянется полоса дыма? Неужели подбили?.. Надо немедленно идти ему на выручку. Нельзя так дорого платить за сбитого «мессера» — жизнью своего друга, его машиной.

Сменил прицел. «Миг» Покрышкина уже пикирует на вражеский истребитель, который стреляет по Семенову... От большого разбега самолет Покрышкина на выходе из пике так просел, что оказался ниже «мессершмитта». Огонь снизу, в «живот»! Дым, пламя. «Мессершмитт» перевернулся и начал падать.

Да, это победа. Первая победа. Вражеский самолет падает. У Покрышкина нет сил отвести от него взгляд, он ждет, когда тот взорвется, когда захватчик сгорит в огне.

«Мессершмитт» вот-вот должен был врезаться в землю. В это время Покрышкин услышал треск, удар. Самолет крутануло вокруг оси. Летчик оказался вниз головой.

Что это?

Над ним прогремел «мессершмитт».

Перевернул самолет, выровнял, оглянулся — сзади заходил для атаки второй истребитель противника. Только теперь понял, что произошло. Засмотрелся на сбитого и забыл о тех двух, которые перед тем выпали из поля зрения. Жестокая ошибка!.. И тяжелая расплата за нее...

В крыле «мига» большая дыра, но он еще подчиняется движениям рычагов, — значит, можно драться с врагом. А драться необходимо, иначе уничтожат тебя. Он проводил взглядом Семенова, который снизился к самой земле и взял курс на аэродром.

Вертелся между «мессерами», даже огрызался, когда атаковали, и оттягивал к Днестру. Там, за Днестром, среди широких полей, есть зеленое поле причала. Добраться бы туда...

«Миг» с пробоиной в крыле с ходу сел на аэродром. Кто видел, как он летел, тот понял, после какого тяжелого боя он возвратился домой.

Выключив мотор, Покрышкин несколько минут сидел в кабине неподвижно. Слушал тишину. Слушал умолкающую раненую машину. Любовался степью, небом, тучками. Все вокруг было таким же, как и вчера, а он, летчик, сегодня был уже другим. Он победил в схватке с пятью...

Где же Семенов? Неужели не вернулся? Ради него он, ведущий пары, оставил высоту, прервал выгодную атаку... Из-за его неповоротливости (почему он отстал?) едва не поплатился жизнью.

К самолету бежали несколько человек. Среди них один, не успевший еще снять шлема. Покрышкин вскочил на ноги. То был лейтенант Семенов.

9

В другом полете над тем же Прутом его самолет подбила снарядом вражеская зенитка. Помнил до конца войны и даже сейчас не забыл, как это случилось. Главное — почему случилось! Задал себе этот вопрос уже в тот миг, когда тряхнуло машину. Думал о нем, когда садился, планируя с заглохшим мотором прямо на деревья молдавского леса, думал и тогда, когда пробирался к Днестру, держась в стороне от дорог, на которых ревели, немецкие танки.

Добрался до своего полка, где его уже не ждали. В то лето сбитые летчики возвращались очень редко: кто погибал под обломками своих машин, кто падал скошенный пулеметными очередями немецких мотоциклистов. Он возвратился в полк обросший, изможденный, с палкой в руках, на которую опирался.

Несколько дней лечил ногу. Над самой крышей проносились самолеты. Он думал о том, почему его сбили, почему погибли Панкратов, Миронов, Назаров. Неудачи надо осмысливать. Он нашел тетрадь и повел на бумаге разговор с фактами, случаями, со своими и чужими неудачами. И пришел к такому заключению: в ежедневных поединках будут побеждать самые стойкие и самые хитрые. Необходимо глубоко знать и свою, и вражескую тактику, старательно развивать все новое, вырабатывать сметливость.

Так начался Покрышкин-ас.

10

Южный фронт отходил на восток. Наши войска оставили Молдавию, Подолье, окутанный дымом Днестр. Оставили могилы своих друзей. По дорогам тянулись колонны беженцев, раненых бойцов. В стороне от дороги по стерне и но некошеным хлебам шли тракторы, таща за собой комбайны, сеялки. По кукурузе вразброд шел скот, угоняемый на восток.

Густые тучи пыли закрывали солнце.

Покрышкин с друзьями стоял на аэродроме, смотрел сквозь пыльное марево на дорогу.

— «Хейнкели»! — закричал кто-то.

Вражеская группа уже готовилась зайти в пике для удара.

Летчики побежали прямиком по высокой гречке к своим машинам. «Миг» Покрышкина стоял в дальнем конце ряда. Как ему успеть? Ноги заплетаются. Он спотыкался, падал, поднимался и бежал снова.

Послышался свист бомб. Покрышкин упал под свой самолет. Взрыв. Покачнулась земля. Рев самолета над головой. Один, второй, третий... Все. Пошли на второй заход, Теперь он попытается взлететь. Но только успел отбросить несколько веток маскировки, как бомбы снова повисли над головой. Свист. Рядом что-то грохнуло, еще. Застонала земля от удара.

«Вот мне и конец...» — подумал Покрышкин, всем своим существом ожидая взрыва.

Однажды он пережил подобное мгновение. Было это на аэродроме в Котовске. Тогда также падали бомбы, и он также стоял возле своего самолета. Рядом находилась автомашина, груженная фугасками. Услыхав гул немецких самолетов, Покрышкин не побежал в укрытие. Он схватил винтовку и начал стрелять по «юнкерсу», который пикировал на стоянку. Вражеский самолет перестарался — сбросил бомбы со слишком малой высоты. Они застряли в земле, и только.

И вот опять острая грань между жизнью и смертью. Почему же бомбы не взрываются? Они же воткнулись в землю совсем рядом, за несколько метров?.. Неужели она еще раз его пощадили?

Покрышкин сделал шаг, будто заново на свет народился.

11

Полк перебазировался под Николаев. Собрав летный состав, начальник штаба раздал карты нового района, На широких листах было много простора, закрашенного в синий цвет. А земли такая узенькая полоска...

В Тузлах, возле Николаева, ровное, как стол, поле аэродрома, добротные, в несколько накатов, землянки, и совсем рядом — море. День жаркий, палит солнце, гимнастерка прилипает к телу, воздух мутный от пыли, поднятой самолетами. Отмыть бы пот и грязь, выстирать бы жесткие, просоленные рубашки. Да некогда...

После полетов, когда совсем завечерело, набились в кузов грузовика, поехали.

Что за услада — песчаная отмель, волны, лунная дорожка, тихое небо над головой...

Покрышкин с Лукашевичем пошли вдоль берега. Волна заглаживала следы на песке.

«Вот и в жизни время сотрет следы человека. Нет!»

Покрышкин рассказывал Лукашевичу о встрече с Супруном в Хосте, о мечте, которую вынашивал... Лукашевич сказал: