Вернувшийся из навсегда - Юрий Иванович

Но именно эти неординарность и редкая периодичность на этот раз заставили Петра Васильевича тщательно продумать свой мысленный крик-ответ. Следовало вложить как можно больше полезной информации и в то же время не раскрыть главных своих секретов. Ведь по большому счёту нельзя утверждать, что всё вокруг происходящее не подстроено с какими-то особо изощрёнными целями. Той же жандармерией, к примеру, или особым департаментом. Например, за стенкой установлены новейшие гипнотические устройства, которые вбивают в сознание какие угодно фразы. А в ответ ждут, что узник раскроет свои секреты. Ну и каштаны подбрасывают, попросту затмив разум и скрывая подскакивающего к столу раздатчика. А оздоровление началось благодаря вводимым через пояс новейшим лекарствам.

Могло такое быть? Пусть с большой натяжкой, грубо притянутое за уши? Чем судьба не шутит! Лучше перестраховаться. Поэтому заключённый прокричал мысленно следующее:

«Готовлюсь к побегу! Если всё пойдёт, как запланировано, через два-три дня меня здесь не будет. Потом меня никакие ищейки не найдут. Но меня волнует, как мы в дальнейшем свяжемся?..»

Звучащая в голове фраза – тут же исчезла оттуда. Значит, где-то там, в неведомом далёко, всё прекрасно поняли и согласились с услышанным. Теперь оставалось присмотреться к тюремщикам и правильно интерпретировать их действия. А они начались с нарушения распорядка дня. Положенные узнику три часа времени, которые он тратил, осматривая мировой Интернет, вдруг отменили. Экран остался безжизненным, как и настольная консоль управления. И через полчаса постоянных выкриков в камеру и угроз объявить голодовку в узилище стали стекаться знакомые и незнакомые лица.

Вначале появился напыщенный франт из имперской жандармерии в ранге старшего советника с двумя сопровождающими его следователями. Но не успел он рта открыть, как явилась глава особого департамента с маячащим у неё за спиной мордоворотом и молча, явно демонстративно уселась на самое лучшее, центральное место по ту сторону от обеденного стола. Франт стрельнул в неё глазами, словно вопрошая: «Нельзя было через камеры наблюдать?», но вслух ничего подобного не высказал. Зато рьяно приступил к шантажу узника. Нагнетал, так сказать, давление.

Суть по сравнению со вчерашними нападками не изменилась:

– Или ты немедленно делаешь нужное нам заявление, или мы попросту казним твоего сына жестокими пытками.

– Ха! Вы вначале моего сына поймайте! – веселился узник. – А потом я посмотрю, как он вам устроит кузькину мать!

Минут пять прошло в подобном, бесполезном обмене фраз. Затем чинно и благородно прибыл генерал Жавен с одним из своих коллег. Они уселись далеко слева, сразу показывая, что просто зрители и ничего больше. Хотя по тому, как занервничал жандарм, стало понятно: ещё одни зрители пришли не просто так, а понаблюдать за фиаско зазнавшегося франта. Видимо, ему разрешили командовать очной ставкой, но к советам Аскезы и Триида он не прислушался. И теперь те ждут с особой мстительностью его провала. Мол, нечего было нас игнорировать! Такого, как Пришелец, простыми словами не сломишь! И за неудачу ты получишь по шее. А мы – лишь наблюдатели с правом подачи затем своего мнения в высшие инстанции.

И когда дальнейшие прения и угрозы стали бессмысленны, старший советник решился начать встречу отца с сыном. Пафосно выкрикнул в пространство над собой:

– Привезите сюда арестованного Бориса Светозарова! – Через несколько минут шторы раздвинулись, и два дюжих санитара доставили на кровати-каталке бледного как мел Бориса. Одеяло на его культях было специально отброшено, чтобы немедля показать Петру Васильевичу весь трагизм положения, сломать его окончательно. Ну и бледность понималась, что крови раненый потерял много, скорей всего, его еле удалось спасти. На белой подушке выделялись только его широко раскрытые глаза в овале из синяков, которые пристально, с непередаваемой болью следили за каждым жестом отца, за каждым оттенком его эмоций.

Хорошо, что землянин заранее и весьма чётко приготовился к ожидаемой картине. Как ни начало штормить его сознание от вида родной кровиночки, он внешне сумел сдержаться. Встал неспешно на ноги, присмотрелся к человеку, лежащему на кровати, и презрительно воскликнул:

– Ха! И кого это вы мне привезли?! – расставил в презрении руки в стороны и со смешком добавил: – Это отнюдь не Борис!

– Ты отказываешься от своего сына? – возмутился жандарм.

– Нисколько! Но ведь это не он, потому что мой сын, во-первых, был с ногами… Ха-ха! Прошу прощения, воин, если я тебя чем-то непроизвольно обидел! – Он приложил руку к сердцу и сделал вежливый поклон. – Но вижу, что и тебя вовлекли в эту подлую игру с заменой личностей.

Больше он и не смотрел на инвалида, вытянув руку в сторону франта и патетически восклицая:

– И как вы посмели играть на самых святых, на отцовских чувствах? Неужели надеялись, что я ослеп и не раскушу ваш подлый обман?

После невидимой команды от своего начальника на ноги вскочил один из следователей. Этот не собирался миндальничать, и это сразу бросалось в глаза.

– Хватит паясничать и строить из себя недоумка, Светозаров! Я ведь могу и более жёсткий разговор повести, и вы с сыном сразу слезами жалости друг к другу зальётесь! Эй, Борис! Ну-ка, хоть слово своему папочке скажи!

И он многозначительно замахнулся рукой над забинтованными культями ног. Вряд ли именно это движение испугало раненого. Скорей он приметил еле заметный кивок со стороны отца и понял, что надо говорить, общаться, затягивать время и вести настоящую беседу. Вот он и заговорил:

– Отец! Неужели ты меня не узнал? Это я, твой сын!

– Шутишь, парень? – хмыкнул Пётр. – Какой это родитель не узнает своего потомка? Ты мне чужой! Совершенно чужой!

– Странные слова… Мне говорили, что ты после пыток стал совсем неадекватный, но я не верил, что настолько…

– Это ты, воин, неадекватный! Раз согласился на такую аферу! – Узник со злостью и угрозой потряс кулаком. – Сколько они тебе заплатили за такой розыгрыш? Или обещали вылечить за высший артистизм? Так заруби себе на носу, придурок: никто и никогда тебе не отрастит самое главное – твои ноги! Их уже не вернут! А вот совесть ты потерял, и её тем более ни за какие деньги не купишь.

– При чём здесь ноги? – поражался Борис, покусывая в явном расстройстве потрескавшиеся губы. – Я прошу, я требую от тебя помощи!

– Мало ли какой проходимец от меня станет что-то требовать!

– Да что с тобой? Неужели я так изменился?

– Не знаю, каким ты был раньше, – насмехался землянин, – но сейчас ты тем более на Бориса не похож.

– А если я тебе напомню нечто такое из своего детства, что может быть известно только тебе? Тогда ты в меня поверишь?