Вернувшийся из навсегда - Юрий Иванович

Тем временем остальные группы отряда занимаются своими делами на земле: устраивают драку среди ярых фанатиков, особенно в самом храме; втягивают иных жрецов по колено в камни брусчатки, оставляя там навсегда; доводят до инфаркта адмиралов, генералов, а командиров среднего звена награждают пожизненными болевыми ощущениями.

Конечно, имелись, выдвигались и рассматривались иные сценарии наказания для зажравшихся жрецов, так сказать, «щадящего» режимам. Но у них у всех просматривался основной минус: чрезмерное время проведения. Да и на подготовку требовалось многократно больше усилий, времени и людских ресурсов. Может, среди них имелся план, подобный тому, что сейчас спешно сочинял Светозаров, но ему сие было неизвестно. А чем больше он размышлял над своими предстоящими действиями, тем больше они ему нравились.

А там и кальмары к нему стали стекаться, высовываясь из стен или пола и делая сжатые доклады.

Тревога в комплексе улеглась, опять всё относительно затихло. Относительно, потому что приготовления к ведущемуся празднику, наоборот, становились всё более интенсивными и приближались к своему пику. В одном из внутренних дворов готовился к взлёту пузырь в виде головы бога Ветра. В наиболее охраняемом из зданий проснулись все четыре высших жреца и с помощью подчинённых, радио, телесвязи и разных посыльных стали проверять готовность к намеченным мероприятиям. Чуть позже, уже после начала праздника, они должны были появиться на парадном балконе главного здания, сказать пару слов собравшемуся народу и дать отмашку к началу казней. После них «благословить» взлёт раскрашенного идола.

Кстати, снабгам, приговорённым к казни, тоже не дали выспаться перед смертью. Разбудили, заставляя молиться, каяться в содеянном грехе, писать письменные признания и последние письма своим родным и близким. Трогательная забота, которую лично наблюдал докладывающий другу Прусвет:

– Не могу сказать, что все кандидаты в покойники сломлены морально, хотя и радости от предстоящего никто не испытывает. Многие ругаются, не стесняясь, проклинают своих мучителей и палачей. Но что интересно, добрая половина из них – это явное уголовное отребье. Это видно и по их повадкам, и по их специфическому жаргону. Четверть – скорей всего, идеологические противники нового режима. Этакая прослойка общества, состоящая из дворян и заносчивой, много задирающей нос интеллигенции. Остальные – кто как, определить с ходу весьма сложно. Порой ведь и серийный маньяк выглядит как порядочный, благовоспитанный горожанин.

– То есть у тебя подозрения, что добрая часть приговорённых могла заслужить подобную кару?

– Если бы подозрения! А то – полная уверенность. И надеюсь, что ты не сомневаешься в моих выводах?

Торговец не сомневался. Ибо Живой Ужас больше считался учёным социологом, знатоком развития разумных существ, по обществоведению, по изучению формаций гражданского общества. Он прекрасно разбирался в закономерностях социальных действий и в условностях массового поведения людей. Его мнение не нуждалось в перепроверке.

Поэтому граф пробормотал, словно про себя:

– Ну вот, ещё одно доказательство того, что жрецы и их сподвижники не такие уж страшные и кровавые крокозябры. Да и военные их не боятся с каким-нибудь неуёмным фанатизмом…

– Ты это к чему? – насторожился пронзающий камни.

– К тому, что не досмотрели разведчики Крафы очень много чего важного. Да и аналитики могли действовать по одному из заранее разработанных шаблонов. Вот слона-то и не заметили…

– А что за слон? И где он?

– Вот его-то мы с вами и будем спасать! – перешёл Дмитрий на решительный, приказной тон. – Слушайте внимательно, что должны сделать вы сами и что надо передать остальным кальмарам и группе целителей. Итак…

Глава 19. Странное свидание

Пожалуй, известие об аресте сына и его инвалидности могло опустить настроение Петра Васильевича ниже фундамента. Но он вначале занялся аутотренингом, убеждая себя только в одном: «Дар соврал! Пока Бориса не увижу – ни единому слову не верю!» И когда напряжение стало чуть спадать и наступило время первого обеда, случилось второе событие, вселившее оптимизм и веру в будущее. Каштаны от старшего сына Дмитрия не просто появились в глубокой пиале из картона, утонув в супе, но и строчка зазвучала вполне знакомая. Чуть переделанная и тоже почему-то с мелодией, но понятная до последней запятой:

«Айболит нарастит ему ножки, он опять побежит по дорожке!»

Детская тематика старого стишка вселила и детскую веру в чудо. Даже сомневаться не хотелось:

«Если они там настолько развиты, – размышлял узник, пережёвывая первый каштан, – что имеют подобные каштаны и уникальные скафандры, то для них вырастить новые ноги Борису труда особого не составит. Значит, на предстоящий шантаж можно реагировать соответственно. Попыткой искалечить моего сына они меня не сломают!..»

Даже настроение вернулось к прежнему, возвышенному и радостному состоянию. И в дальнейшем его не смогли испортить ни визиты парочки мрачных типов, которые угрожали и даже дёргались, словно хотели наброситься на заключённого с кулаками. Ни посещение пятерых напыщенных снобов из администрации императора, требовавших официального заявления для телевидения. Ни повторный приход Дара Горского. Ни сердобольные соболезнования академика Серова, который признался:

– Мне и в самом деле показали молодого парня, у которого отрезаны ноги. Он без сознания и похож на фотографию твоего Бориса…

– Это не он! Я в этом уверен на все сто! – заявил Светозаров. – И давай больше не будем к этой теме возвращаться.

Учёный на это лишь вздохнул: что его заставили – он сделал, и не его вина, что землянин не верит и не собирается на эту тему разглагольствовать. Тем более его, как специалиста, гораздо больше интересовали научные проблемы.

А поздним вечером, уже после визита «медицинских сестёр», во время вечернего чая примчалась взбешенная, с дико горящими глазами глава особого департамента. Вначале показалось, что это она сейчас набросится на узника с кулаками за его нежелание сотрудничать со следствием и с представителями императорского окружения. Но с первых слов стало понятно, почему она в таком состоянии.

– Прости! Я ничего не знала! Ни об аресте Бориса, ни о его травме! Мне только два часа назад доложили!

Несмотря на ненависть к этой женщине и даже не уменьшившееся желание её уничтожить любым способом, в том числе и живота своего не щадя, Пётр и ей поверил. Она хорошо знала сына, можно сказать, с самых пелёнок, и даже часто встречалась с ним, когда тому уже исполнилось тринадцать лет. Можно было не сомневаться, что любовь к нему у Аскезы была искренней, почти материнской. Сама не смогла иметь детей, так излила нерастраченные чувства на ребёнка своего краткосрочного мужа и своей лучшей подруги. И теперь вот страдала, переживала не меньше, чем это сделала бы и сама Гаранделла.