Дело №346 - Лариса Капицына

– Почему вы не на работе?

– Я болен.

– Я вижу. – Мешков кивнул на бутылку. – Залечиваете душевные раны? Смотрите, для Тучкова это закончилось весьма плачевно. Не боитесь?

– Для Тучкова это закончилось плачевно, потому что он был настоящий козел. Со мной такого не будет.

– Ну-ну. – усмехнулся Мешков. – Кстати, о Тучкове… Вы с ним ладили?

– Терпеть его не мог.

– Что так?

– Лез куда не надо. Ехидничал. Как поется в одной песне – «сыпал соль на раны».

– Вы имеете в виду конкретно себя или говорите вообще?

– Да какая разница? Плевать мне на него. Очень странно, что при таком разгуле преступности, правоохранительные органы тратят временя на этого придурка. Ну, покончил с собой, туда и дорога!

– А если не покончил?

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что факт самоубийства еще не установлен.

– Да что тут устанавливать? Прыгнул в окно и все дела, выбрал оптимальный вариант. Быстро и наверняка. – он презрительно сжал красивые губы.

Мешков решительно подошел к окну, распахнул его настежь, высунул голову и посмотрел вниз.

Прохладный влажный поток вытеснил спертый воздух, в комнате запахло свежестью. Отчетливо послышалась барабанная дробь дождевых капель по металлическому отливу. Мешков обернулся к Бурцеву, и лицо у него в этот момент было очень злое.

– Вы готовы?

Бурцев смотрел на него с недоумением.

– К чему?

– Выпрыгнуть в окно? Смелей, Борис Иванович! Правда, здесь не так высоко, но тоже будет весьма эффектно. Готовы?

– Кто? Я? – Бурцев указал на себя пальцем, растерянно оглянулся, как-будто в комнате был кто-то еще.

– Вы.

– Вы в своем уме? – возмутился Бурцев. – С какой стати?

– Вот и я о том же. – Мешков спокойно закрыл окно, повернул ручку, подергал ее основательно и с удовлетворенным видом уселся обратно на стул. – Когда мне говорят, что человек выбросился из окна, я спрашиваю себя: «А с какой стати?» И пока не нахожу ответа на этот вопрос.

– Он был пьяница, – неуверенно сказал Бурцев.

– Ну и что? Вы тоже, между прочим, не лимонад распиваете. Однако в окошко прыгать не захотели.

Пьянство, конечно, вещь усугубляющая, но само по себе еще ничего не значит. Собственно, вы напрасно кипятитесь. Я могу не спрашивать вас о Тучкове, если уж вам так это не приятно. Мне нужно знать другое.

Где вы были в ту пятницу?

Бурцев посмотрел на него внимательно.

– На даче у Черных.

– До которого часа?

– Я не смотрел на часы.

– Почему уехали так рано?

– Мне не хотелось веселиться и произносить заздравные речи.

– Не любите Черных?

– Он не девушка, чтобы я его любил. – и тут же метнул на Мешкова быстрый взгляд. – Мне просто было не весело. В последнее время у меня плохое настроение.

– Почему?

– Не ваше дело.

– Куда вы поехали после пикника?

– Я поехал домой.

– И все время были дома? Кто-нибудь может это подтвердить?

– Это и не требуется. Моих слов вполне достаточно.

– В настоящее время вы в разводе? Живете один?

– Какое это имеет значение?

– У вас есть кто-нибудь?

– Что?

– С кем-нибудь встречаетесь?

– Что вы…

– Есть ли у вас связь с какой-нибудь женщиной?

– Вы что, совсем рехнулись? К чему эти вопросы? И какое они имеют отношение к Тучкову?

– Отвечайте.

– И не подумаю. Не хватало еще, чтобы вы залезли ко мне в постель. – Бурцев возмущенно фыркнул.

– Где вы были в этот четверг?

– Это мое личное дело.

– Что такого вы делали в четверг, что необходимо скрывать?

– Что бы я не делал – это вас не касается.

– Вы знакомы с женой Черных?

– Что? – Бурцев часто заморгал.

– Вы слышали.

– Никогда в глаза ее не видел.

– Подумайте получше.

– И думать нечего. Даже не знаю, как она выглядит. Что за…

– А ведь она много раз бывала в клинике. Наверняка, хоть один раз за три года да видели.

– Ну, да. Видел, раз или два. – неохотно подтвердил Бурцев. – А к чему вы клоните? Я что-то не пойму.

– Спрашиваю еще раз: где вы были в этот четверг во второй половине дня?

– Еще раз отвечаю: не ваше дело. Следующий вопрос. – он спокойно скрестил руки на груди.

– Фу-у! – Мешков устало потер лоб ладонью. – Тяжело с вами, Бурцев.

– Я вас к себе не приглашал, – последовал незамедлительный ответ.

– Это ведь очень просто. Я могу пригласить вас к себе.

– Так и знал, что вы это скажете. Предупреждаю: у вас в конторе я буду говорить то же самое. Только время потеряете.

Бурцев поднял рюмку:

– За нерушимость семейных уз! – и снова опрокинул ее одним махом.

– Ваши тосты несколько однообразны.

– Что поделаешь! – Бурцев пожал плечами и на этот раз закусил колбасой. – Каждый говорит о том, что его волнует. На сегодняшний день меня волнует только одна тема. Но, как я уже сказал, обсуждать ее с вами я не намерен.

– Да будет вам! Строите из себя брошенного мальчика. Сидя здесь в гордом одиночестве и спиваясь, вы немного отстали от жизни. Убита жена Черных. Мы проверяем круг ее знакомых. И если вам есть что сказать, советую сделать это как можно скорее.

– То есть как это убита? – Бурцев отставил рюмку и привстал. – В каком смысле?

– А что? У этого слова есть несколько смыслов? – видя растерянность Бурцева, Мешков не смог отказать себе в удовльствии съязвить. – Задушена. Может быть вы не знали, но с людьми случаются вещи пострашнее развода. Вот моя визитка. Когда протрезвеете и перестанете себя жалеть, позвоните мне.

И вышел, заметив краем глаза, как Бурцев обмяк на стуле. Но голос, донессшийся до него из кухни, заставил его остановиться:

– А знаете, я, пожалуй, готов!

– Что? – Мешков обернулся.

– Готов прыгнуть. Открывайте окно. – насмешливо сказал этот человек, и в его голосе прозвучало отчаяние.

Мешков, не прощаясь, хлопнул дверью.

«Жалкий идиот! Болван несчастный! Еще и вправду прыгнет.» – так думал он о человеке, оставшемся за дверью. Несмотря на глупую агрессивность в Бурцеве было что-то жалкое. Что-то жалкое было в его упрямстве, в его тостах, в этих идеально убранных комнатах, в которых он с маниакальным упорством наводил чистоту, в ожидании возвращения своей жены. И наверное, эти комнаты убивали его своей чистотой, потому что никто не возвращался и никто не жил в них. «Пытается спасти то, что уже умерло» – усмехнулся Мешков, громко хлопая дверью.

Не смотря на прохладный ветерок, женщина, с которой говорил Вадик, буквально взмокла. Ее смуглое, немного уставшее лицо покрылось потом, и мелкие темные кудряшки прилипли ко лбу. Она не могла вытереть лицо, потому что руки у нее были заняты и ребенок, которого она прижимала к себе был довольно-таки тяжелым. Ему было примерно четыре года, и он был одет в забавный костюм кота. У него были подрисованы усы и сзади спускался рыжий полосатый хвост. Он явно был не в восторге от такого наряда и хмурил светлые, брови.