Не в силах забыть - Шерри Томас

— Да ладно тебе, Летти, ты ведь не знаешь, почему они решили расторгнуть брак. Замужество похоже на туфли: пока не наденешь, не узнаешь, пришлись ли они впору.

— Не смеши меня, все кругом видели, что Лео Марзден несчастен в этом браке. Разве удачно женатый мужчина станет сам устраивать званые обеды, а после проводить всю ночь за игрой в карты?

— Ш-ш, Летти. Только не при слугах.

Гостьи ушли. Брайони прижала руку к груди, пытаясь унять бешеные удары сердца. За три года, проведенных за границей, она успела забыть, что значит оказаться мишенью для сплетен и как это унизительно, когда все вокруг судачат о твоем неудавшемся браке.

— Брайони, — окликнула сестру Каллиста, появившись у нее за спиной. — Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Миссис Берн и миссис Лоренс только что ушли.

— Слава Богу. Терпеть не могу миссис Лоренс. Она вечно болтает о вещах, в которых ничегошеньки не смыслит. Глупая корова.

«Что можно сказать о найдем с Лео браке, если даже такая недалекая женщина, как миссис Лоренс, поняла, что муж со мной несчастен?» — подумала Брайони.

— Нечего здесь стоять, пойдем со мной. — Каллиста направилась обратно в кабинет, маня за собой Брайони. — Пойдем, увидишь, что я нашла.

Находка Каллисты — большая фотография, восемь на десять дюймов, — лежала на столе. Увидев группу, собравшуюся для пикника — запечатленное мгновение прошлого, — Брайони восхищенно замерла. Этот пикник устроили в день ее шестилетия. Она тотчас нашла себя — впереди, в самой середине изображения. Маленькая девочка в нарядном платьице. На фотографии оно вышло каким-то бурым, коричневатым, но Брайони хорошо помнила его цвет, прелестный оттенок зеленого яблока. Рядом сидел Уилл с таким невинным видом, словно никогда и не слышал о мальчиках, бегающих у всех на виду в чем мать родила. Снимок сделали до того, как все веселое сборище погрузилось в два шарабана и поехало на заранее выбранное место для пикника в двух милях от усадьбы, так что памятный инцидент случился позднее. При виде Тодди, стоявшей в заднем ряду, у Брайони больно сжалось сердце: неужели этой юной, грациозной девушке на фотографии оставалось жить всего лишь год?

— Это твоя мама, — тихо проговорила она.

— Да, знаю, — с грустью отозвалась Каллиста. — Я всегда узнаю ее, как будто вижу себя в незнакомой одежде.

Брайони осторожно коснулась пальцем края фотографии.

— Это был один из лучших дней в моей жизни.

— Могу себе представить, — улыбнулась Каллиста. — Смотри-ка, это Лео. — Она указала на детскую фигурку впереди.

Брайони мгновенно узнала Лео, пухлого ребенка справа, одетого в темное платьице — ее шестой день рождения наступил задолго до того, как Лео впервые нарядили в брюки, вернее, в короткие штанишки.

— Господи, какой он маленький.

— Ничего удивительного. Ему здесь всего два года, — рассмеялась Каллиста. — Но он уже тогда не сводил с тебя глаз.

Брайони не рискнула бы сделать подобный вывод. Однако на фотографии Лео, повернув голову, с любопытством рассматривал нарядную девочку рядом с собой, как будто это захватывающее зрелище интересовало его куда больше, чем камера фотографа да и весь остальной мир.

«Какое странное, волнующее чувство пронизывает, когда видишь двух самых дорогих тебе людей вместе, на одном снимке», — подумала Брайони. А вот и она сама, радостная, счастливая, сияющая.

— Можно, я возьму себе фотографию?

— Конечно, — кивнула Каллиста. — Едва увидев этот снимок, я сразу поняла, что его нужно отдать тебе.

Темные воды Ла-Манша неохотно расступались перед тупым носом парома. Над покрытым зыбью морем нависла серая пелена тумана, и призрачная Англия, хорошо видимая с берегов Кале в ясные дни, казалось, не приближалась, а отступала.

Путешествие Лео длилось целую вечность.

Через два дня после отъезда Брайони в Ноушеру в форт Чакдарра прибыл Имран с носильщиками. Тревожные дни осады они пережидали в небольшой деревушке, в трех переходах от крепости.

Добраться до Ноушеры и доставить туда вещи оказалось весьма непросто. Сообщение между Малакандом и Ноушерой прервалось. На пыльной дороге в пятьдесят миль длиной то и дело встречались заторы: мулы, запряженные лошадьми повозки, верблюды, вереницы бредущих людей сбивались в одну густую толпу и вынуждены были часами стоять под палящим солнцем, не имея возможности двинуться дальше или отступить.

В Ноушере царил хаос: все новые и новые войска прибывали с севера и с юга, а вместе с ними — вьючные животные и тяжелая артиллерия. Лео освободился от всех вещей, приобретенных за время путешествия, как от ненужного балласта. Каждому из кули и айя он выделил мула, а купленных в пути лошадей разделил между Имраном, Хамидом и Саиф-Ханом, оставив себе лишь храбрую кобылку, благополучно доставившую его и Брайони в Чакдарру. Эту славную лошадку ожидала счастливая привольная жизнь на английских пастбищах.

Лео пришлось выдержать настоящую битву, чтобы выбраться из Ноушеры с вещами Брайони и Удьяной (кобылка получила имя в честь древнего буддистского царства в долине Сват). Ему пришлось задействовать все имеющиеся в его распоряжении связи и бесстыдно воспользоваться славой героя Чакдарры. В конечном счете уловка сработала. Лео добился своего и, погрузившись в поезд, вконец измученный, проспал всю дорогу до Бобмея.

В сезон юго-западных муссонов пароходы «Пи энд Оу» отправлялись из Бомбея по пятницам. Приехав в Бомбей, Лео обнаружил, что последний пароход отбыл три дня назад, но ему повезло: дополнительный пароход австрийской судоходной компании «Ллойде» отплывал в Триест на следующий день. Пересев в Триесте на поезд, Лео пересек Альпы и из Италии прибыл во Францию, в Париж, где его встретил Мэтью, затем добрался до Кале, а там воспользовался паромом, чтобы переправиться через Ла-Манш и вернуться наконец в Англию.

Где Лео собирался прожить остаток дней.

Временами он испытывал смутную тоску по войне. Ему вспоминался не страх, не чудовищная усталость и не пролитая кровь, но ослепительная ясность, понимание того, что истинно и что ложно. Переплавившись в этом адском тигле, чувства, связывавшие их с Брайони, очистились от всего наносного. Лео открылась великая истина: важна одна лишь любовь, остальное не заслуживает внимания.

Однако яркие, живые воспоминания о Чакдарре постепенно отходили в прошлое, и в душу Лео начали вползать старые страхи и сомнения. Когда утихнет радость встречи после долгой разлуки и притупится новизна ощущений от близости, не изменятся ли и чувства Брайони? Как бы ни был он внимателен и чуток, когда-нибудь он неизбежно совершит промах, вызвав ее гнев. И что тогда? Возможно, их жизнь снова превратится в ад? Быть может, Брайони вспомнит, что однажды Лео предал ее, и пожалеет, что решилась начать все заново? Или же Брайони с самого начала станет держаться с ним настороженно и отчужденно, не допуская подлинной близости? Она окружит себя броней, опасаясь, что, простив его и подпустив ближе, вновь испытает боль, еще более мучительную? И хватит ли у него сил выдержать это вечное недоверие и подозрительность? Страх перед холодной отстраненностью Брайони заставил Лео отвергнуть ее в почтовом бунгало. Боязнь, поддавшись минутному порыву, совершить непоправимую ошибку и превратиться в презренного лакея или, что еще хуже, в жалкого обиженного супруга, вечно расплачивающегося за сделанный однажды ложный шаг.