Град обреченный - Аркадий и Борис Стругацкие

– Стукач! – сказал ему Гейгер с упреком.

– Почему это? – удивился Изя.

– Если Манджуро в рабочее время жрет водку, я должен его наказать.

– Всех не перестреляешь, – сказал Изя.

– Смертная казнь отменена, – сказал Гейгер. – Впрочем, точно не помню. Надо у Чачуа спросить…

– А что случилось с предшественником Чачуа? – невинно осведомился Изя.

– Это была чистая случайность, – сказал Гейгер. – Перестрелка.

– Между прочим, отличный был работник, – заметил Андрей. – Чачуа свое дело знает, но шеф!.. Это был феноменальный человек.

– Н-да, наломали мы тогда дров… – сказал Гейгер задумчиво. – Молодо-зелено…

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Андрей.

– Еще ничего не кончилось! – возразил Изя. – Откуда вы взяли, что все уже кончилось?

– Ну, пальба-то, во всяком случае, кончилась, – проворчал Андрей.

– Настоящая пальба еще и не начиналась, – объявил Изя. – Слушай, Фриц, на тебя были покушения?

Гейгер нахмурился.

– Что за идиотская мысль? Конечно, нет.

– Будут, – пообещал Изя.

– Спасибо, – сказал Гейгер холодно.

– Будут покушения, – продолжал Изя, – будет взрыв наркомании. Будут сытые бунты. Хиппи уже появились, я о них и не говорю. Будут самоубийства протеста, самосожжения, самовзрывания… Впрочем, они уже есть.

Гейгер и Андрей переглянулись.

– Пожалуйста, – сказал Андрей с досадой. – Уже знает.

– Интересно, откуда? – проговорил Гейгер, рассматривая Изю прищуренными глазами.

– Что я знаю? – спросил Изя быстро. Он положил вилку. – Погодите-ка!.. А! Так, значит, это было самоубийство протеста? То-то я думаю – что за бред собачий? Взрывники какие-то пьяные с динамитом шляются… Вот оно что! А я, честно говоря, вообразил, что это – попытка покушения… Понятно… А кто это был на самом деле?

– Некто Денни Ли, – сказал Гейгер, помолчав. – Андрей его знал.

– Ли… – задумчиво проговорил Изя, рассеянно растирая по лацкану пиджака брызги майонеза. – Денни Ли… Подожди, он такой тощий… Журналист?

– Ты его тоже знал, – сказал Андрей. – Помнишь, у меня в газете…

– Да-да-да! – воскликнул Изя. – Правильно! Вспомнил.

– Только ради бога, держи язык за зубами, – сказал Гейгер.

Изя с обычной своей окаменевшей улыбкой взялся за бородавку на шее.

– Вот это, значит, кто… – бормотал он. – Понятно… Понятно… Обложился, значит, взрывчаткой и вышел на площадь… Письма, наверное, разослал по всем газетам, чудак… Так-так-так… И что ты теперь намерен предпринять? – обратился он к Гейгеру.

– Я уже предпринял, – сказал Гейгер.

– Ну да, ну да! – нетерпеливо сказал Изя. – Все засекретил, дал официальное вранье, Румера спустил с цепи, – я не об этом. Что ты вообще об этом думаешь? Или ты полагаешь, что это случайность?

– Н-нет. Я не полагаю, что это случайность, – медленно сказал Гейгер.

– Слава богу! – воскликнул Изя.

– А ты что думаешь? – спросил его Андрей.

Изя быстро повернулся к нему.

– А ты?

– Я думаю, что во всяком порядочном обществе должны существовать свои маньяки. Денни был маньяк, это совершенно точно. У него был явный сдвиг на почве философии. И в городе он, конечно, не один такой…

– А что он говорил? – жадно спросил Изя.

– Он говорил, что ему скучно. Он говорил, что мы не нашли настоящую цель. Он говорил, что вся наша работа по повышению уровня жизни – чепуха и ничего не решает. Он много чего говорил, а сам ничего путного предложить не мог. Маньяк. Истерик.

– А чего бы он все-таки хотел? – спросил Гейгер.

Андрей махнул рукой.

– Обычная народническая чушь. «Вынесет все и широкую, ясную…»

– Не понимаю, – сказал Гейгер.

– Ну, он полагал, что задача просвещенных людей – поднимать народ до своего просвещенного уровня. Но как за это взяться, он, конечно, не знал.

– И поэтому убил себя?.. – с сомнением сказал Гейгер.

– Я же тебе говорю – маньяк.

– А твое мнение? – спросил Гейгер Изю.

Изя не задумался ни на секунду.

– Если маньяком, – сказал он, – называть человека, который бьется над неразрешимой проблемой, – тогда да, он был маньяк. И ты, – Изя ткнул пальцем в Гейгера, – его не поймешь. Ты относишься к людям, которые берутся только за разрешимые проблемы.

– Положим, – сказал Андрей, – Денни был совершенно уверен, что его проблема разрешима.

Изя отмахнулся от него.

– Вы оба ни черта не понимаете, – объявил он. – Вот вы полагаете себя технократами и элитой. Демократ у вас – слово ругательное. Всяк сверчок да познает приличествующий ему шесток. Вы ужасно презираете широкую массу и ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле вы – настоящие, стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы ни делаете, вы делаете для массы. Все, над чем вы ломаете голову, все это нужно в первую очередь именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы потеряли бы смысл жизни. Вы жалкие, убогие прикладники. И именно поэтому из вас никогда не получится маньяков. Ведь все, что нужно широкой массе, раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши задачи – это задачи, заведомо разрешимые. Вы никогда не поймете людей, которые кончают с собой в знак протеста…

– Почему это мы не поймем? – с раздражением возразил Андрей. – Что тут, собственно, понимать? Конечно, мы делаем то, чего хочет подавляющее большинство. И мы этому большинству даем или стараемся дать все, кроме птичьего молока, которое, кстати, этому большинству и не требуется. Но всегда есть ничтожное меньшинство, которому нужно именно птичье молоко. Идея-фикс, понимаете ли, у них. Идея-бзик. Подавай им именно птичье молоко! Просто потому, что именно птичьего молока достать нельзя. Вот так и появляются социальные маньяки. Чего тут не понять? Или ты действительно считаешь, что все это быдло можно поднять до элитарного уровня?

– Не обо мне речь, – сказал Изя, осклабляясь. – Я-то себя рабом большинства, сиречь слугой народа, не считаю. Я никогда на него не работал и не считаю себя ему обязанным…

– Хорошо, хорошо, – сказал Гейгер. – Всем известно, что ты сам по себе. Вернемся к нашим самоубийствам. Ты полагаешь, значит, самоубийства будут, какую бы политику мы ни проводили?

– Они будут именно потому, что вы проводите вполне определенную политику! – сказал Изя. – И чем дальше, тем больше, потому что вы отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен. Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за выеденного яйца…

– Да что ты несешь! – сказал Андрей с сердцем. – Ты подумай, что ты несешь, экспериментатор ты вшивый! «Перчику ему в жизнь, перчику!» Так, что ли? Искусственные недостатки предлагаешь создавать? Ты подумай, что у тебя получается!..

– Это не у меня получается, – сказал Изя, протягивая через весь стол искалеченную руку, чтобы взять кастрюльку с соусом. – Это у тебя получается. А вот то, что вы взамен ничего не сможете дать, это факт. Великие стройки ваши – чушь. Эксперимент над экспериментаторами – бред, всем на это наплевать… И перестаньте на меня бросаться, я же не в осуждение вам говорю. Просто таково положение вещей. Такова судьба любого народника – рядится ли он в тогу технократа-благодетеля или он тщится утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не может… Две стороны одного медяка – орел или решка. В итоге – либо голодный бунт, либо сытый бунт – выбирайте по вкусу. Вы выбрали сытый бунт – и благо вам, чего же на меня-то набрасываться?

– Соус на скатерть не лей, – сердито сказал Гейгер.

– Пардон… – Изя рассеянно растер лужу по скатерти салфеткой. – Это же арифметически ясно, – сказал он. – Пусть недовольные составляют только один процент. Если в городе миллион человек – значит, десять тысяч недовольных. Пусть даже десятая процента – тысяча недовольных. Как начнет эта тысяча шуметь под окнами!.. А потом, заметьте, вполне довольных ведь не бывает. Это только вполне недовольные бывают. А так ведь каждому чего-нибудь да не хватает. Всем он, понимаешь, доволен, а вот автомобиля у него нет. Почему? Он, понимаешь, на Земле привык к автомобилю, а здесь у него нет и, главное, не предвидится… Представляете, сколько таких в Городе?

Изя прервал себя и принялся жадно поедать макароны, обильно заливая их соусом.

– Вкусная у вас жратва, – сказал он. – При моих достатках только в Стеклянном Доме и пожрешь по-настоящему…

Андрей посмотрел, как он жрет, фыркнул и налил себе томатного сока. Выпил, закурил сигарету. Вечно у него апокалипсис получается… Семь чаш гнева и семь последних язв…

Быдло есть быдло. Конечно, оно будет бунтовать, на то мы Румера и держим. Правда, бунт сытых – это что-то новенькое, что-то вроде парадокса. На Земле такого, пожалуй, еще не бывало. По крайней мере – при мне. И у классиков ничего об этом не говорится… А, бунт есть бунт… Эксперимент есть Эксперимент, футбол есть футбол… Тьфу!