Мой спаситель - Глиннис Кемпбелл

Дункан сплюнул. Он не знал, плакать ему или смеяться.

— Своего сословия?

— Да. Благородными людьми, уважаемыми людьми, людьми которые платят за хлеб деньгами… а не поцелуями.

Дункан кивнул, пытаясь унять гнев. Он внимательно рассматривал ее — упрямо вздернутый подбородок, блеск в глазах, розовые, гордо поджатые губки — и не мог отделаться от чувства отчаяния, которое волной накрыло его. Похоже, что всем женщинам нужно одно — богатство и благородное происхождение. А он-то надеялся, что Лине де Монфор окажется другой.

Когда он наконец заговорил, в его словах слышалось спокойствие обреченного.

— Получается, это так для вас важно?

— Это для меня все, — яростно прошептала она в ответ.

Дункан долго смотрел на нее. Он кивнул и опустил глаза, признавая свое поражение. Одинокое белое перо плавно слетело сверху, с сеновала, как свидетельство перемирия. Лине, подобрав юбки, тихонько удалилась, чтобы приготовить себе постель на сеновале.

А Дункан только сейчас ощутил, сколько им довелось пережить сегодня. Ему было грустно, он устал, словно пораженный воин, некогда уверенный в своей победе. Ночь простерла над амбаром свои крылья. В темноте послышалось слабое неуверенное стрекотание сверчков. Животные успокоились и улеглись на ночь. Дункан долго лежал без сна, в глубокой задумчивости глядя на залитые лунным светом темные балки амбара.

Этой ночью он намеревался открыться ей, назвать свое имя и титул. Он планировал уверить ее в том, что его намерения были самыми благородными, что с ним она будет в безопасности, пока он не сопроводит ее в замок де Монфоров.

Он и думать не мог, что полюбит ее всем сердцем. И он по-прежнему не понимал, как это все получилось. В конце концов, защита ее была всего лишь обязательством, которое он взял на себя. Если он и испытывал к ней некоторое сострадание, то это было не более чем обычное чувство, которое он питал ко всем, кто оказался под его крылом. Это объясняло ту нежность, которую он ощущал, глядя в ее милое лицо. Это было обычное сострадание.

И все-таки… она отвечала ему, а он — ей, словно они были вылеплены из одного теста. Когда он держал ее в своих объятиях, она была огнем для его трута и вином, утолявшим его жажду. В ней совмещались благородство, которое он находил в леди, и изобретательность, присущая простой девушке. Еще никогда женщина не действовала на него так — восхищала, возбуждала, изумляла, бросала вызов на каждом шагу, очаровывая неподражаемым сочетанием интеллекта и невинности.

Будь прокляты его глаза, он влюбился в нее.

Но это было еще до того, выругал он себя, как она обнажила свою подлинную сущность. В ней обнаружился фатальный недостаток, при виде которого ему хотелось скрипеть зубами в бессильной ярости. У Лине де Монфор было предосудительное отношение к простым людям.

Он повернулся на бок, подбил солому, как подушку, и закрыл глаза. Невероятно, но как он мог испытывать нежные чувства к женщине, которая строила свою жизнь на тех предрассудках, против которых он всегда так рьяно восставал? Ни одна женщина не могла оказаться более неподходящей для него. Он не мог полюбить ее.

Он вздохнул. Ему оставалось убедить в этом свое сердце.

А до этого он будет держаться от нее подальше. Он по-прежнему намеревался защищать ее, пока она не окажется в безопасности за стенами замка де Монфоров. А потом он исчезнет. Она никогда не узнает о том, что цыган, который спас ей жизнь, на самом деле был благороднейшим из благородных господ.

Прошло много лет с тех пор, когда Дункан в последний раз доил корову, но это было из разряда вещей, которые, хорошо усвоив, забыть уже невозможно. Он устроился на трехногом стульчике, упершись лбом в теплый, приятно пахнущий бок животного, и помассировал ее вымя, прежде чем начать доить. После бессонной ночи ритмичные движения успокаивали: звуки струй молока, ударявших в ведро, пережевывание коровой жвачки, забавное притопывание задней ногой. Его веки настолько отяжелели, что он с превеликим трудом удерживался, чтобы не заснуть.

Дункан услышал доносившиеся снаружи звуки. Чувства его обострились. Он спрыгнул со стульчика и приник к щели в двери амбара. Но к тому времени было уже слишком поздно. Два всадника спешились и направлялись в его сторону. Фермер тоже проснулся и что-то сердито кричал им вслед, вероятно, призывая их убраться восвояси.

Дункан мгновенно узнал парочку — это были Томас и Клайв, пираты с «Черной короны». Через мгновение в его голове промелькнуло несколько возможных вариантов бегства. Затем он запер дверь, прыгнул к все еще спящей Лине, перекатился вместе с ней в угол амбара и схватил лежавшие у стены вилы.

План, вероятно, сработал бы безошибочно, если бы на месте Лине оказалось какое-нибудь бессловесное, набитое соломой чучело. Но едва она ощутила вес тела Дункана, прижимавшего ее к соломе, почувствовала, как они перекатываются, она разгневанно закричала, вполне вероятно, подняв на ноги обитателей соседней деревушки.

— Отпустите меня, негодяй! — завопила она. — Как вы смеете?! Что вы себе…

Дункан зажал ей рот рукой слишком поздно.

Глава 12

Лине изо всех сил впилась зубами в руку, закрывавшую ей рот, когда дверь амбара распахнулась с таким грохотом, что задрожали потолочные балки. Ее жертва взвыла от боли, мгновенно отпустив девушку.

В дверях пылинки танцевали бальный танец вокруг двух головорезов Эль Галло. Они стояли в столбе солнечного света с мечами в руках. Лине выплюнула соломинку изо рта, щурясь и моргая от яркого света. Она надеялась, что это всего лишь очередной ночной кошмар. Но пираты никуда не исчезли. Они были такими же реальными, как и твердая земля, на которой она лежала.

Она не представляла, как двое пиратов Эль Галло смогли проследить за ними через полстраны до этого амбара. Она знала только, что капитан пиратов, должно быть, очень сильно жаждал отмщения, раз послал своих людей в такую даль.

— Ну, и что мы имеем, а? — захрюкал пират пониже ростом, похожий на хорька. — Славная пара курочек, не так ли, Томас?

Томас, выступая вперед подобно здоровенному медведю, что-то проворчал в ответ, явно недовольный тем, что цыган вооружился вилами.

— Один из них должен быть курицей-несушкой, не правда ли? — снова вмешался хорек, обнажая кривые зубы в гнусной ухмылке.

Как раз в эту минуту в дверь ворвался фермер-пекарь, громко протестуя против вторжения пиратов. Но прежде чем он успел закончить свою пламенную речь, медведеобразный громила ударил его по голове, отчего бедняга рухнул на землю без чувств.