Козленок в молоке - Юрий Поляков

– Жуть! Что делать?

– Ничего особенного. Когда члены делегации будут убивать тебя в роскошном нью-йоркском номере, ты посоветуй им позвонить мне в Москву. А я уж с ними как-нибудь объяснюсь. Понял?

– Амбивалентно… – задумчиво кивнул Витек.

– Ну и отлично! Мягкой тебе посадки, лауреат-обладатель! Как у тебя, кстати, с Анкой: слов хватает?

– Я… Я ее боюсь.

– И правильно делаешь – страшная женщина: мужские шкурки коллекционирует. Предсмертные желания, просьбы будут?

– Будут… Вот, передай Надюхе, – и он протянул мне мелко сложенную бумажку.

– О'кей,– сказал Патрикей! – Я сунул записку в карман. – Прощай, мой сиамский друг!

Я крепко обнял Витька и тут же оттолкнул от себя, потому что к нам уже направлялся обеспокоенный нашим долгим прощанием Горынин. Отослав Акашина к чемоданам, Николай Николаевич задержал взор на моей невеселой физиономии и решил, очевидно, подбодрить меня. Но разговор вышел странноватый.

– Не журись, хлопец! Напишешь что-нибудь стоящее – и тебе «Бейкеровку» дадут, – тепло сказал он.

– Уже пишу! – твердо ответил я.

– Ну да? – Он снова глянул на меня, но на сей раз ревниво. – Я, знаешь, тоже решил: вернусь и возьму творческий отпуск, месяца три! Нет, три не дадут – два. На роман хватит. Будет на них горбатиться! Так весь талант в справки да отчеты вбухаешь… Сюжетец у меня есть. Сила! А ты про что пишешь?

– Про жизнь…

– Да? – запереживал он. – И ты тоже?! Ну, ничего, я все равно вперед тебя успею. Мне главное – сесть. Я, когда сяду, такой злописучий – только оттаскивай!

– Завидую! – вздохнул я.

– Ты на нас не обижайся. Ну никак тебя с собой взять не могли, хоть на торжественном секретариате все отмечали твой вклад в это дело. Понимаешь, валюту за первое полугодие перерасходовали… Свиридоновы, сквалыжники, добили!

– Понимаю. Но на случай непредвиденных обстоятельств снимаю с себя всякую ответственность…

– Это ты брось! Во-первых, ответственность с советского человека только смерть может снять. А во-вторых, какие такие непредвиденные обстоятельства? Все предвидено! А если ты из-за Анки журишься, то напрасно. Радоваться надо: расписались они. Журавленке был свидетелем со стороны жениха, а Леонидыч – со стороны невесты. Свадьбу сыграем, как только вернемся… Я уже в ЦДЛ банкетный зал зарезервировал. Готовься!

Горемыкин хлопнул меня по спине и отошел в сторону.

Следующим был идеолог Журавленке. Он участливо посмотрел и произнес:

– Понимаю ваши чувства, но есть еще и общегосударственные интересы. Согласны?

– Скорее да, чем нет…

– Вот и хорошо. А я вам после возвращения позвоню. Есть очень любопытная идея насчет приветствия! Время требует серьезных корректив.

– Вы знаете, я тут за роман взялся. Боюсь…

– Бояться не надо, – успокоил он. Затем подступил и Сергей Леонидович. Он был расстроен.

– Куда катимся?.. Командировочных четыре доллара в сутки выписали! Представляешь? Это банка пива с бутербродом. И они еще хотят за такие деньги «холодную» войну выиграть! Гроб они себе с бубенчиками выиграют, а не «холодную» войну… Ты чего такой хмурый?

– Ничего.

– Ладно уж, ничего – колись!

– Обидно.

– Конечно, обидно. А мне, думаешь, не обидно было, когда я этого идиота, который Мавзолей хотел взорвать, взял, а звезду начальнику отдела бросили…

– Да я не об этом.

– Понял. А мне, думаешь, не обидно было, когда я свою с этим авангардистским шакалом застукал? Крепись. Все они одинаковые…

– Я не об этом.

– Да что ж такое?

– Скажи им, чтоб телефон мой включили!

– Вот бляхопрядильная фабрика, забыл!.. Ладно, я им из Нью-Йорка позвоню. Не серчай!

– И ты, если что, не серчай…

Последней была Анка. Она нежно поцеловала меня в щеку:

– Улыбнись! Я улыбнулся.

– Ну вот! Я же все-таки не с Чурменяевым еду!

– Это утешает…

– Не куксись. Мы же договорились: я вроде как на войну, а ты вроде как ждешь…

– Ты в плен только не сдавайся! – попросил я.

– Если что, я тебе из плена письма писать буду… Нет, я, может быть, тебе даже позвоню из Нью-Йорка…

– Вы мне обязательно позвоните!

Она посмотрела на меня удивленно, провела рукой по моей щеке и вернулась к остальным, которые уже выстроились в очередь перед стойкой для дипломатов и официальных делегаций.

«Летите, голуби, – зло подумал я, – вы даже не подозреваете, какая замедленная мина-сюрприз ожидает вас по ту сторону океана. Несправедливость должна быть искоренена. Конечно, в жизни нет и никогда не было справедливости. Но если исчезнет хотя бы несправедливость, то жить в этом мире можно»! (Запомнить!) «Волги», привезшей меня в аэропорт, уже не было: классическое отношение Советской власти к личности. Если нужен – машина к подъезду, а отпала необходимость – топай на своих двоих. Говорят, один член Политбюро умер от инфаркта, когда утром не обнаружил под окнами черный «членовоз». Решил: сняли с работы, а тот, оказывается, просто по пути врезался в рефрижератор. Очень даже может быть!

Добираясь домой сначала на рейсовом автобусе, потом на метро, я, чтобы убаюкать обиду, во всей красе представлял себе международный скандал, который должен разразиться через несколько дней. Я видел первые полосы американских газет с пылающими заголовками: «Литературная афера века!», «Пощечина эстетическому вкусу мистера Бейкера!», «Можно ли верить русскому медведю?». Мне виделся снятый со всех постов Горынин, которому я говорю: «Не журись, Николаич, зато теперь попишешь всласть!» Я видел беспомощно хлопающего своими умными канцелярскими глазами идеолога Журавленко. Я видел рвущего на себе волосы Сергея Леонидовича, наконец понявшего со всей чудовищной очевидностью, куда мы катимся! Входя в свой подъезд, я представлял себе Анку, униженную, оскорбленную, плачущую у меня на плече и повторяющую сквозь рыдания: «Я же не знала, что он просто чальщик! Я думала…»

Что она думала, я так и не узнал, потому что на ступеньках возле моей квартиры, аккуратно подстелив газетку, сидел грустный Жгутович, на коленях у него лежали два свертка – один побольше, другой поменьше.

– А я звонил, звонил… Решил вот приехать.

– У меня телефон отключили, – объяснил я и, отперев дверь, пригласил его в квартиру.

Войдя, Стас тоскливо осмотрел помещение, которое могло бы стать, но все-таки не стало приютом его стреноженного полового инстинкта.

– Вот, – сказал он, – я тебе энциклопедию привез. Знаешь, до последнего не верил, что ты выиграешь…

– А это что? – кивнул я на сверток побольше.

– Это белье постельное. Индийское. Я захватил. Может, купишь у меня? Домой нести нельзя – жена не поверит, что просто так взял…

– Куплю, – кивнул я. – Сколько? Он назвал цену, явно накинув процентов пятнадцать за доставку на дом, но я, не торгуясь, расплатился.

– Даже не знаю, что теперь делать! – тоскливо сказал Жгутович.

– Хочешь, я тебе посоветую: запишись в какой-нибудь кружок.

– Что я, мальчик, что ли?

– Почему сразу – мальчик? В Англии, например, все мужчины в каких-то клубах состоят. Представляешь, как удобно! Жена спрашивает: «Ты куда?» А муж отвечает: «В клуб!» И идет туда, куда его влекут желания.

– А жена ведь и проверить может!

– В том-то и штука. Клуб должен быть закрытый, чтобы проверить нельзя было. В Англии-то почти все клубы закрытые. Поэтому клуб любителей научной фантастики или судомодельный тебе не подходят. Надо тоже что-нибудь закрытое найти – какой-нибудь клуб любителей целебного пара, банный клуб, к примеру… Улавливаешь?

– Улавливаю. Я, знаешь, тоже про это думал, когда энциклопедию читал. Мне бы масоны подошли. Там тоже женщин не пускают, если только по праздникам. А обычно – полная тайна и никаких посторонних…

– Отлично! Представляешь, звонит твоя половина твоему масонскому начальнику…

– Мастеру стула.

– Что?

– Начальник у них «мастером стула» называется.

– Ага, а тот отвечает: «Понятия не имею, гражданочка! У нас полная тайна!» То, что тебе нужно.

– Я это и без тебя понимаю. Но ты же знаешь, с клубом любителей фантастики просто – пошел и записался… А как масонов найти? Они же не пишут объявлений: «При Дворце культуры имени Горбункова с первого сентября открывается ложа вольных каменщиков. Запись ежедневно с 18.00 до 20.00…»

– А ты пробовал искать?

– Пробовал… Несколько дней возле кинотеатра «Восток» продежурил после работы – жена чуть не убила!

– А почему у кинотеатра «Восток»?

– Они место, где ложа находится, называют «востоком»…

– Нет, это слишком просто. Вряд ли они так элементарно засвечиваться будут. Тут надо тоньше… Скорее, на доме должны быть какие-то тайные знаки. Какие у них знаки?

– Ну, циркуль, мастерок, наугольник… Что-нибудь в этом роде.

– Есть такой дом! – воскликнул я. – На Разгуляе. Помнишь, здоровый, с колоннами, а на фронтоне – разные инструменты вылеплены?