«Если», 2006 № 09 - Журнал «Если»

— Алиса! — закричал Теодор, хватая шар. Стекло выскользнуло из рук и с тяжелым грохотом покатилось по ковру. Взметнулся багровый рукав, холодные когти предсказательницы впились в руку.

— Дайте монетку, дайте монетку, — снова забормотала она. Не помня себя, Теодор выхватил деньги и швырнул их гадалке. Старуха зашарила по столу и вцепилась в покрытый пятнами листок бумаги — от него несло соленой сыростью. В одном углу еще сохранились виньетки — это была истлевшая цирковая программа.

— Всю правду скажу, никак не обману, — прошелестела гадалка, слепо глядя в расплывшиеся строчки. — О чем мечтаешь, то и сбудется, а выступать тебе в третьем отделении…

— Я вас не понимаю, — Теодор еле шевелил онемевшими губами.

— Господин шпрехшталмейстер устал. Час близок…

Веки снова поднялись, но теперь вместо белесых бельм на Теодора смотрели пустые провалы глазниц. Из черноты черепа высунулся сердитый рак-отшельник, похожий на пожилого усатого униформиста. Стены шатра покачнулись и приблизились, над бархатом взлетели клубы ядовитого праха, забивая глаза и легкие. Теодор рванулся, запутался в тяжелых складках и закричал. Заложило уши, под веками поплыли огненные кольца. Сквозь них проносились гибкие молнии, оседали где-то в уголках глаз и превращались там в тигров.

Ноги Теодора подогнулись, и он осел на ковер. За спиной, шипя и булькая, захихикала старуха, что-то скользнуло по лодыжке. Теодор замычал от ужаса и пополз, руша на себя груды пыльной ткани. Мимо прокатилась тумба — виден был только торец, блестящий золотистый ободок вокруг черной пустоты. Из нее вынырнула тигриная морда. Сверкнули оскаленные клыки, Теодор вдохнул густой запах сырого мяса и потерял сознание.

Он очнулся на скамейке. Голова гудела, как после многих часов в душной конторе. Полумрак шатра казался дурным сном. Чего только не случится из-за жары! Теодор улыбнулся, захваченный утешительной мыслью. Сверху донесся тихий смех. Теодор поднял голову и почувствовал отвратительную слабость в коленях. К океану летели грозди разноцветных шаров, и на фоне побелевшего от жара неба четко виднелись силуэты циркачей.

Добравшись до дома, Теодор несколько минут сидел, бессильно вытянув измученные ноги, и наконец заворочался в кресле, пыхтя и постанывая.

— Агата, будь добра, завари мне чаю!

Ответом была непривычная тишина.

— Агата! — снова позвал Теодор, добавив жалобных ноток, и прислушался. Ни звона тарелок, ни запаха супа — мертвое безмолвие царило в квартире.

— Агата! — уже испуганно крикнул Теодор. Заглянул в кухню, обошел комнаты — Агаты не было. Теодор бросился к телефону. Выслушав серию тоскливых гудков в квартире домработницы, собрался с духом и позвонил ее племяннику — развязному молодому человеку, который однажды в случайно подслушанном разговоре назвал Теодора «наш шарик». Племянник ничего не знал; в его голосе сквозило веселое недоумение. Теодор с досадой повесил трубку. Необъяснимо и возмутительно, но Агата исчезла — без предупреждения, без договоренности… Мелькнула мысль, что надо обзвонить больницы, и пропала, задавленная наконец проснувшимся голодом.

До ближайшего кафе всего полквартала, но, представив, каково будет натягивать ботинки на стертые до крови ноги, Теодор застонал. Волдыри и свинцовая усталость — достаточные причины; признаваться в том, что выйти на улицу попросту страшно, Теодор не собирался. Он даже немного радовался, что Агаты нет: необходимость готовить ужин отвлекала от переживаний.

На кухне нашлись свежий хлеб и кусок вареного мяса. Соорудив гигантский бутерброд, Теодор щедро намазал его горчицей, налил в большую кружку крепчайшего чаю с лимоном и машинально потянулся за «Всемирной историей чудес». Спохватившись, посмотрел на книгу с мрачным подозрением. Чудес на его долю сегодня выпало более чем достаточно. Но потертый бордовый переплет выглядел так уютно, и золотые буквы на обложке подмигивали так заманчиво, обещая привычное, спокойное удовольствие. «Подобное подобным», — пробормотал Теодор. В пустой квартире голос звучал странно, и он, смутившись, поспешно откусил от бутерброда.

«Всемирная история» сама собой раскрылась на статье об Элиасе Шангале, и Теодор удивленно заметил, что на страницах нет ни пометок, ни жирных пятен от супа, — как будто он, годами перечитывая книгу, избегал этой главы. Пожав плечами, Теодор с головой погрузился в восхитительно обстоятельные попытки Гиббсона и Кара раскрыть секреты гениального чревовещателя. Описания номеров, история карьеры — от ученичества до собственной труппы. Дрессированные животные, создающие полное впечатление говорящих… Аншлаги, гастроли и вершина — личный цирк. Постаревший, но все еще бодрый Элиас берет на себя роль шпрехшталмейстера: номера объявляют то слон, то собака. И катастрофический закат — всего пара сухих строчек: «Из-за конфликта с властями был вынужден покинуть город под предлогом мировых гастролей. Спустя год судно, на котором Элиас Шангале и его труппа пересекали Атлантику, попало в шторм. Гениальный чревовещатель пропал без вести». Теодор нахмурился и захлопнул книгу.

Алиса тогда от корки до корки прочитывала газеты — история задела ее за живое. Гигантский шатер, окруженный россыпью подсобных построек, стоял там, где буквально через месяц после закрытия цирка принялись строить Морской вокзал. Земля понадобилась под новое здание, Элиас переезжать отказался. «Как они не понимают, — всплескивала руками Алиса, — он же гений!» Теодор посмеивался над ее горячностью. На цирк обрушились проверки, Шангале обвинили в уклонении от налогов, Морской Банк, напуганный перспективой закрытия цирка, потребовал срочного возврата старого кредита.

Поклонники Элиаса сбились в комитет защиты цирка, и Алиса стала его секретарем. Тогда она и познакомилась с Просперо. Теодор видел его лишь мельком, и дрессировщик показался ему грубым и самодовольным типом. Его неожиданная дружба с Алисой представлялась Теодору немного странной, но несущественной. Если бы он знал…

Алиса обращалась во все газеты, собирала подписи под петицией мэру. Пыталась подсунуть бумагу Теодору, но он ответил: «Что изменится от одной подписи? Малышка, я вот-вот жду повышения, а шеф и так рвет и мечет от этой возни. Ты же не хочешь мыкаться по съемным квартирам, когда мы поженимся?». А потом Шангале объявил, что цирк уезжает в гастрольное турне по всему миру, и Алиса поднялась на борт «Великолепного» рука об руку с Просперо.

В комнате сгущались сумерки, но Теодор, погруженный в воспоминания, не спешил включать лампу. «Алиса, Алиса», — пробормотал он, но перед мысленным взором появилась не скромная девушка в элегантном платье, а гибкая циркачка в трико.

Теодор дернулся, как ужаленный. Строчки афиши, предсказание гадалки… Зажмурившись, Теодор помотал головой и отхлебнул из остывшей кружки. Мечтал выступить хотя бы на любительском представлении и вдруг получает ангажемент у самого Элиаса Шангале! Это преступники, напомнил он себе. Старуха морочила ему голову, чтобы дать уйти убийцам. Теодор вдруг обнаружил, что стрижет и без того короткие ногти, чтобы сделать руки чувствительнее — прием, вычитанный в главе о Гудини.

Отшвырнув ножницы, он заходил по комнате. Порывшись в шкафу, извлек старый, потрепанный цилиндр в потеках желтка — как-то Теодор попытался повторить знаменитый фокус с сырыми яйцами, а потом засунул шляпу подальше, надеясь, что мерзкие яичные разводы станут не так заметны, когда засохнут. Следом на столе оказался остальной реквизит — мешочек с крючком, чтобы привешивать его под рукав, зеркальца, плотный черный платок…

Теодор сделал круг перед воображаемыми зрителями, показывая, что внутри цилиндра пусто. Взмахнул рукой и принялся вытаскивать целые каскады разноцветных шелковых платков. «Браво!» — крикнул чей-то бас в голове, щекам стало горячо, и Теодор раскланялся, растерянно улыбаясь. Среди его реквизита таких платков никогда не было. С неприятной тяжестью под ложечкой он затолкал платки обратно и хлопнул шляпой о стол. Перевернул — платки исчезли. Теодор отодвинул цилиндр и застыл, нервно потирая грудь. Потом, усмехнувшись, сходил на кухню и вернулся с ложкой. Встал лицом к невидимой публике и принялся выделывать пассы. Он немного отвлекся, вспоминая порядок действий, и вздрогнул, почувствовав между пальцами холодящую пустоту. Ложка исчезла. На лбу Теодора выступил пот.

Нежный девичий голос пропел: «У него прекрасно получается, правда? Попробуй еще, милый!». По комнате пробежали отсветы цирковых прожекторов. Чувствуя, что сходит с ума, Теодор накрыл цилиндр платком, напустил на себя загадочно-мрачный вид и щелкнул пальцами. Откашлялся — в горле стоял ком.

— А теперь, уважаемая публика… — прокаркал он в пустую комнату, замялся, не зная, что сказать дальше, и просто выкрикнул: — Алле!