Живой пример - Зигфрид Ленц

— Но вы мои гости, дом — в вашем распоряжении, я все равно должен пойти пересчитать овец. — Старик набросил на плечи овчину, поднял в знак приветствия свой посох и вышел.

— Мы подождем его, — решила Люси и растянулась на лежанке; ее худенькое тело легко приспособилось к продавленному тюфяку, она натянула на ноги одеяло, положила голову на согнутую в локте руку и стала смотреть на огонь и на Виктора, который прилег по ту сторону очага у стены, изнутри такой же не оштукатуренной, как и снаружи и вобравшей в себя застарелый запах дыма, — казалось, он приготовился к долгому ожиданию. Отблески огня рисовали подвижные узоры, бросали на кожаный занавес языки света, колыхали по комнате оскольчатые тени. Оба молчали, огонь в очаге понемногу догорал, поленья распадались, и раскаленные угли, слегка потрескивая, освещали их лица красным светом. Когда глаза их встречались, они поспешно отводили их в сторону. На лицах — напряженное внимание. Позже, когда огонь уже едва тлел под пеплом, когда над очагом мерцал уже совсем слабый свет, не достигавший ни их лиц, ни потолка, в минуту, когда обостренный до предела слух чутко ловил малейший шорох, Люси вдруг вскочила, застонала от боли и хныча подняла вверх левую руку.

Виктор подскочил к лежанке, присел на корточки возле Люси; ему удалось палкой разворошить тлеющие угли, они вспыхнули в последний раз, и теперь, когда Люси раскрыла ладонь, он увидел торчащую в ней булавку — серебряную змейку, ставшую на хвост, Люси закалывала ею косынку. Булавка вонзилась глубоко, во всю длину, но крови почти не было.

— Боже мой, Люси, как это случилось? Спокойно, отвернитесь, — Виктор схватил ее за руку выше кисти и выдернул булавку. — А теперь пососите ранку, ну-ка, давайте! Как это могло случиться?

Виктор сложил в несколько раз свой носовой платок и перевязал им ранку, из которой теперь вовсю текла кровь. Он помог Люси поудобнее лечь, укрыл ее одеялом.

— Так как же это случилось, Люси?

— Не знаю.

— Больно?

— Терпимо.

— Во всяком случае, — сказал Виктор, — до утра булавка останется у меня.

— Пусть она останется у вас насовсем, — сказала Люси, — я вам ее дарю.

Янпетер Хеллер чувствует, как его кто-то похлопывает по плечу — легонько, двумя пальцами, пытаясь привлечь его внимание. Да? Это беспокоятся пожилые супруги: хотя их кофе давно остыл, им жаль, что остывает его жареная колбаса: ее ведь надо есть горячей, любезно говорит женщина, убежденная в том, что ради этого стоило ему помешать.

— Большое спасибо, я ее даже не заметил.

Теперь оба с одобрением смотрят, как он ест, женщина даже кивает, она, похоже, сейчас похвалит его: да, да, именно так и надо это есть. Старики наклоняются, сближают головы, слов не слышно, только какой-то тихий звук, легкое чавканье; Хеллеру кажется, что чавкает он сам.

— Эй, получите с меня! — кричит он кельперу и, дожевывая на ходу, желает старикам всего доброго.

Ему надо спуститься на лифте в отдел мебели, где демонстрация уже, наверно, подходит к концу. Там, среди пухлых кресел и диванов, стоят ассистентки, отвечают на вопросы, раздают брошюры. Но где же Майк? А Клепач? Куда девался плешивый старик — не то Хильмайер, не то Кнокке? А Тамара — она где? Хеллер рыскает по всему залу, зигзагами, как в слаломе, скользит между надутыми предметами, осаждаемыми публикой: так где же они?

— На обеде, — говорит одна из ассистенток. — В честь Майка Митчнера дается обед. — Она указывает большим пальцем в потолок. — Там, наверху, в святилище.

— Ах, вот оно что!

Хеллер идет к лифту, становится в очередь; перед ним мелькают лица — скользят вниз, возносятся вверх; вокруг себя он слышит разговоры, странно, но у всех на уме лишь одно — похвастаться удачной покупкой; можно подумать, будто все они вопреки ожиданию вытянули здесь счастливый билет, за счет Хильмайера или Кнокке.

— Да разве тут попадешь в лифт, пошли пешком, — говорит кто-то, и все, в том числе и Хеллер, устремляются к лестнице и спускаются вниз. Как через небесные сферы, проходят они через разные отделы, где их встречают безупречно одетые, исполненные достоинства администраторы, чья задача — помочь покупателю конкретизировать свое желание и затем спровадить его дальше, в чащу выставленного товара. Отдел постельных принадлежностей. Отдел мужской верхней одежды. Спортивный отдел. Отдел игрушек.

Хеллер прошел было мимо, но вот он поднимается обратно на несколько ступенек, лицо его теперь на уровне пола; и сквозь треугольник чьих-то расставленных ног он смотрит на две одинаково одетые фигуры в лоцманской форме: красные зюйдвестки, желтые дождевые накидки; это его жена и дочь, Шарлотта и Штефания.

Не стойте на ходу, на лестнице.

Да, да.

Они остановились там, где выставлены самые замысловатые игрушки, игрушки для детей с фантазией, например «Маленькая швея» или «Маленький доктор», интересно, что они выберут; в «Маленькие хозяйки» Хеллер Штефанию уже произвел.

Спрятавшись за колонной и для виду листая детские книжки, Хеллер издали пытается угадать, что они намерены купить. Хотя он может судить только по их движениям и жестам, он готов держать любое пари — Штефания выбрала нечто такое, что у Шарлотты вызывает сомнение, и по меньшей мере по двум причинам: во-первых, это вещь слишком сложная, во-вторых, слишком дорогая. Но Штефания упрямится, она хочет только эту игрушку, другой ей не надо, значит, она все же выбрала «Маленького доктора». Хеллер однажды и сам вертел в руках хорошенькие градусники, миниатюрные шприцы, ими и вправду можно делать уколы; в наборе, кроме полного комплекта операционных инструментов, с помощью которых можно спасти жизнь состарившимся куклам, есть серебряный молоточек.

— Раз ты не хочешь подарить мне это, то не дари ни чего.

А что еще можно здесь купить? Шарлотта обращается к продавщице, и та снимает с полок одну коробку за другой.

— Взгляни, Штефания, какая хорошенькая колясочка с красными занавесками для кукол, в ней могут спать сразу Мюци и Эмпфи.

— Нет, нет!

Девочка упрямится, хнычет, разочарованно сопит; тогда совсем ничего не надо.

Тут вперед торопливо протискивается какой-то человек, и Хеллер сразу его узнает: кудрявый атлет с модным плоским портфелем — чемоданчиком, с которого еще свисает багажная бирка авиакомпании; он решительно направляется к двум разновеликим лоцманам, могучей рукой подхватывает Шарлотту под локоток, ласково щиплет за щечку Штефанию. Вот он я, и даже нисколько не опоздал. С места в карьер ставится диагноз, он уже в курсе дела, ему уже ясна причина раздражения одной и надутой физиономии другой, ну что же, раз дело обстоит так — сегодня плохое настроение запрещается, — то постараемся исполнить желание Штефании. Достойным конкурентам надо идти навстречу. Сколько стоит «Маленький доктор»? Ничего, ничего, Шарлотта, вовсе незачем так бурно протестовать, впредь мы этого делать не будем, но уж сегодня-то… Разве я не прав? Да, завяжите, пожалуйста.

Хеллер бочком выбирается из зала, в своем поспешном отступлении расчетливо используя колонны; вот он спускается по лестнице, все ниже и ниже, моментами исчезает из виду, теперь он уже снова среди толпы довольных покупателей, которую сплотило общее дело — покупка. Он целеустремленно проталкивается к выходу сквозь семьи, группы, сквозь массу потребителей, нагруженных пакетами, мешающими им видеть и двигаться. Последнее препятствие — вихри горячего воздуха, и вот он наконец на улице.

Хеллер прислоняется к витрине, откуда на него мчится, скаля зубы, лыжник под падающими сверху искусственными снежными хлопьями величиною с ладонь. Он зажигает сигарету, пытливо смотрит на небо, откуда вот-вот ударит мощный град. Далеко ли отсюда остановка трамвая? Хеллер позволяет себе роскошь взять такси.

Шофер, принципиально не соблюдающий ограничения скорости, беспрерывно критикует других водителей:

— Раньше надо сигналить, идиот! Ты, папуас, становись в свой ряд! Ну, ясное дело, баба за рулем! Когда по двенадцать часов в сутки сидишь за баранкой, — обращается он к Хеллеру, — поневоле узнаешь своих ближних!

— Только за баранкой? — спрашивает Хеллер.

Шофер тормозит, дверца ящичка для перчаток открывается.

— Дальше — Изебекский канал, там нет поворота. Вам квитанция нужна?

Хеллер расплачивается, берет квитанцию, вылезает, не прощаясь, и направляется к воротам; в дом он входит со двора. Ему не надо включать трехминутный автоматический свет, он останавливается возле двери в подвал и ждет, пока чьи-то раздражающе неровные шаги — возможно, шаги инвалида, — не стихнут на третьем этаже, тогда он перебегает к парадному входу и, спиной к стене, проскальзывает на площадку первого этажа. Вот дверь, покрашенная в коричневый цвет, и на ней табличка: «Ш. Хеллер». Значит, уже не «Я. Хеллер» и не просто «Хеллер», а «Ш. Хеллер», сокращенно, чтобы пол все-таки оставался неясен. Плоский ключ от двери он носит в одном из отделений своего бумажника. Он открывает дверь. Я. Хеллер пришел в гости к Ш. Хеллер. Замок, лязгнув, защелкивается. Снимать пальто или нет?