Привычное проклятие - Ольга Голотвина

— Тут не просто гвозди вынуты, — оценил работу Бурьян, оглядев дверь при свете фонаря. — Тут еще и петли салом смазаны.

— Ведьмино колдовство! — убежденно пробасил Тумба.

— Ну, почему же? — не согласилась с ним ксуури. — Просто слуги в замке уважают госпожу Гульду.

— Точно! — подтвердил Бурьян. — Они ее уважают больше, чем болотного черного демона! Больше, чем чуму и лихорадку! Вот такая она уважаемая особа. Здешний народ по ее приказу хоть гвозди, хоть что повыдергивает — пока она им самим чего не выдернула! Бабка Гульда…

— Ты всегда так болтлив — или только когда трусишь? — в упор спросила атаманша.

Бурьян заткнулся. А ксуури выше подняла фонарь:

— Это, как я понимаю, та лестница, о которой ты рассказывал. На нее выходят несколько дверей, верно?

— Ну да, это вроде как черный ход. Которая дверь нам нужна — за той коридорчик и выход на задний двор… О, да вот же она! — Бурьян поднялся по узким каменным ступенькам и толкнул узкую дубовую дверь. — У-у, демонская рать, изнутри засов заложен!

— А пусти-ка! — добродушно отпихнул его Тумба. Набычился, с вызовом глянул на дверь и без разбега пихнул ее плечом. Дверь, хрупнув вырванным с корнем засовом, отлетела внутрь и крепко стукнула о стену.

И сразу незваных гостей оглушил пронзительный визг.

Убирая со стола посуду, Дагерта поглядывала на гостей и посмеивалась про себя. Она уже не раз замечала, что после вкусной и сытной еды люди становятся спокойнее и добрее, ссоры начинают казаться вздором, а невзгоды — мелкими неприятностями.

Вот и нынешние гости…

Альбатрос до ужина злился на весь белый свет, а теперь поглядывает на всех благодушно и снисходительно. Камышинка была чем-то расстроена, даже всплакнула, а теперь вон какая веселенькая! Поглядывает на грайанского актера, словно ребенок, который ждет обещанной игрушки. А сам актер, зажмурившись от удовольствия, смакует последний кусок лепешки с медом. Совсем не похож на человека, у которого над ухом лязгают клыки судьбы… или что он такое страшное про себя говорил?

Сайвамара привела себя в порядок, умяла миску тушеного мяса с репой, успокоилась и вспомнила, что она — настоящая дама… Славная толстушка, приветливая и не капризная. Только речи ведет такие, что голова от них болит. Словно порвали нитку бус, бисер рассыпался по углам — попробуй собери!

Ну, кое-что понять можно: вдовушка из Фатимира, просватана за торговца сукном в Джангаше. Жених и приданое вперед получил, на него дом отделал, чтоб было куда молодую жену привести. Да что-то задержался, не едет за невестой. Та и махнула в Джангаш, чтоб не ждать до зимы. Как сама объяснила с милым простодушием, очень замуж хотелось. Да не задалась поездка. Сначала путники наткнулись на троллей и еле спаслись. Потом слуги решили ограбить госпожу — едва убежала…

А теперь пригрелась у очага, разнеженно поводит плечами — так, что подрагивает большая грудь (вот уж чем боги не обидели, хоть тарелку сверху ставь!).

А Камышинка, робея, что-то шепчет юному грайанцу. Тот выслушал, кивнул и через стол обратился к Раушарни:

— Мастер, мне напомнили про твое обещание прочесть нам что-нибудь!

Раушарни не без сожаления глянул на недоеденную лепешку, отложил ее — и преобразился. Погрустнели глаза, чуть опустились уголки губ, все лицо как-то осунулось. Ну, ясно: сейчас будет оплакивать утраченный талант. Ломаться, стало быть, начнет…

Но тут оживилась Сайвамара:

— Меня покойный свекор водил смотреть пьесу королю привезли обезьяну не помню как называется в нее вселилась Многоликая всем нашептывала гадости королю начать войну принцу убить короля советнику переспать с принцессой а что Серая Старуха не могла в кого поприличнее превратиться?

И уставилась на Раушарни в ожидании ответа.

Все заухмылялись, кроме актера, который произнес мечтательно:

— «Дары из-за моря». Не шедевр, но есть выигрышные роли. Я там принца играл — давно, почти мальчишкой.

— Обезьяна, — снисходительно растолковал женщине Лейчар, — воплощает в себе все темное, что есть в наших душах.

— Ничего себе если б со мной обезьяна заговорила я б окно лбом вышибла страхи такие принцесса бедненькая как плакала как молилась я тоже ревела свекор сказал дура ты Сайвамара а боги нас с принцессой услышали послали орла он унес обезьяну я так боялась что веревка не выдержит на которой орел и обезьяна поднимались в небеса а господин тоже про страшное будет читать?

— Нет, — улыбнулся Раушарни. — Ничего страшного. Пожалуй, пару монологов из одной старой комедии. Есть там два персонажа. Хозяин — угрюмыйфилософ, разуверившийся в жизни. Слуга — тоже по-своему философ, только более жизнерадостный и наглый… Итак, хозяин ведет разговор с воображаемым собеседником…

Он сплел пальцы, устремил взор перед собой, чуть нахмурил лоб. Все напряглись, глядя на незнакомца, что возник вдруг за столом. Не актер Раушарни, даже не загадочный скиталец, что «прискакал сюда сквозь мрак и ветер». Просто грустный человек со взглядом, припорошенным усталостью. И голос был негромким и горьким:

Жизнь — это в Бездну плавное скольженье.Ничто нам так хлопот не прибавляет,Как наше появление на свет.Плачь, протестуй, хоть надорвись от крика,Коль ты родился — это на всю жизнь!Сначала нас судьба еще морочит.Ты мнишь, что бурной, бешеной рекойСметешь преграды и прорвешь плотины.Но реки, выходя из берегов,Теряют прыть, мельчают, разливаясь.И не заметишь, не запомнишь день,Когда поток в болото превратится.О зрелость, возраст сытый и степенный!И, недостатков больше не стыдясь,Достоинствами мы их почитаем:Мы трусость осторожностью зовем,А похоть — жизнелюбием…О да, Благословенна чопорная зрелость!Ты в юности парил под небесами?Не любят люди тех, кто рвется ввысь!Причем неважно, дегтем или медомИзмажут крылья легкие твои —Ты ими не взмахнешь! Солидно, чинноВышагивай хозяином по жизни,Ищи что хочешь — только не себя!Заглядывать себе опасно в душу!Познать себя — трагедия, поверь!Куда спокойней натянуть личину,Чтоб сохранить лицо… А коль тоскаИ одиночество приникнут к сердцу,Ты вспомни: есть на свете зеркала!Ты в зеркале всегда увидишь друга!..Молчишь, глаза печально отведя?Тебя не умиляет эта рожа,Что на тебя из зеркала воззрилась?Ну что ж, тогда утешить я не в силахТебя, мой мудрый и несчастный брат!

Закончил. Провел рукой по лицу, словно стирая грим. И прежним голосом объяснил ошеломленным зрителям: