Жизнь и реформы - Михаил Горбачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так или иначе, но разработку реалистической Продовольственной программы надо было начинать с опровержения подобных «теоретических» предрассудков. Я углубился в изучение методологии исчисления национального дохода, полагая, что именно здесь зарыта собака. Как всегда, помогли ученые, особенно Владимир Александрович Тихонов. И когда первые расчеты, сделанные ими, я показал специалистам из аппарата ЦСУ и Госплана, их отвергли с такой яростью, что стало ясно — я нахожусь на верном пути.
Удалось настоять на создании комплексной группы под руководством председателя Госплана СССР Н.К.Байбакова, куда вошли представители Академии наук, В АСХНИЛ, ЦСУ и Госплана. Сколько словесных баталий произошло там, какие сражения велись буквально из-за каждой цифры — рассказывать не стану. Окончательные результаты я тут же опубликовал в официальном органе ЦК КПС журнале «Коммунист» (№ 11 за 1980 год.). «В сельском хозяйстве, — говорилось в статье, — сейчас создается значительная часть национального дохода — около 28 процентов его общей суммы (с учетом налога с оборота как части чистого дохода, реализуемого в ценах промышленной продукции). Более 2/3 розничного товарооборота государственной и кооперативной торговли составляют продукты сельского хозяйства и товары, производимые из сельскохозяйственного сырья».
Фантастическими, но отнюдь не из области научной фантастики, а, скорее, из сферы чистой политики оказались и утверждения о «нерентабельности» сельского хозяйства. Все полученные данные свидетельствовали, что выкачивали из него гораздо больше, чем вкладывали, не говоря уж о всех прошлых успехах развития экономики страны, достигавшихся в значительной мере за счет деревни.
После публикации всех этих данных никто из моих оппонентов не сравнивал уже аграрный сектор с «бездонной прорвой». Появилась возможность вновь поставить вопрос о введении справедливых закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию. Оставалось решить — за счет чего?
Открытое повышение розничных цен на продукты питания отвергалось в ту пору начисто. Вопрос этот из сферы экономической изымался полностью и рассматривался как сугубо политический. Оставался второй путь — увеличение дотаций из госбюджета. Но к началу 80-х годов они уже составляли около 40 миллиардов и проявляли устойчивую тенденцию к дальнейшему росту.
Поэтому и шли так тяжело наши совещания, в которых принимали участие Байбаков, министр финансов В.Ф.Гарбузов, министр сельского хозяйства В.К.Месяц. Все соглашались, что нельзя больше держать колхозы и совхозы на голодном пайке, не имеющими порой условий даже для простого воспроизводства. В то же время Министерство финансов наотрез отказывалось идти на новые инвестиции.
— Денег у государства нет, — упрямо твердил Гарбузов в ответ на все мои доводы. — Бюджет на пределе. Откуда их брать, не знаю. Если знаете вы — подскажите. А до этого никакого согласия на повышение закупочных цен не даю. Только через мой труп.
— Дорогой Василий Федорович, — отвечал я ему, — наша задача дать анализ и предложения. А решать будут Политбюро и правительство.
— Нет, — упирался Гарбузов, — это моя работа. Политбюро и правительство меня поставили стоять на страже…
— На страже чего? — спрашивал я, и, как ни странно, этот простой вопрос ставил министра финансов в тупик.
— Я тебе все сказал, — раздражался он. — И больше в дискуссии вступать не желаю. Только через мой труп…
— Такая постановка вопроса для нас неприемлема, — напирал я. — К тому же, Василий Федорович, трудно нам будет через твой труп перешагнуть, — последние слова потонули в хохоте присутствующих, уж очень объемистым был Гарбузов.
Василий Федорович не был плохим человеком или противником села. Но он знал реальное состояние бюджета. Все держалось на таких источниках дохода, как скрытое повышение цен, наращивание производства водки и, наконец, нефтедоллары. Но Гарбузову уже не удавалось, как прежде, латать дыры и сводить концы с концами. Для покрытия дефицита Минфин прибегал к кредитам Госбанка за счет сбережений граждан.
К обсуждению подключился Байбаков:
— Ты хочешь добиться обеспечения каждого сельского работника мощностями на уровне шестидесяти лошадиных сил. Для сельхозмашиностроения это означает реализацию программы минимум на 12 миллиардов, а оптимально — на все 18. Между тем максимум, который мы смогли бы при очень большом нажиме наскрести для тебя, — 7 миллиардов и ни рубля больше.
— У нас не туда разговор пошел, — ответил я. — Речь не о том, кто кого загонит в угол, а о том, чтобы искать и находить решение. Продовольственный вопрос приобретает острейший характер.
— Ну а представьте себе, что будет, в том числе с продовольствием, если начнутся перебои с электроэнергией, горючим, металлом, — парирует Байбаков и рассказывает, как обстоят дела с добычей нефти в Сибири, на Севере. Новые, неосвоенные районы, труднейшие условия, колоссальные затраты.
С Николаем Константиновичем отношения у нас сложились самые добрые. Хотя по складу ума и принадлежал он к технократам высокого класса, но человеческую сторону любого вопроса чувствовал хорошо. Это давало возможность вести с ним самые откровенные разговоры. Кстати, он первым дал мне понять, что многие проблемы страны, в том числе финансирования сельского хозяйства, имели бы решение, если б не «заповедные зоны», доступ в которые запрещен.
Такой заповедной зоной являлся прежде всего оборонный комплекс. Вот уж где действительно можно было поджимать, урезать и выскребать, ибо темпы увеличения военных расходов намного опережали общий рост национального дохода. Но никто и никогда даже не пытался разумно проанализировать бюджет с целью оптимального перераспределения средств и ресурсов.
— Ты мог бы поставить этот вопрос? — спросил меня напрямую Байбаков после одного из заседаний, когда мы остались вдвоем. Не трудно было догадаться, что говорил он о сокровенной своей мечте.
— Нет, не поставлю, — ответил я.
— Ну вот видишь, и я не поставлю, — с сожалением заметил Николай Константинович. Мы оба прекрасно знали, что стоило кому-то лишь заикнуться о чем-то подобном, как уже на другой день его не оказалось бы на своем месте. Это была «закрытая зона» генсека.
В конце концов мы с Гарбузовым и Байбаковым постепенно продвигались к взаимопониманию, и я понял, что нужен какой-то встречный шаг, иначе все повиснет в воздухе. Пришла идея часть капиталовложений, направляемых в сельское хозяйство, использовать на развитие сельхозмашиностроения. Как бы сменить приоритеты.
На февраль 1981 года намечался созыв XXVI съезда КПСС. Работу над отчетным докладом Брежнева начали заблаговременно, и мне хотелось, чтобы в докладе было заявлено о необходимости общенациональной комплексной Продовольственной программы, обеспечивающей устойчивое снабжение населения продуктами питания. Если такое заявление Генеральный секретарь сделает на съезде, то чиновникам любого ранга «тянуть резину» и ставить палки в колеса будет уже куда труднее.
Я связался с группой Н.Н.Иноземцева, работавшей над докладом в Волынском-2, рядом с бывшей дачей Сталина. Этот удобный комплекс зданий постоянно использовался для подготовки разного рода материалов, прежде всего, конечно, для нужд Генерального секретаря.
В его группе, которую курировал помощник Брежнева Цуканов, работали Арбатов и Бовин. Оказалось, впрочем, что аграрные проблемы и их допекли настолько, что к разговору были готовы буквально все.
Реализовал я, в частности, свое намерение сказать в докладе о разработке общенациональной комплексной Продовольственной программы. У меня это получилось на нескольких страницах, Арбатов сделал из них одну, и в таком виде она вошла в первоначальный текст.
Однако когда я получил уже смонтированный целиком проект доклада Брежнева, он весьма удивил меня. Бесконечные обкатки и согласования, которые приходилось делать его авторам, привели к тому, что текст стал безликим, выхолощенным, обтекаемым. Можно было лишь поражаться полному несоответствию затрат умственной энергии и масштаба авторских дарований со столь скудным «конечным продуктом».
Я сделал некоторые замечания по тексту доклада, а аграрный раздел изложил заново. Все то, к чему мы пришли в ходе дискуссий в группе Иноземцева, было восстановлено и использовано. Брежневу написал личную записку, в которой аргументировал необходимость такой структуры, объяснил мотивы переработки текста и просил поддержать данный вариант. В таком виде раздел и был принят.
Итак, в феврале — марте 1981 года XXVI съезд КПСС признал необходимым разработку специальной Продовольственной программы. Особо обращалось внимание на тесную увязку сельскохозяйственного производства с промышленными отраслями, прежде всего перерабатывающей промышленностью.