Нож Равальяка - Жюльетта Бенцони

Барон даже покраснел от недовольства. Лоренца, тут же сообразив, что они с Клариссой его стесняют, поцеловала его в щеку.

— Не беспокойтесь, мы будем паиньками.

Час спустя Лоренца и графиня Кларисса покинули Париж.

Ни за что на свете барон не открыл бы своим дамам, что он задумал.

На следующее утро, облачившись в элегантнейший костюм из черного бархата с белейшим воротником-жерновом, украсив грудь синим бантом ордена Святого Духа и надев шляпу с белоснежным страусовым пером, которое удерживал аграф с бриллиантом, барон отправился в Лувр, где встретился с полковником де Сент-Фуа и капитаном де Витри. Поздоровавшись, трое мужчин быстрыми шагами поднялись по Большой лестнице и, остановившись перед дежурным офицером, сообщили, что регентша ждет их в одиннадцать часов.

И тотчас на колокольне Сен-Жермен Л'Осеруа колокола прозвонили одиннадцать.

Двери королевского кабинета растворились. Просторная комната была пуста, в ней находился только один секретарь, который тут же удалился, пробормотав что-то невразумительное. В следующую секунду Ее Величество королева в фиолетовой парче, сверкающей жемчугом и аметистами, торжественно вступила в кабинет. И тут же, словно в хорошо отрепетированном балете, три шляпы подмели пол.

— Вы просили меня о беседе, господа? — проговорила она, нахмурив брови. — Должно быть, речь пойдет о чем-то очень серьезном, если вы попросили аудиенции все втроем?

В тот же миг позади Марии появился Кончини и пододвинул ей кресло, в которое она опустилась. Трое мужчин одинаково неодобрительно тут же уставились на Кончини. Барон де Курси произнес вслух то, о чем все они подумали:

— Мы и в самом деле просили мадам регентшу уделить время для разговора всем троим, поскольку речь пойдет об одном и том же деле, но мы желали бы видеть ее... одну! — закончил он, сделав ударение на последнем слове.

— Почему же? Маркиз д'Анкр — один из ближайших моих советников, и к его мнению я часто прислушиваюсь.

— Вашему Величеству не понадобятся ничьи советы и мнения, потому что речь пойдет о преступлении, затрагивающем честь Вашего Величества.

— Мою честь? Что это значит?

— Разве не затрагивает вашу честь тот факт, что человек, назвавшись чужим именем, действовал при иностранном дворе от имени Вашего Величества и позволил себе похитить французских подданных. Это касается только королевы, и только ее одной!

Мария вдруг нахмурилась, взглянула по очереди на каждого из стоящих перед ней дворян, держащихся прямо, как буква «i», и взирающих на нее с одинаковой решимостью. Махнув рукой, она отослала своего фаворита и, дождавшись, когда он выйдет, недовольно процедила:

— Чужим именем? Каким же?

— Моим, Ваше Величество, — кланяясь, ответил де Витри.

— О каком иностранном дворе идет речь?

— О голландском, — уточнил барон де Курси. — Человек, назвавшийся господином де Витри, предстал перед эрцгерцогом Альбертом и эрцгерцогиней Изабеллой Кларой Евгенией с тем, чтобы получить у них французских пленников. По такому случаю у него имелось письмо, написанное и подписанное Вашим Величеством собственноручно.

— Письмо? Написанное собственноручно? Думаю, что доставила бы вам немалое затруднение, попросив мне его показать!

— Вот оно, мадам, — произнес барон и, поклонившись, протянул доказательство преступления. — Я заговорил о посягательстве на честь Ее Величества королевы, поскольку неизвестно, кто именно посмел подражать не только почерку, но и подделать подпись...

Внезапно побагровев, Мария смела письмо со стола.

— Глупость! Я этого не писала!

— Мы ни секунды в этом не сомневались, мадам, — бесстрастно заявил де Витри.

— Хорошо, что так. И каково же его содержание?

Можно было бы предложить королеве прочитать письмо, но она явно не собиралась этого делать, и тогда де Сент-Фуа заговорил:

— В письме предлагается отдать подложному капитану де Витри двух моих лучших офицеров, барона де Курси и шевалье де Буа-Траси.

— Опять эти двое!

— Да, мадам, опять. Они офицеры моего полка, и я отвечаю за их жизнь перед королем.

— Дурное дело влечет за собой дурные последствия.

— Не их дело судить, что хорошо, а что дурно, они выполняли приказ, и точка!

— А если ваш человек погибает на поле брани, вы приходите к королю с жалобой, полковник?

— Разумеется, нет. И я не заявлял протеста, когда мои офицеры стали узниками эрцгерцога, но их похищение бандой мошенников, главарь которой посмел присвоить себе имя гвардейского капитана, — оскорбление не только королю, но и Господу Богу, перед которым я тоже в ответе за своих людей.

— Чего же вы требуете?

— Мы требуем, чтобы бесчестное дело было отдано в руки господина великого прево Франции с тем, чтобы он пролил на него свет, а главное — отыскал господ де Курси и де Буа-Траси, поскольку я, будучи полковником отряда легкой кавалерии Его Королевского Величества, весьма дорожу ими, как и остальными моими людьми.

— Понятно, понятно. Мы посмотрим, что мы можем...

Внезапно за дверью послышались голоса. Кончини громко отчитывал кого-то:

— Отправляйтесь отсюда! Мальчишке нечего делать...

Створка двери отворилась, позволив увидеть за ней Людовика, которого ничтожество Кончини, к негодованию французских дворян, посмел не пускать, удерживая рукой. Все трое опустились на одно колено, и полковник, словно был перед своим полком, провозгласил:

— Господа! Его Величество король!

Затем он мигом вскочил на ноги, вплотную подошел к фавориту и оттеснил его от дверей королевского кабинета.

— Если вы еще когда-нибудь посмеете коснуться

Его Величества рукой, то будете отвечать за это мне! — прогремел он и плотно закрыл дверь.

Королева-мать поднялась со своего кресла. Она явно была рассержена и с трудом сдерживала гнев.

— Что вам угодно... сын мой?

— Я хотел поздороваться с вами, мамочка, и узнать, как ваше здоровье, которое меня тревожит. Добрый день, господа. Рад видеть вас и надеюсь, что привело вас сюда не слишком серьезное дело.

— Достаточно серьезное, сир! Мы все втроем озабочены судьбой моего сына, Тома, и Анри де Буа-Траси, которые таинственным образом исчезли.

Мальчик-король улыбнулся.

— В таком случае, господа, вы не могли принять лучшего решения, чем принести вашу жалобу мадам регентше! Я уверен, что ее благородное сердце откликнулось на вашу беду!

Он протянул руку для поцелуя каждому дворянину, поцеловал руку матери и удалился без тех неприятностей, которые сопровождали его приход. Правда, рядом с ним был господин де Витри, который проводил его и передал с рук на руки гувернеру, господину де Сувре, дожидавшемуся короля неподалеку от кабинета. Кончини будто испарился.