Шпага императора - Вячеслав Коротин

А тут и наши барабаны зарокотали, пошла стена ощетинившейся штыками пехоты навстречу атакующим.

– А нас с вами не пускают, – ко мне подошёл расстроенный Горемыкин. – Приказано отвести людей на защиту батареи.

Ох уж мне эта гвардия! Только дай им со своими саблями и тесаками на штыки броситься…

– Я так думаю, Григорий Калинович, что нам и возле пушек крови хватит. Всё только начинается. Отходить так отходить. Кречетов!

– Здесь, ваше высокоблагородие! – подбежал Лёшка.

– Веди наших на курган, к орудиям. Вон, за моряками двигайте.

– А вы? – округлил глаза унтер.

– Я следом. Иди давай.

Кавалерии среди наступавших не наблюдалось, поэтому, во всяком случае, пока, вполне можно было задержаться и пронаблюдать развитие событий с относительно небольшого расстояния.

В хорошую оптику стали вполне различимы даже медные кокарды в виде валторн на конфедератках вражеских солдат. Вольтижёры Герцогства Варшавского уже сомкнули ряды и надвигались с мрачной решимостью. Небольшое численное превосходство у поляков имелось, но… Не может быть, чтобы они смогли опрокинуть наши великолепные полки. Не может! Не верю!!

Первыми шарахнули залпом финляндцы. Этот егерский полк шёл вперёд нехарактерным для данного рода пехоты сомкнутым строем, явно не собираясь рассыпаться, как предназначено стрелкам, тем, чьё главное оружие пуля, а не штык. А у них и не штык на самом деле – к штуцеру «пристёгивался» кортик, а не та трёхгранная смерть, которую использовала линейная пехота.

Сближение продолжалось. Пришла пора и для гладкоствола. Ружья начала девятнадцатого века били шагов на триста, но прицельный огонь открывали, как правило, на дистанции не более двухсот, а то и поближе. Да и прицельным его назвать нельзя: стреляли в строй, а не в конкретного человека.

Первыми остановились и жахнули выстрелами солдаты Понятовского… Ой, как жутко находиться в боевой шеренге в данный момент. Увидел пороховой дым с противоположной стороны – стой и жди: тебе прилетит или соседу. Если повезёт, вытрешь с лица кровь, которая брызнула из того, в кого попало, и, по команде, стрельнёшь в ответ сам. И будешь надеяться, что твоя пуля не уйдёт в божий свет как в копеечку…

Обмен залпами, и дальнейшее сближение. Ещё более смертоносный шквал огня, и снова навстречу…

И в штыки!

Изведал враг в тот день немало,Что значит русский бой удалый,Наш рукопашный бой…

Штыкового удара русских, если мне не изменяет память, не выдерживал никто и никогда. Наших солдат можно было уничтожать артиллерией, расстреливать из пулемётов, засыпать бомбами с воздуха… Били. Будем честными: достаточно часто били нас в сражениях. Но уж если сравнимыми силами в штыки – молитесь!

Никто не перешёл на бег, только ускорили шаг…

И ударили. Стена в стену.

Первые три шеренги с обеих сторон полегли практически полностью. Сшибка выглядела жуткой, даже при наблюдении таковой издалека…

Накатывали следующие ряды как с нашей, так и с вражеской стороны.

– Пожалуй, нам пора на батарею, Вадим Фёдорович, – сказал Горемыкин, – толку от стояния здесь никакого.

– Согласен. Идёмте.

По дороге постоянно оглядывались, но разглядеть что-нибудь толком в той мясорубке не представлялось возможным.

Наши пушки продолжали палить поверх сражения, по вражескому арьергарду. Зарядов батарейцы не жалели…

А вот это любо! Из-за кургана показалась наша кавалерия: литовские уланы и какие-то драгуны (харьковские, как выяснилось позже).

Вот за что я люблю наше начальство, так это за оптимизм: хрен его знает, чем тут заруба между пехотинцами кончится, а они уже кавалерию для преследования разбитого и отступающего противника присылают!

Будем надеяться, что не зря: что сабли, пики и палаши наших конников окажутся в нужное время в нужном месте. Ведь если всадники сразу атакуют расстроенную и бегущую пехоту – разгром последней обеспечен.

Помнится, читал, что во время знаменитого Брусиловского прорыва наша пехота чуть не хором орала: «Кавалерию!!!» Но та отстаивалась в тылу и преследовать бегущих австрияков не могла. Ездовые артиллеристы садились верхом и преследовали бегущих подданных «двуединого монарха». И небезуспешно. А если бы в дело вступил тогда кавкорпус графа Келлера…

То точно: «Шашки о шёлк кокоток вытерли бы в бульварах Вены…»

Впрочем, это дела «Давно грядущих дней», а сегодня следует от Наполеона отмахаться.

Напрямую к батарее, естественно, не пошли. Ну его на фиг: сверзится какая граната на полпути из-за отсыревшего пороха, и получи свой дуриком прилетевший осколок от дружественного огня…

Когда мы с Горемыкиным забрались к пушкам, возле них уже приплясывал на сером жеребце штабс-ротмистр Сумского гусарского.

– Браво, господа! Командующий выражает вам своё полное удовольствие!

Да плевать сейчас на его удовольствие! Что возле флешей?

Этот вопрос хотелось задать всем, но адъютант не стал томить нас ожиданием:

– Император уже двинул на флеши Молодую Гвардию! Предпоследний свой козырь! Только продержитесь!!

– Как на главном направлении? Держатся? – полюбопытствовал Горемыкин.

– Когда я отправлялся к вам, держались. Весьма надёжно, смею вас уверить, держались. Если только чудом сумеют сбить полки Раевского и Бороздина с укреплений… Да и Первая кирасирская выходила в атаку, когда меня послали к вам.

Первая кирасирская – это серьёзно. Не позавидуешь французской пехоте, если, конечно, не будет встречной атаки французских латников. Пять полков русских кирасир, из которых два кавалергарды и конногвардейцы, искрошат своими палашами в мелкую лапшу любую пехоту, что встретится на их пути…

За спиной раздались звуки труб, играющих атаку.

Мы дружно прекратили разговоры и обернулись в сторону той «мясорубки», что имелась с фронта. Для армии – с фланга, но для нас это был именно фронт.

Как можно догадаться, пехотинцы Рылеева, гренадёры и егеря Тучкова сломали-таки наступательный порыв бойцов Понятовского и погнали своих визави. Погнали в штыки и в приклады.

Командиры харьковцев и литовцев прочувствовали момент идеально, и наша конница тронулась с места. Пошла вправо от спин атакующих русских пехотинцев, и уже через десять минут исправно врубилась в толпу отступающих поляков.

Уланы Герцогства Варшавского, невзирая на «чесноком засеянное» поле, дёрнулись спасать соотечественников… Себе на голову – более четверти состава потеряли, а отступить пришлось несолоно хлебавши.

Гнавшие противника наши пехотинцы не давали возможности построить непрошибаемое для кавалерии каре, а драгуны с уланами пользовались ситуацией в полной мере. Так что спасать всадникам в конфедератках очень скоро стало просто некого.

…Весьма приятно такое наблюдать, но я в данный момент думал совсем не об этом: загнал себя Боня, как есть загнал. Теперь ведь он знает, что даже дороги назад нет, единственный шанс – занять Москву. Обеспечить свою армию зимними квартирами, завязать переговоры и, в самом худшем случае, подтянуть к весне войска из покорённой Европы. Даже те, что сейчас противостоят испанской гверилье…

Москва – его последний шанс. Но, наверное, он и сам уже понял, что этот «шанс» проигран…

– Светлейший уже приказал двинуть корпус Цесаревича навстречу… – продолжал заливаться адъютант…

Значит, свершилось… Преображенцы, семёновцы, измайловцы, литовцы и лейб-егеря вмажут по самое что ни на есть!.. Их, элиту русской пехоты, чуть ли не всю войну держали в резерве и не давали влепиться в сшибку с французами…

Ох, и оторвутся сейчас ребята! Жаль, что мы этого не увидим – даже отбив атаки Понятовского, даже искромсав его отступающие войска, вряд ли Тучков прикажет продолжать наступление и рискнёт пойти в охват правого фланга противника.

Да он уже отводил своих измотанных сегодняшним боем пехотинцев. Отбились от Понятовского, выбили из его корпуса три четверти состава, и ладно – больше не сунется.

Наши драгуны с уланами пока вырубали тех, до кого смогли добраться, но арьергардные батальоны уже построились в каре и отходили, не опасаясь атак русской кавалерии.

Каре… Как просто и как эффективно: строй в форме квадрата, каждая из сторон которого представляет из себя несколько шеренг. Первая из них выставила вперёд ружья со штыками, а остальные палят по приближающимся всадникам.

И не пробить. Практически невозможно взломать этот строй конникам. Пики? Не выйдет: длина ружья со штыком около полутора метров, длина уланской пики – около трёх. Но ведь держит её улан или другой пиконосный всадник не за задний конец, а за середину. И, что характерно, сам сидит «в середине» коня, так что перед мордой «главного оружия кавалериста» торчит ну совсем немного пики. А вот от кончика штыка до солдата, который держит ружьё, всё те же полтора метра.