Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

Значительно позже, в середине 70-х, я нашел адрес старшины медсанроты Тимофея Степановича Шведова, написал ему в Смоленск. Он быстро ответил, пообещав узнать, а потом сообщил, что Шура, приехав домой после демобилизации, вышла замуж и уехала на север. Адреса он не сообщал, очевидно, он его не нашел. Так и сохранился в моей памяти образ той Шуры Коршуновой, девушки-медсестры из санроты, с излучающими бесконечную доброту глазами.

Тогда же я переписывался с Советом ветеранов дивизии в Ленинграде. Несколько раз бывал на традиционных встречах в день Победы, но никого из знакомых не встретил, за исключением Веры Ивановны Головань, бывшей медсестры из медсанбата, которая отправила меня в госпиталь. К тому времени она была заведующей терапевтическим отделением в Центральном военно-морском госпитале. Вспомнила она и меня.

Еще одна встреча не имела продолжения из-за моей растерянности: в помещение, где сидели и беседовали ветераны, вошел высокий, красивый мужчина с седой головой и громко спросил:

— Я Иван Солнцев из саперной роты дивизии, меня никто не знает?

Что-то неуловимо знакомое отозвалось в моей памяти, но я онемело смотрел на него и не мог вспомнить. А он, постояв несколько минут, вышел, а еще через минуту я вспомнил, бросился следом, но он уже ушел.

…В один из вечеров в той же Восточной Пруссии мы всем взводом вошли в какую-то деревню и стали готовиться к ночлегу. Это был конечный пункт маршрута, и скоро должен был подойти полк. Здесь же были дивизионные разведчики, пришедшие откуда-то с фланга, и с ними сапер, Иван Солнцев. Уходя, он спросил, нет ли к нему вопросов и взводный вдруг сказал:

— Там, на входе в деревню, справа от дороги ДОТ. Мы прошли, он молчал, но может он живой?

— Понял, — отозвался Солнцев и попросил лишь выделить ему двух человек в помощь.

С ним пошли Соловьев и я. У Солнцева был автомат и чем-то набитая противогазная сумка. Мы спросили, чем будем рвать, он ответил странно:

— У меня детонаторы и толовые шашки, а взрывчатку найдем, сейчас она везде.

И действительно, в кювете мы уже в темноте нашли корзины с 88-миллиметровыми зенитными немецкими снарядами, по три штуки в каждой. Обойдя ДОТ, проверив следы вокруг, мы поднесли к его стальной двери три корзины, составили 9 снарядов к центру. Солнцев внутрь этой пирамиды подвесил несколько толовых шашек, вставил детонаторы с бикфордовым шнуром, поджег, и мы отбежали за дорогу в глубокий кювет. Изуродованную стальную дверь взрывом внесло в ДОТ, Солнцев осмотрел его и уложил еще 4 снаряда внутри, говоря, что глубоко под землей может быть убежище. После этого мы вернулись, Иван остался с нами до утра, а затем ушел в свою роту.

Многократно общаясь с ветеранами дивизии, а это были преимущественно медицинские сестры и врачи, я пытался отыскать хоть какой-нибудь маленький след капитана Трусова, но безрезультатно. Обещали показать его на общем снимке, но потом и его не нашли. В этом розыске участвовал председатель Совета ветеранов Иван Федорович Козырев, по иронии военной судьбы оказавшийся ветераном и Днепропетровского артиллерийского училища, в составе которого ему пришлось воевать в 1941. Он познакомил меня, а затем и подарил один экземпляр очень большого труда — описание истории дивизии, выполненное по материалам дневников боевых действий, хранящимся в Подольском архиве Советской Армии, бывшим политработником подполковником Сергеем Митрофановичем Голубятниковым. Мы хотели найти писателя, который бы литературно обработав этот материал, подготовил его к публикации, но уже наступил 1990 год и «демократические преобразования» с легкой руки новоявленных «борцов» вылили ушат грязи на Советскую Армию, сделав эту тему неактуальной.

Из этого объемного труда я узнал, что за бой в Черске и его освобождение наш 546-й стрелковый полк награжден орденом Боевого Красного Знамени, а следовательно, на нем есть большая кровь моих погибших товарищей и маленькая капля моей. Начиная от этого рубежа и до побережья Балтики, некогда одно из сильнейших вражеских объединений — группа армий «Север» — было окончательно разгромлено и перестало существовать.

Шли годы, очень много лет прошло после описанных событий и все время неотвратимо хотелось вернуться в те места, оглядеться, еще раз пережить прошлое и поклониться могилам павших гам товарищей, сказать им, что они не забыты и их помнят, несмотря ни на какие политические зигзаги. Много раз бывая за границей, проезжая поездом или пролетая на самолете, я вглядывался в проносившуюся за окном местность, старался отыскать знакомые пейзажи и ориентиры, напоминающие те незабываемые дни.

Если летишь самолетом в Берлин, в ясную погоду можно разглядеть железнодорожное полотно, идущее на запад, и, когда уже начнется снижение, проплывет последняя в Польше станция перед Одером — Швибодин, а раньше Швибус, с огромным озером Митвальдерзее на запад от него, которое с высоты кажется маленькой капелькой воды в огромном лесном массиве. От этого узнавания мысли бегут по тем дорогам вспять, возвращая и возвращая к давно ушедшим событиям.

Летом 1988 года мы с моим давним другом и коллегой по учебе в институте и долгой совместной работе Ильей Лысенко поехали в ГДР. Нас пригласили наши товарищи-немцы, учившиеся с нами, Гельмут Кинне и Георг Зюптиц. Мы на двух автомашинах вместе с женами двинулись в дальний путь. С бензином в Польше было очень трудно, и нас выпустили за границу с полными баками и двумя канистрами в багажнике, чтобы мы могли переехать Польшу, не заправляясь на АЗС. Доехали до Познани, прямо на север до Черска — 200 километров. Я стоял у бензоколонки и выпрашивал у поляков одну заправку за любые деньги, объясняя цель поездки, но они хотя и сочувствовали, но оставались неумолимы, говоря, что это грозит им тюрьмой.

Но одну поездку по памятным местам на территории ГДР я все же совершил.

В одну из суббот на даче у Кинне собрались все бывшие наши студенты-немцы с женами и мы весь день общались, вспоминая годы учебы и давние события студенческих лет, а вечером, когда все разъехались, мы уединились с Гельмутом в его кабинете. Говорили о разном, а потом коснулись военных событий и он вдруг, изучающе глядя мне в глаза, спросил не участвовал ли я в тех злодеяниях по отношению к немецкому населению, о которых так много говорят у них и еще больше на Западе. Я вспомнил места, где я больше всего контактировал с населением и показал их на карте: город Деммин и деревня Ребель на берегу огромного озера Мюрицзее, где я один месяц служил в военной комендатуре, жил на квартире в семействе Нойманов, и предложил ему туда съездить. Рано утром, когда наши жены еще спали, мы выехали, преодолев за день около 600 километров.