Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич

других экзотических овощей и фруктов. Теперь же, когда дело идет к войне, обмен прекратился и витамины получать было неоткуда.

Я положил в сумку еще пару лимонов, связку лука, три головки чеснока. Затем — мои любимые пакетики с супом и сухарики.

Шара взглянула с укоризной:

— А мне?

— Не волнуйся, и тебя не обижу.

В эту же сумку я упаковал нежнейшие сахарные косточки, собачьи консервы, такие вкусные, что и я их с удовольствием ем, когда Шара разрешает. Сверху я положил шахматы — вдруг нас занесет снегом, вот тогда наиграемся)

С едой все! Воду не берем, кругом снег… Но нужны спички, чтобы его растопить. И бумага, чтобы разжечь костер. И дрова, иначе какой же это костер. Еще ракетница, если мы заблудимся. Часы-будильник, чтобы мы не проспали, когда нас найдут. В этот момент там будет полно журналистов, телекамер — надо успеть побриться, привести себя в порядок, неудобно предстать перед мировой общественностью обросшим и неопрятным. Значит, нужна бритва, одеколон, полотенце. Я бреюсь электрической бритвой, а во что втыкать шнур? В открытом поле вряд ли найдется электрическая розетка. Значит, надо взять катушку с длинным-длинным проводом. Один конец… тот, что с вилкой, я воткну дома в розетку, катушка будет разматываться, и я смогу побриться на другом конце провода. Еще пластырь, если я порежусь. Хорошо бы доктора прихватить — вдруг простужусь. И ветеринара, вдруг простудится Шара. Нет! Это слишком. Возьму-ка я для себя горчичники, аспирин, грелку, ватное одеяло, банку с малиновым вареньем. От аспирина потеют, значит, две смены белья и еще подушку. И зеркало, чтобы видеть, как я плохо выгляжу после болезни. И весы, чтобы знать на сколько похудел. А для Шары…

Шара захохотала.

— Вас понял, — сказал я.

И выкинул все из сумки кроме термоса с чаем, лимона, шахмат и собачьих консервов. Ехать нам всего часа два, авось не заблудимся. На южную, поросячью часть Шары я надел специальные штанишки, связанные из ее же шерсти. (Когда Шара линяет, весь дом в ее шерсти. Шерсть везде — на стульях, диване, на моей одежде, на полу. Однажды я нашел шерсть в банке с вишневым вареньем. Как выяснилось. Шара его очень любит.) Значит, я надел на нее шерстяные штанишки, и Шара стала целиком шерстя ной. От головы до кончика хвоста. На задние лапы я надел ей валенки. И на свои задние лапы, то есть ноги, тоже надел. На плечи (свои) накинул тоже свой любимый полушубок. (Когда-то я работал на стройке, и он согревал меня в самые лютые морозы. Но об этом потом, и так я немного отвлекся…) Шарф, шапка, варежки и — полный вперед!

У южного окна хижины я последний раз взглянул на солнце, вдохнул полной грудью тропический воздух… Если б вы знали, какой это воздух! Будто пьешь настой из неведомых трав и фруктов. Еще раз вдохнул — когда еще придется вот так дышать. Ох, как не хотелось ехать… Но ничего не поделаешь — надо. Чувство долга перед своей страной, перед своим народом превыше всего, даже лежания на диване!

И я пошел в северную часть дома, к выходу.

Там на снегу уже стояли сани. Шара бросилась запрягаться. Она любила ездить по снегу. Свистит ветер, летят снежные искры, пахнет морозом. Эх, хорошо на свете жить!

Рыба Харра

Мы уверенно мчались на север по пустынному и заснеженному озеру. Из-под лап Шары летели колючие льдинки, а над нами переливалось всеми мыслимыми и немыслимыми огнями полярное сияние. Кто не видел его, тот ничего не видел. Все небо вдруг вспыхивает разными красками. Фиолетовыми, красными, голубыми! Краски переливаются, сменяют друг друга. Я часами могу смотреть на это чудо из окна своей хижины. Представляете, на южной стороне — жара, а на северной — полярное сияние. В такие минуты я все бросаю, даже сочинять эту сказку, хватаю недопитый бокал с ананасным соком и бегу на север, к окну. Ложусь у камина, пью сок и смотрю, смотрю, смотрю. Наслаждаюсь соком и красотой. И опять ничего не делаю, как посчитали бы многие, кто ничего не понимает в искусстве.

Ну, хватит. Что-то я разболтался, а нам еще ехать и ехать.

И тут случилось непредвиденное.

Я забыл сказать, что в нашей прекрасной стране водится жуткое чудовище, страшная и прожорливая Харра. Рыба с пастью крокодила и мощными как у орла крыльями. Обитала Харра в озере, питалась всем, что под руку, вернее под зубы, ей попадется: рыбой, утками, зайцами, оленями, пингвинами, черепахами — ничем не брезговала. На свои жертвы Харра набрасывалась неожиданно. Пробивала страшной головой лед (если охота шла на севере), выпрыгивала из воды и сверху нападала на свою жертву. Мало кому удавалось спастись от такого «ракетно-ядерного» удара. А в южной части озера Харра охотилась совсем по-другому. Пряталась в водорослях либо коралловых зарослях и торпедой устремлялась к своей жертве. Однажды она чуть не слопала трехгодовалого кукенка: купаться в озере ему запретили родители, но кукенок, как и всякий ребятенок, был любопытен, полез в воду (уж очень в тот день было жарко) и угодил прямо в Харрину пасть. Отец не растерялся, метнул в раскрытую пасть Харры гарпун. Тот встал поперек, и Харра не смогла проглотить малыша. Долгое время она так и плавала с открытой пастью. Рыбы перестали ее бояться, подплывали близко-близко, заглядывали внутрь, а наиболее смелые плыли и дальше, осматривали зубы, будто на экскурсии в музее. Из глаз Харры от унижения текли слезы, хорошо, что в воде их не видно. Так она и плавала с широко открытой пастью, похудевшая, униженная. Возможно, она бы и погибла, но ей повезло. Случайно наткнулась на камень, гарпун сломался, и Харра стала еще более кровожадной и беспощадной. Есть только одно средство против нее — змеиный яд, который добывают на юге. Обмазать им все тело, тогда Харра и близко не подплывет. На Харру охотились и куки, и чуки, но очень уж хитрая была бестия, из любой ситуации выходила «как рыба из воды».

Конечно, мы боялись встретиться с Харрой, но что делать, если речь идет о войне и мире. Змеиного яда у нас с собой не было, поэтому я взял гарпун. Немного потренировался дома, раза два метнул в дерево с южной стороны дома. Конечно, не попал, и мы поехали.

Сани неслись быстро, мороз обжигал лицо, градусов сорок — не меньше. Полярное сияние, будто праздничная иллюминация, освещало нам дорогу. Иногда к берегу подступал колючий