Люди песков (сборник) - Бердыназар Худайназаров

— Конечно, я скромен, но и Михалкову так не написать, — шутил ей в лад Яхьяев.

Корреспондент дрыгнул ногою, чтобы поправить острую складку на брюках, сердито кашлянул, но Айболек увлеклась, она читала шарж на Союна. Брат был изображен в чабанском костюме, с неизменным посохом под мышкой. Обеими руками он душил, как змею, извивающийся в песке, обвившийся вокруг его тела трос.

Хай, Кульбердыев СоюнЧабанил когда-то коюн [25].Укротил капризный трос,Теперь настоящий матрос.

Айболек так и покатилась со смеху.

— Но вы это не поместите, — осторожно заметил парень, с восхищением глядя на раскрасневшуюся девушку.

— Нет, почему же! Хорошего ж ты мнения обо мне, если считаешь, что пощажу старшего брата. — Айболек теперь говорила серьезно. — Обязательно опубликуем.

— Привет работникам низовой печати! — театрально провозгласил Ашир, решив, что пришел его срок.

Девушка вспыхнула, выпрямилась и встретила его недовольным взглядом, а чуткий Яхьяев смекнул, что ему пора идти на вахту. И, кивнув вошедшему, ушел.

— Айболек!.. — слабым, прерывающимся голосом сказал Ашир. — Ты все еще сердишься? Прости. Но в ту волшебную ночь я был опьянен твоей красотою.

— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Как ваше здоровье? — монотонно, словно вызубренный урок, оттараторила девушка. — В командировку приехали?

— Что мне командировки! — пылко воскликнул Ашир. — Ради тебя приехал. Искал по всей республике!

— "Слова, слова, слова", как сказал Гамлет, — вздохнула Айболек. — Скучно это… Да и работать надо. Заходите вечерком.

— Ах, тебе со мною скучно? А с этим кавказцем весело? Ну, прошу прощения. Желаю успехов в труде, счастья в жизни. Теперь я вижу, каким наивным и легкомысленным был тогда…

У Айболек были ледяные глаза, но, когда дверь каюты захлопнулась, она пригорюнилась: все-таки этот Ашир забавный парень. С таким не соскучишься… И красивый. Нет, девичьи глупости… Смазливенький! А красивый по-настоящему, конечно, Витя Орловский.

Баба намекнул Непесу Сарыевичу, что старший брат мечтает овладеть какой-нибудь специальностью, но сам заговорить об этом с начальником не может. Честь мужчины!

— Так пусть Мухамед и учит его на бульдозериста.

— Вам бы обязать его учиться. Да еще приказом по экипажу, — осторожно подсказал Баба.

— Ладно! В порядке, значит, технической учебы.

И Непес Сарыевич накатал громовый приказ: "Обязать товарища Союна Кульбердыева… Освоение специальности… квалификация… возложить ответственность за обучение на товарища Мухамеда Кульбердыева…"

Баба был топким знатоком человеческой души: старший брат воспринял распоряжение, скрепленное подписью и печатью, как сигнал командира к атаке. И бережно спрятал бумажку за пазуху. На жену и сына теперь он посматривал так строго, что те не решались ни о чем спрашивать.

Туго пришлось Мухамеду: старшин потребовал, чтобы каждую свободную минутку после вахты он уделял занятиям. С неизменной, будто приклеенной под усиками, насмешливой улыбкой взялся за обучение.

Недели через две он сказал Непесу Сарыевичу:

— Вообще-то Союн умный, очень умный. И настойчивый до ужаса… Но безбожно коверкает русские слова: "акимбатир" — это аккумулятор, "лепетке" — лопата, "воздухчистил" — воздухоочиститель.

— Да, таких туркменских слов нету, — глубокомысленно заметил начальник.

Когда начались практические занятия, Мухамед распоясался, делал старшему резкие замечания, каких в деревне или на пастбище никогда бы не позволил себе.

Однако Союн смирился, прощал…

Усадив старшего в кабину бульдозера, Мухамед встал перед машиной, широко раскинул руки, как регулировщик на перекрестке, и заорал:

— Прямо на меня! Не забудь сказать: "Биссымулла" — помоги господи.

Бульдозер не двигался.

Как только Мухамед влезал в кабину, старший держался увереннее, спокойно брался за рычаги.

— Не верблюд же, из седла не выбросит. Смелее! — кричал Мухамед.

Машина с оглушительным грохотом и лязгом ползла по песку, лопата опускалась, шаркала, сметала мусор и сучья.

Едва Мухамед выпрыгивал из кабины, на Союна нападала робость, потные руки прилипали к рычагам, в глазах темнело, и молитвы к всевышнему уже не помогали.

Однажды Мухамед до того разозлился, что плюнул и ушел к шоссе, где из толстой, как бараний пузырь, трубы земснаряда стреляла жидкая вонючая грязь, лилась плотным потоком в низинку.

Неожиданно он приосанился, бросил папироску.

Из кабины остановившегося грузовика вылезла статная рослая девушка, поставила чемодан на землю. Мухамед обожал властных, крупных, могучего сложения представительниц женского сословия и тотчас направил шаги к приезжей.

— Здравствуйте!

Девушка испуганно отскочила, словно дикая козочка, услышавшая пронзительный свист.

— Фу, как вы меня напугали!

У нее было широкое смуглое лицо, взгляд — смелый, быстрый.

— Простите, ради бога, простите… Вы на земснаряд? Разрешите познакомиться: бульдозерист Мухамед Кульбердыев.

— Аня. Аня Садапова. — Девушка улыбнулась. — Старший багермейстер. Если вы с "Сормово-27", то я действительно к вам.

— Боже, туркменка — багермейстер. Да еще старший!.. — расплылся Мухамед. — Разрешите чемоданчик.

Стиснутый ремнями добротный чемодан был тяжел, словно камнями набит, но Мухамед из щегольства донес его в руке — на плечо не поставил.

В тот вечер Союн сломал-таки рычаг — рывком рванул из гнезда, но Мухамед даже не расстроился.

Ашир Мурадов то и дело наведывался на земснаряд, надеясь, что строптивая Айболек смирит гордыню, окликнет его, наградит виновато-нежной улыбкой.

Однако девушка с замкнутым видом пробегала мимо, небрежно кивнув, запиралась в каюте, и Мурадову приходилось довольствоваться чаепитием с Непесом Сарые-вичем.

Семья Кульбердыевых упорно не замечала Ашира. Тогда корреспондент провел обходный маневр.

Ранним утром он пришел на земснаряд. Там было непривычно тихо: три часа в сутки между ночной и дневной сменами машины стояли, и это было нужно, чтобы остыли моторы.

Цепляясь за скобы на корме, на палубу вылез из воды Орловский: он всегда купался на рассвете в студеном канале. Прыгая, стуча зубами, Витя растер полотенцем длинное мускулистое тело.

— Корреспондент республиканской газеты, — представился Ашир.

— Матрос Орловский. Виталий Трофимович!.. Да чего мы на палубе стоим? Пойдемте ко мне в каюту, позавтракаем, — спохватился Витя.

Ашир выразил благосклонное согласие.

— Вы, товарищ корреспондент, мою заметку в стенгазете не читали? — спросил Орловский, вводя почетного гостя в узкую каюту.

Корреспондент заметки не читал, он видел лишь шаржи этого… как его… кавказца.

— А-аа… Так я в камбуз сбегаю, а вы поглядите, я копию на память оставил. Как дневник!.. Первая заметка в жизни, никогда не рабкорил.

Заметка была написана карандашом, но печатными буквами.

"Редактору стенгазеты "Сормовец" Айболек Кульбердыевой.

Я, матрос земснаряда "Сормово-27", Орловский Виталий Трофимович, год рождения 1934, беспартийный, направляю данную заметку в ваше распоряжение.

1. Работа матроса — почетная работа.

2. Матрос полностью отвечает за чистоту и порядок на корабле.

3. Я, Орловский Виталий Трофимович, добросовестно выполняя свои обязанности матроса, получил благодарность начальника конторы товарища Розенблата.

4. Мы не хотим войны, но если империалисты развяжут войну, то мы дадим сокрушительный отпор. Миру — мир!

5. Да здравствует наша социалистическая отчизна!"

Ашир подавил снисходительно-ленивый зевок.

Из столовой Орловский прибежал с тарелками в руках.

— Ну как, нет политических ошибок? — озабоченно спросил он.

Политических ошибок не было: это корреспондент гарантировал солидным тоном.

— Самое главное, чтобы заметка была правильной с политической точки зрения, — сказал Витя, радушно угощая гостя. — Конечно, у меня нет опыта, да и способностей к писанию, но вообще-то я этим интересуюсь.

— А кто ваш редактор? Айболек? — спросил Ашир, набивая полный рот хрустящим салатом.

— Замечательная девушка, замечательная! — воскликнул Орловский. — И какая умница. Вообще вся семья Кульбердыевых честная, прилежная. Мухамед, правда, заносится, но и это не со зла.