Опасное молчание - Златослава Каменкович

— Да, бабушка, выходит, конфуз получился. Только не для вас, а для школы, в которой учится пуговицеотрыватель.

В это время Ленька, шагая рядом с незнакомцем, искоса посматривал на него и напряженно думал: «Где я его видел?» А тот начал его расспрашивать:

— Как же тебя звать-величать?

— Ленька Скобелев.

— И давно ты не учишься?

— Уже десять дней, — не сразу ответил Ленька.

— А дома об этом знают?

Ленька молчал.

— Да ты скажи, не бойся. Отец твой где работает?

— Папа геолог. Он в экспедиции. А мама… По правде сказать, она не знает, — чистосердечно признался Ленька.

— А в какой же школе ты учишься?

— Ну… в триста шестой.

Незнакомец достал из кармана записную книжку и гладком синем переплете, карандаш и начал что-то писать.

— Дядя, вы что записали? — насторожился Ленька.

— Потом узнаешь, — очень дружелюбно ответил незнакомец.

Ленька еще раз пристально взглянул на него, и опять лицо этого человека показалось ему очень знакомым.

Они свернули на аллею сквера. Незнакомец подошел к одной из скамеек, сгреб в сторонку снег и сказал:

— Если не очень замерз, давай-ка присядем.

— Нет, мне не холодно… Только надо же пуговки у Федьки Рубкина взять да отнести…

— Рубкин? — переспросил незнакомец и, что-то вспоминая, проговорил: — Рубкин… Отец у него кем работает?

— Сталеваром.

— Во-во-во! На Путиловском?

— Да. Там вся родия Федькина работает — и отец, и два брата…

— И дед, — подсказал незнакомец.

— Так вы их всех знаете?! — смутился Ленька. — Дед у него хороший, шутливый, верно?

В ответ незнакомец только добродушно засмеялся. И вновь в его руках появилась записная книжка. Он что-то записал.

— Я уже побегу к «Горну». Знаете, детское кино на Большом проспекте, где «Путевка в жизнь» идет? Там — Федька и ребята. А вы, дядя, уже видели «Путевку в жизнь»? — неожиданно спросил Ленька. — Только один раз?.. — удивился он. — Сегодня же она последний день идет! Я два раза смотрел. Уж больно мне Колькину мать жалко. А этого Мустафу я сначала невзлюбил, а потом, как его убили… Он ведь хороший был… — и вдруг голосом, полным неизъяснимого волнения, заключил: — Дядя, хотите пойти со мной в кино?

Сергей Миронович расстегнул пальто и начал что-то искать в карманах. На груди у него сверкала маленькая темно-красная звездочка. Вдруг он сказал:

— Денег у меня нет с собой.

Ленька недоверчиво посмотрел на незнакомца, тихо засмеялся и подумал: «Разыгрывает!» Но, видя, что тот и вправду не нашел денег, встал, вытащил из кармана горсть пуговиц, гайку, отвертку и высыпал все это на скамью. Потом принялся выбирать медяки.

— У меня на два билета наберется.

— Ой-ой-ой! Да у тебя целый магазин!.. Где же ты столько пуговиц набрал?

— А вот, видите, у меня инструмент есть — пуговицеотрывалка, — оживился Ленька, доставая из кармана пальто какое-то замысловатое проволочное изделие. — Я сам придумал. Меня из-за нее из школы выключили. «Не люблю, — говорит наш директор, — таких изобретателей». Взял и выключил.

Выразительные глаза Леньки погрустнели.

— Ой-ли? — недоверчиво покачал головой незнакомец.

— Ну, не совсем выключили… директор велел, чтобы моя мама пришла.

— А ты побоялся маме сказать?

Да, самое ужасное было то, что Ленька сразу не открылся матери. И теперь он жил в каком-то вечном ожидании чего-то, казалось, уже непоправимого, а страх толкал Леньку на еще худшие поступки, загоняя все дальше в темный, мрачный тупик. Ведь сперва он пуговицеотрывалку смастерил просто так, для забавы, а теперь… Только один Федька и знал, как порой тяжело бывает на душе у Леньки, но даже верная мальчишеская дружба Федьки была бессильна что-либо изменить в горестном положении Леньки. Ах, зачем он тогда сразу не признался маме!

Сергей Миронович подвинулся ближе к фонарю и начал внимательно разглядывать Ленькино «изобретение».

— Занятная штука! — проговорил он, пристально глядя на Леньку. — Ты, выходит, изобретать умеешь? Так надо тебя с изобретателями познакомить. Только ты скажи мне, зачем тебе столько пуговиц?

— А тот дядька на Сенном рынке… Это он нас заставляет пуговки отрывать, а… мы с Федькой пуговицы меняем у этого дядьки знаете на что?

— Нет, не знаю, — заинтересованно проговорил незнакомец.

— На разные инструменты. Федька и я хотим смастерить такой корабль, чтобы он и по воде плавал, и по земле ездил, и под водой, и даже летал, как самолет… Только вот инструментов нет, разных там материалов…

— Смотри, а я ведь тоже об этом мечтаю, — лукаво прищурив глаза, усмехнулся незнакомец.

— Так вы — изобретатель?.. Ой дядя! — Ленька схватил его за руку.

— Выходит, изобретатель… Знаешь что? Дай-ка мне эту пуговицеотрывалку на память.

— А-а!.. Хотите меняться? — по привычке выпалил Ленька. — Вот на ту звездочку, что у вас на груди.

— Менять не стану, а звездочку дам. Только ты береги: это подарок французского рабочего.

Ленька смутился, но «изобретатель» уже отколол звездочку и протянул ему.

— Спасибо… Вот возьмите ее, пуговицеотрывалку нашу, у нас есть другая. — Ленька с живостью разглядывал подаренную ему звездочку. — Только зачем вам это, дядя? Будете пуговки отрывать? — и совершенно серьезно добавил: — Если одному, это совсем нельзя, надо обязательно с компанией. Вот, например, выходят из детского кино, а мы станем по обе стороны и ждем. А потом — цап кого-нибудь! А другой, значит, держит. Пуговки — раз-раз-раз оторвем и другого хватаем. Все больше у девчонок отрываем. Они же драться не умеют, а только ябеды большие! Вот в нашем третьем классе есть девочка — Светланой ее зовут, с Кавказа приехала. И учится хорошо, а ябеда — спасения от нее нет. Это же она Василию Васильевичу про мою пуговицеотрывалку сказала… А еще до этого случая один раз говорит на классном собрании: «Надо настоящими товарищами быть, помогать друг другу». А когда я на другой день хотел у нее задачу списать, так она на весь класс как заорет: «Не дам списывать! Сам решай! А еще в пионеры хочешь поступать!..»

— Так это ведь правильно, Леня. Решать надо самому, иначе какой же из тебя изобретатель? Надо, чтобы любовь к учебе у тебя была глубокая, сильная.

Сергей Миронович приподнял край рукава пальто, взглянул на часы.

— О, Леня, уже скоро шесть часов, пора нам прощаться.

— А вы не пойдете в кино, дядя?

— Нет, друг мой, сегодня не могу. Да и тебе надо торопиться. Старушка-то пуговицы ждет.

— Мне только бы Федьку найти, я мигом пуговицы отнесу, — лихо ответил Ленька.

— А завтра ты обязательно иди в школу, Леня.

— Да кто же меня туда пустит? — и мальчик сразу погрустнел. — У нас директор, знаете какой строгий?

— Знаю.

— Нашего Василия Васильевича? А я гляжу и думаю: где это я вас видел? — Ленька посмотрел на кончик валенка, помолчал. — Только не пустит меня в школу Василий Васильевич.

— А я ему позвоню. Но смотри, друг, учись хорошо, иначе в изобретатели не возьму.

— А пойду в школу — возьмете?

— Обязательно. Ну, до лучшей встречи! Да смотри, с пуговицами не подведи, ты мне обещал…

Сергей Миронович пожал мальчику руку, как взрослому, повернулся и быстро зашагал по заснеженной аллее. А Ленька еще долго смотрел ему вслед, крепко зажав в руке маленькую звездочку.

Ленька прибежал к кинотеатру как раз вовремя: только что кончился сеанс, и он был уверен, что сейчас найдет Федьку и ребят на обычном месте, где они «добывали» пуговицы. Однако Федьки и приятелей во дворе не оказалось. Не было их и в фойе среди зрителей, не успевших еще войти в зал. «Как же мне теперь пуговицы отдать? И куда только запропастился этот Федька? Неужели домой убежал? Вот досада, к нему ведь ехать — до самого Каменноостровского проспекта», — негодовал Ленька, выходя на улицу.

Догнав переполненный трамвай, который только что тронулся с остановки, он на ходу ухватился за ручку задней площадки второго вагона.

На звонок вышел дед Федьки, подвижной старичок с седой бородкой и добродушными насмешливыми глазами.

Увидев Леньку, он приветливо улыбнулся и воскликнул:

— А, механик пришел!.. Ну, проходи, проходи, пожалуйста. Будильник, что ты давеча отремонтировал, работает исправно. Выходит, что ты — правдишний мастер. А? — засмеялся старик.

Он закрыл за вошедшим мальчуганом дверь и повел его в светлую просторную комнату, обставленную дорогой дубовой мебелью. Квартира, в которой теперь жила семья потомственных рабочих Рубкиных, до революции принадлежала какому-то барину, бежавшему за границу. Полы в комнате блестели, а на стенах, оклеенных красивыми обоями, висели в позолоченных багетовых рамах картины.

— Ну, чем же тебя потчевать, механик? — шутливо подмигнул старый литейщик, усаживая Леньку за стол. — По носу вижу, что надо чего-нибудь горяченького.