Вольф Мессинг. Судьба пророка - Варлен Стронгин

Известно немало других фактов, например, когда человек, наделенный даром «прямого познания», воссоздал мысленно картину совершенного преступления, дал описание обстановки и точной внешности преступника. Руководствуясь только этим словесным портретом, полиция задержала человека, который сознался в совершенном преступлении и сообщил те детали обстановки убийства, которые были уже известны полиции со слов «ясновидящего». Естественно изумление задержанного, поскольку он точно знал, что никто не видел его и он был единственным на месте преступления…

…Я читал об опытах, поставленных Психологическим обществом в Нью-Йорке. Испытуемый – назовем его условно «ясновидящим» – садился напротив испытателя. Тот вынимал из колоды первую попавшуюся карту, так что ее значение не видел ни он сам, ни «ясновидящий», ни свидетели опыта. Глядя на «рубашку» карты, ясновидящий называл ее. Только после этого карту переворачивали и убеждались в правильности ответа».

Добавлю, что в замечательном американском фильме «Человек дождя» знаменитый Дастин Хофман играет человека с психическими отклонениями, который, попадая в казино, просчитывает варианты, ведущие к успеху, так быстро и точно, что выигрывает громадную сумму денег. И потом, едва взглянув на пол, где были рассыпаны спички, называет их истинное число. В наше время подобные ситуации уже не смущают зрителей, не кажутся им чудом. Наука пусть медленно, но упорно познает такие явления, как телепатия, гипноз, ясновидение.

Многие специалисты западных стран считают, что ясновидение, как и телепатия, реально существует. Но с нашим нечетким представлением о времени, о его связи с пространством, о взаимосвязях прошлого, настоящего и будущего оно пока необъяснимо. Дело опять за учеными…

Без прикрас

Вольф Григорьевич, как сейчас говорят, был человеком неоднозначным. Это слово, по-моему, введено в наш лексикон политиком Владимиром Жириновским, стало элементом современного сленга, хотя раньше о Мессинге точнее и правильнее сказали бы иначе – он бывал добрым и вспыльчивым, веселым и грустным, настороженным к тем людям, которые не привыкли к тому, что человек может выглядеть иначе, чем они, культурнее и своеобразнее.

Он любил выступать в Юрмале. Там, в Латвии, он чувствовал себя как в родной стихии. Латыши были еще не столь советизированы, как жители России, не столь догматичны и враждебны к так называемому капиталистическому окружению, и человек с европейской наружностью не вызывал у них подозрений. Неприглядные однообразные скульптурные группы, девушки с веслом или мячом, вечные серпы и молоты, фигуры и бюсты апостолов марксизма-ленинизма не переполняли Латвию. Не раздражал его взгляд фасад филармонии с гипсовыми аистами, привлекал шикарный, западного уровня ресторан «Лидо». В период «железного занавеса» Юрмала (в то время не город, а часть побережья Латвии. – В. С.) казалась Мессингу, да и не только ему, неким подобием заграницы.

Но главным для него было общение с отдыхавшими здесь уникальными людьми, мыслящими нетрафаретно и свободно, с академиками Ландау и Таммом, со многими писателями. Ему и Аиде Михайловне нравилось проводить время с четой писателей – Ариадной и Петром Тур. Аида молча ревновала мужа к Ариадне, когда он заглядывался на ее поразительной красоты лицо.

Вольф перехватывал тревожный взгляд жены:

– Пойми меня, Аида, я люблю только тебя, ты это знаешь, но Бог создает природу, человеческую красоту, чтобы ею любовались люди, тем более что юношеские годы я провел в паноптикуме среди страшных уродцев. Теперь я восполняю недоступную мне прежде красоту.

– А роман в Буэнос-Айресе, о котором ты мне рассказывал? – замечала Аида.

– Никакого романа не было, – усмехался Вольф Григорьевич, – иначе я тебе не рассказал бы о нем… Просто там я встретил тоже очень красивую девушку.

Аида Михайловна верила мужу, хотя после вечеров психологических опытов к нему поступали записки от женщин с пожеланием встретиться и даже более того – заиметь общего ребенка, который наверняка будет таким же гениальным, как и отец. Единственное, о чем немного сожалела Аида Михайловна, так это о том, что у нее с Вольфом не было бурного романа, с цветами, с ревностью, с любовными письмами… Все решилось очень просто. Он ей был симпатичен, и она понравилась ему. Любовь приходила к ним постепенно, но глубоко проникла в сердца. Они не могли жить друг без друга. И пятидесятые годы, которые называли «юрмальскими», были самыми счастливыми для них. Здесь, в Латвии, в Дубултах, где отдыхали писатели, Вольф мог наговориться вдоволь с интересными людьми. Он пытался не обращать внимания на юркого прозаика Виктора Финка, который не упускал случая затесаться в компанию с Мессингом. Не обладая особым интеллектом, он старался развлекать собравшихся «шедеврами» типа: «Дорогая, дорогая, мы пойдем с тобой в „Лидо“, только после, а не до».

Много вечеров проводили Мессинги на даче у Вертинских, расположенной за рестораном «Юра». Люди, объездившие полмира, понимали друг друга с полуслова, им было о чем погоревать, сравнивая свою прежнюю жизнь с нынешней, они вздыхали, вспоминая чудесные города, незабываемые встречи с Шаляпиным, другими замечательными артистами. Они понимали, что стали узниками новой жизни, из которой путь один – на небо, но туда незачем спешить, когда осталось главное – работа и любимые жены. Они стали патриотами Страны Советов, и если говорили о ее замкнутости, догматичности, то с болью в душе. Во время войны, когда объявлялись государственные займы и люди подписывались как минимум на ползарплаты, самые большие заявки сделали Мессинг и Вертинский – каждый на сорок тысяч рублей, но потом Вертинский отступил.

– У тебя нет детей, – объяснил он свое решение Вольфу Григорьевичу.

Мессинги дружили с молодой парой – Марком Таймановым и Любовью Брук. Тогда они составляли фортепьянный дуэт из Ленинграда и тоже были июльскими завсегдатаями Юрмалы. Потом Марк полностью посвятил себя шахматам.

Однажды в присутствии юных ленинградцев Вольф Мессинг задумчиво промолвил:

– Когда-нибудь этот курорт вернется Латвии.

Молодые испуганно замолчали.

– Империя Македонского развалилась, рухнуло татаро-монгольское иго, даже Наполеон не завладел всем миром. Каждый народ должен жить в своей стране и так, как он желает. Я это предвижу. Как урок из истории. Не входя в каталепсию, – усмехнулся Вольф Григорьевич.

– Ты это сказал на улице Иомас, – шутливо заметила Аида Михайловна, играя роль летописца при муже. – Жаль, что нет блокнота записать пророчество.

– Да, – улыбнулся Мессинг, – будь здесь Виктор Финк, он это высказывание не только записал бы, но и сообщил куда следует.