Все будет хорошо - Наталия Костина

— А ты работаешь разве? — удивилась Нина.

— А как же! — Отец приосанился. — Две недели уж почти. Сутки через трое, сторожем. Сегодня сменился как раз. И ты вот приехала. Я думал — поужинаем вместе, картошечка еще теплая на плите. Только сварил.

— Ладно, пап, уговорил, — усмехнулась Нина. — Давай свою картошечку. И огурцы давай.

— Вот это хорошо! Это другое дело, — обрадовался отец. — Умница моя, красавица. Вся в мать-покойницу, царство ей небесное. — Он как-то глухо всхлипнул, покосился на шкафчик, а потом кинул быстрый взгляд на дочь. Нина сделала вид, что ничего не заметила. За ее спиной отец налил себе еще, выпил и бесшумно сел обратно.

— Тебе положить, папа?

— Что? А, нет, не надо, — отмахнулся отец, — я недавно ужинал. Разве только за компанию, помянуть нашу мамочку дорогую…

Нина, не слушая его, положила еще порцию картошки и заглянула в холодильник. Там было почти пусто. Только пакет с картошкой и початая бутылка подсолнечного масла.

— Пап, ты картошку с чем будешь?

— Да вот с огурчиком… — растерялся Анатолий Михайлович. — А с чем еще?

— Тебе маслом подсолнечным полить?

— Полей, доченька. С маслом — это хорошо, — оживился Анатолий Михайлович и снова покосился на шкафчик с недопитой бутылкой. — И себе полей. Сядем, помянем нашу мамочку, царство ей небесное, пусть ей земля будет пухом… — Он встал и решительно достал ту самую не дающую ему покоя бутылку дешевой водки. Разлил, причем себе налил до краев, а Нине — едва плеснул на донышко.

— Помянем покойницу нашу дорогую… — Он снова издал какой-то неопределенный звук — не то стон, не то всхлип — и опорожнил стопку.

Нина пить не стала, с жалостью наблюдая за отцом.

— Кушай, кушай, доченька, — засуетился Анатолий Михайлович. — Что ж ты не кушаешь ничего?

— Я ем, пап. — Нина с трудом проглотила кусок картошки, взяла огурец и откусила. Огурец, на удивление, засолен был мастерски. — Это ты ничего не кушаешь, — заметила она, — а огурчики какие вкусные!

— Правда? — обрадовался отец. — Заметила? Друг тут у меня в соседнем дворе. Готовит — пальчики оближешь. Это мы в поле набрали. Теперь картошку уже выкопали и огороды побросали. Так мы поехали, набрали огурцов, посолили. Правда, отличные вышли?

— Замечательные! Пап, мне поговорить с тобой надо.

— О чем, доченька? — Анатолий Михайлович покосился на остаток водки в бутылке и вздохнул.

— Пап, можно я сегодня у тебя переночую?

Он, как загипнотизированный, не отрывал взгляда от бутылки.

— Что?

— Пап. — Нина тронула его за руку. — Я спрашиваю, можно я сегодня у тебя переночую?

— Конечно, какой разговор. — Анатолий Михайлович качнулся на стуле. — Что ж ты не ела, не пила, доченька, за царствие небесное нашей мамочки! — Он вдруг молниеносным движением опрокинул в себя последнее и уставился на то немногое, что налил дочери.

— Пап, я схожу заберу из машины вещи. У тебя раскладушка какая-нибудь найдется?

— Зачем раскладушка, доченька? — Отец смотрел на нее мутными, когда-то голубыми глазами. Редкие волосы у него на голове, выцветшие и вытертые, стояли дыбом, напоминая пух молодого воробья.

— Я переночевать у тебя хочу, — еще раз пояснила Нина.

— Так не нужна никакая раскладушка! — неожиданно радостным голосом сказал отец. — Я у Бориса переночую. Ну, который огурцы солит, — пояснил он. — Я только у тебя попросить хотел немного… денег, — смутился он. — Зарплата через два дня. — Он засуетился и стал обуваться. Нина достала из кошелька двадцатку и протянула ему.

— Пап, и поесть что-нибудь купи обязательно.

— Ну конечно! — Анатолий Михайлович даже обиделся. — Мы ж с Борисом не алкаши какие-нибудь, чтоб совсем без закуски… Ну, я пошел.

На улице было уже совсем темно. Голубая «копейка» стояла у подъезда, тускло отсвечивая в темноте.

— Пап, может, я тебя подвезу?

— Ну что ты! — Отец удивлено посмотрел на нее и качнулся: — Что ты! Я ж не маленький! Тут и идти до магазина — всего ничего. Я покушать куплю, как ты велела, — и сразу к Борису. Ты располагайся. — Он неопределенно помахал рукой в направлении дома. — Располагайся там! Да! — Анатолий Михайлович неожиданно перешел на шепот и оглянулся по сторонам. — Ключи запасные в тумбочке под телефоном. Ты возьми.

— Хорошо, пап. — Нина с пронзительной жалостью смотрела, как отец повернулся и заплетающейся походкой стал удаляться куда-то вдоль ряда пятиэтажек, спотыкаясь на каждой выбоине тротуара. Она вздохнула и достала сумку с вещами. Здесь, наверное, ничего уже нельзя изменить. Во всяком случае, она не знала, что можно сделать, каким способом заставить отца бросить пить. В свое время она вела с ним долгие разговоры по душам в те считанные разы, когда заставала трезвым, и плакала, и даже пробовала заставить его бросить пить ради памяти матери. Но память о покойной жене почему-то ассоциировалась у Анатолия Михайловича исключительно с очередными «поминками». Нина водила его к наркологам, психиатрам и просто к знахарям. Но все было напрасно. Не было никакого облегчения — ни мгновенного, ни хотя бы медленного, но надежного. Нельзя заставить бросить пить человека, который этого не хочет. Это Нина поняла быстро.

Войдя в квартиру, она снова ощутила неистребимый запах хронической попойки — острая, навязчивая смесь многолетнего перегара, табака, мочи и прокисшей еды. Она подошла к балконной двери и распахнула ее — свежий холодный осенний воздух ворвался с улицы и сразу стало как-то легче. Она огляделась: в комнате, кроме старого, перекошенного от времени плательного шкафа, продавленного дивана и батареи пустых водочных бутылок у стены, ничего не было. Отец давно променял хорошую мебель на эту рухлядь — с доплатой в виде все той же выпивки. Но телефон исправно работал. Она каждый месяц сама оплачивала отцовскую квартиру и телефон.

Вибрация летящей под колесами дороги, кажется, еще ощущалась, и пальцы, набиравшие длинный номер, чувствовали себя неуверенно. Несколько секунд ожидания, наконец на том конце сняли трубку.

— Ниночка! Мы тут ждем, ждем! Доехала?

— Доехала. Как там Димка?

— Спит уже. Мы ему лекарства на ночь дали, потом молока попил горячего с медом и спит.

— Ну а как… — Нина запнулась. Она хотела спросить, как он отнесся к тому, что мать уехала чуть ли не за тысячу километров и оставила его.

Валентина Яковлевна все поняла.

— Скучает, конечно. Особенно вечером видно было, что хочет к маме… — Она спохватилась. — Ниночка! Ты не переживай! Мы тут читали весь вечер. Кирюша книжек привез… Я в его комнату переселилась, так что не переживай. Вылечим его быстренько и приедем. Все вместе приедем.